И взрослые, и дети чистили, убирали улицы, вскапывали каждый клочок земли. Семена были нужны, как вода и воздух.
Каждому пакетику люди радовались. Алешу хотели ребята качать, да не хватило сил. Преодолевая усталость, он бросился навстречу горнисту, как только завидел его с медной трубой в руках. Обнял, подкравшись сзади, и удивился, что он так худ. Закрыл ему глаза ладонями:
- Угадай кто? Не узнаешь, это же я, Алеша!
- Какой Алеша? Пусти!
- Спасибо тебе! Спасибо, друг! Если бы не ты, я бы, пожалуй, умер! Как ты здорово трубил каждое утро побудку! И откуда у тебя нашлось столько силы?! Я едва по комнате передвигался... А ты чуть не по всему городу... Я слышал, как ты играл и на нашей улице, и дальше, и еще дальше... Ну, ты просто железный какой-то! Ну, разве не помнишь? Ты же принял от меня горн тогда, зимой.
Поняв, что горнист не может угадать его, Алеша разомкнул руки и заглянул ему в лицо.
И отшатнулся: перед ним стоял совсем другой мальчик, не тот, которому он передал горн, а синеглазый, узколицый, бледный. Совсем другой.
- А где же тот мальчишка, который из пригорода? Вася?
- Не знаю, - сказал синеглазый, - мне передал горн мальчишка с нашего двора, Аркадий.
- А ему кто?
- Одна девочка из дома напротив...
- А ей кто?
Оказывается, ходил и трубил не один горнист и не два, а много-много мальчиков и девочек. Они сменялись, передавая горн из ослабевший рук в более сильные. Многие умирали, но горн жил. Он играл, играл, звучал непрерывно, "помогая всем ленинградским ребятам стойко переносить беду.
И вот всем уцелевшим светит солнце. Они будут жить. А их враги утекли, как растаявший снег в половодье.
А бессмертные наши горнисты, послушай, они и сейчас по утрам звонко играют побудку!
НЕИЗВЕСТНЫЕ ГЕРОИ
- Как ты сюда попал, Гастон? Тоже фашисты тебя привезли?.. Из Франции, да?.. Смешной ты какой, ничего не понимаешь! Немцы и то по-нашему понимают: курка, яйки, млеко, давай-давай. Все знают! А ты француз - и ничего не понимаешь!
Алеша Силкин смотрит снизу вверх на своего приятеля. Добродушный француз улыбается во весь рот и действительно ничего не понимает. Ему нравится этот русский мальчик, который и на чужбине не унывает: свистит соловьем и хвастается синяками от хозяйских побоев.
Объясняются они жестами да рисунками на песке. Гастон много раз чертил пальцем извилистый берег родной Бретани и рисовал две фигурки: одну - с косой, другую - с винтовкой; потом с жаром говорил, что фашисты предложили ему поехать в Германию взамен военнопленного брата, которого обещали отпустить домой. Мать умолила Гастона поменяться с братом, измученным в неволе, но, когда он согласился и приехал на германскую каторгу, оказалось, что его обманули: брат давно умер! Гастон рисовал на песке гроб и тоскливо говорил:
- Теперь мы ляжем в могилы оба.
Всего этого Алеша не понимал, но ему было ясно одно: Гастона завезли сюда насильно, и фашисты ему так же ненавистны.
- А нас с матерью сюда из Курской области пригнали, как семью партизана. Меня этому бауэру-кулаку продали в батраки, мать - другому, сестру - третьему. Но мой отец им за все отомстит. Да я еще сам сделаю им какую-нибудь беду! - объясняет он жестами.
Гастон понимает, что мальчишке не сладко. И он обнимает его за плечи, как братишку.
Встречаются они у ручья, куда пригоняют на водопой кулацких коров. Разговаривают с опаской: это строго воспрещено. Особенно теперь, когда вся пограничная полоса Восточной Пруссии объявлена военной зоной.
Русские приближаются! Эта весть облетела всех. У немцев поджилки затряслись. А пленники оживились.
В окрестности стали твориться странные дела: неожиданно возникали пожары, таинственно обрывались провода высоковольтных электролиний. Пронесся страшный слух, что воскрес повесившийся поляк и теперь ходит по хуторам, влезает в форточки и слуховые окна и душит обрывком своей веревки немцев. Немцы потеряли покой и сон. Ходят вооруженные. Наглухо запирают окна и двери.
- Мать моего хозяина, семидесятилетняя старуха, и та с ружьем! Выйдет в сад и в кусты ружье сует, нет ли там поляка, - рассказывает Алеша. Ей-богу! И меня ружьем стращает: прицелится и зашипит, как гадюка... Ну, я ей беду сделал: взял да грабли на дорожке подложил. Как ее стукнуло, так она сразу лапки кверху, а ружье стрельнуло. И такой поднялся тарарам!.. Хозяин забрался в каменную кладовую. Фрау под кровать залезла... А уж меня потом били, били! Вот, видал рубцы? - И, показав Гастону исполосованную спину, Алеша добавляет: - Ну, я им еще беду сделаю, я не таковский...
В ответ показывает синяки и Гастон, но Алеша никак не может понять, как он их заработал и какое было приключение на его хуторе.
Через несколько дней мимо прусских хуторов к границе с Литвой потянулись колонны немецких войск. А навстречу им полицейские прогнали толпы безоружных немецких солдат, беглецов из разбитых дивизий.
Появились грузовики со снарядами. Между двух холмов немцы натянули маскировочные сети и устроили огромный склад. В него свозили снаряды самых разнообразных калибров, ящики с минами, пакеты с толом.
"Вот прилетели бы наши самолеты, - думал Алеша, - да и разбомбили бы все это!"
При виде первых советских самолетов у Алеши чуть сердце не разорвалось от радости. Но летчики прилетали несколько раз, а склада не обнаружили.
Как сообщить о нем? Пальцем ведь не покажешь! Разве с воздуха разглядишь, какой это мальчишка: русский или немецкий? С воздуха, наверное, просто козявка... Думает Алеша, думает, а придумать ничего не может.
По ночам стал доноситься с востока отдаленный гул. То наши русские пушки обстреливали Восточную Пруссию. Вот-вот и появятся русские солдаты. Фашисты издали приказ: немедленно собрать урожай. Лошадей мобилизовали вывозить на станцию старые запасы, а жать и косить хлеб стали вручную.
Хозяин дал Алеше кривую, неуклюжую косу и приказал работать. А чтобы подогнать, побил плетью.
Пришлось косить. Смотрит Алеша вверх: там вся его надежда. Снова кружит в небе советский самолет, как бы говоря: "Потерпи еще немного, мы уже близко!" Но что он видит с такой высоты? Разве разберешь, что это косит русский мальчик, которого только что избил немецкий кулак? Сверху земля ему, нашему летчику, вероятно, кажется ковром, на котором отдельными полосами и квадратиками лежат желтые пшеничные поля и черные пашни. Ведь не заметили же летчики немецкий склад, прикрытый сеткой. На большом ковре полей эта сетка, пожалуй, им кажется зеленой лужайкой... Вот если бы указать летчикам на это место стрелой из белого полотна тогда другое дело! Алеша помнит, как в партизанский край прилетал самолет и ему выкладывали из холстов букву "Т". Но где возьмешь полотно? Да и как его расстелешь? Немцы сразу заметят... Вон выглядывают, как хорьки из своих нор, их часовые из-под маскировочной сетки...
Косит Алеша, прокладывая длинный гон через все поле, а сам на небо смотрит, где вьется и вьется родной русский самолет.
"Интересно: а заметно ему скошенную полосу в некошеной пшенице? Наверное, заметно. Ой, заметно!" И тут сердце забилось у Алеши от радостной догадки.
Он поглядел через ручей: на другом берегу косит пшеницу Гастон. Парень он здоровый, большой, но у него дело почему-то не идет - не лежит душа косить. Как бы его увидеть! Как бы поговорить!
Дойдя до ручья, Алеша останавливается, точит косу бруском, а сам манит Гастона. Тот понял, идет навстречу и тоже начинает точить косу.
Стоят они рядом, звенят брусками о косы. Немцам не до них: смотрят на русский самолет, который обстреливают зенитки. В небе курчавятся белые облачка разрывов, а самолет словно танцует среди них, но прочь не уходит.
- Гастон, - говорит Алеша, - давай выкосим две стрелы. Ты одну, а я другую напротив склада. Понимаешь? Наш летчик увидит и догадается, что стрелы указывают не зря. Неужели тебе не ясно?
Алеша берет палочку и начинает чертить на прибрежном песке план двух полей и маскировочную сеть между ними, а затем две стрелы. Две сходящиеся стрелы. И жестами показывает, что их нужно выкосить в пшеничном поле. Бретонец долго смотрит, хлопает себя по лбу и, схватив косу, бежит обратно.
Он принимается за работу с такой яростью, что Алеша боится отстать от него и начинает махать косой изо всех сил. Ему хочется, чтобы две стрелы пролегли одновременно. Пот льет с него градом, тяжелые колосья ложатся с шорохом. Алеша весь пригнулся, чтобы лучше был размах. Он работает и даже не замечает, что пришел хозяин и смотрит на него с удивлением.
Гастон и Алеша косили до самого вечера. Когда загудел мотор и серебристая птица стала делать над холмами плавные спирали, оба подняли головы и отерли пот.
Долго следили они за самолетом. Покружив, он взял курс на восток.
"Заметил или не заметил? Что будет дальше?" - думали каждый по-своему, Гастон из Бретани и курский мальчик Алеша.
Когда в нашей штабной фотолаборатории проявили пленку, привезенную самолетом-разведчиком, и отпечатали фотоснимки, дешифровщики внимательно разглядели их и один отложили отдельно. Снимок заинтересовал бывалых разведчиков. За время войны они разгадали немало тайн. Вооружившись сильными лупами, подолгу сидят они над иным снимком, прежде чем дать заключение, что на нем: настоящий это аэродром или ложный? Действительно ли это тень завода? Скирды сена на поле или тяжелые танки?
По многим тончайшим признакам дешифровщики устанавливают истину и редко ошибаются. На этот раз случай был особенный: среди пшеничных полей на фотографии ясно виднелись две тонкие стрелки, как бы указывающие на луговину, что разделяет поля. После сличения с картой установили: никакой луговины здесь прежде не было. Все ясно. Это натянута маскировочная сеть. А что под нею - это уж установит бомбежка.
Так и было доложено командиру. Скоро расшифрованный снимок лежал на столе генерала, командующего бомбардировщиками.
Глубокой ночью Алеша и Гастон проснулись от ослепительного голубого света, проникшего во все щели. И, выбежав из сараев, они увидели зрелище сказочной красоты.
В темном небе висели гирляндами осветительные бомбы. Как раз над тем местом, где скрывался под маскировочными сетями фашистский склад!
Навстречу голубым гроздьям света, медленно спускавшимся с неба, летели красные шары зенитных снарядов и бесконечные нити трассирующих пуль. Сквозь бешеный треск стрельбы слышался спокойный, равномерный гул невидимых самолетов.
На это зрелище можно было смотреть без конца. Но вдруг послышался свист бомб, затем удар; окрестность содрогнулась от множества взрывов, слившихся в один такой силы, словно земля раскололась. С домов сорвало крыши. Выбило все стекла. Столб пламени поднялся от земли до неба...
Гастона кусок черепицы с крыши стукнул по затылку, а Алешу сорванной с петель дверью ударило по спине. Наутро они похвалились друг перед другом своими синяками. Немало синяков получили они за время своей неволи в Восточной Пруссии, но этими особенно гордились.
ДРУЖБА
Дружба везде нужна, а на войне в особенности.
Дружили в одной пехотной роте радист Степан Кузнецов и пулеметчик Иргаш Джафаров.
Кузнецов был синеглазый, русоволосый, веселый паренек, родом рязанский; а Джафаров - казах, смуглый житель степей, всегда задумчивый и все песни про себя напевал.
Кузнецову его песни нравились.
- Мотив хороший, грустный, за сердце трогает, а вот слов не понимаю, - говорил он. - Надо выучить.
И во время похода все учился казахскому языку.
И на марше и на привале всегда дружки вместе, из одного котелка едят, одной шинелью укрываются. И перед сном все шепчутся.
- Как по-вашему "родина"? - спрашивает один.
- Отаны, - отвечает другой.
- А как по-казахски "мать"?
- Ана.
- Отаны-ана. Очень хорошо!
В конце концов Кузнецов стал понимать песни Джафарова и часто переводил их на русский язык.
Идут, бывало, под дождем. С неба льет, как будто оно прохудилось. Солдаты нахохлились, как воробьи. Вода за шиворот течет. Грязь непролазная, ноги от земли не оторвешь. А идти нужно: впереди бой.
Джафаров поет что-то, но никто внимания не обращает.
Тогда Кузнецов возьмет да повторит его напев по-русски:
Ой, за шиворот вода течет,
Под дождем наш взвод идет...
Зачем ходим, зачем мокнем,
За все сразу с немца спросим!
- Правильно, во всем фашисты виноваты! Скорее дойдем - скорее расквитаемся!
Засмеются солдаты и зашагают веселей.
Дружба и сил прибавляет, дружба и в бою выручает. Кабы не она, пришлось бы друзьям погибнуть накануне самой победы.
Случилось это при штурме Берлина.
Рота захватила дом на перекрестке, закрывавший подход к рейхстагу, и тут попала в окружение. Кончились гранаты, на исходе патроны. Кузнецов запросил по радио подмогу, но вражеский радист напал на волну и подслушал.
Когда на помощь пехотинцам пытались прорваться наши танки, их в упор расстреляли два "тигра", спрятавшиеся в воротах дворов.
Танкисты едва спаслись, а танки горели среди улицы, как два дымных костра.
Что делать? Многие солдаты были ранены. Пулемет Джафарова разбит снарядом. Сам он с осколками в груди лежал на паркетном полу старинного дома, и его смуглое лицо, запорошенное известкой, казалось мертвым.
- Ты жив, Иргаш? - наклонился к нему Кузнецов.
Казах лишь чуть-чуть улыбнулся уголками губ.
- Ну, давай попрощаемся, дружба... Вон немцы накапливаются, а нам и встретить их нечем.
- Подмогу зови. Танки зови. Пускай магазином идут, через витрину, как я сюда шел... Магазин большой, пол бетонный, - шептал Иргаш, как в бреду, по-казахски.
- Беда, брат: перехватывает мои слова фашистский радиоволк, хорошо знает по-русски.
- Зачем по-русски, говори по-казахски!
Услышав эти слова, Кузнецов стиснул руку Джафарову и прошептал:
- Это верно... Но кто же меня поймет? Только я да ты знаем в нашем полку по-казахски!
- Вызывай штаб, проси Узденова. Земляк мой Берген Узденов.
Джафаров смежил веки и умолк, обессилев от разговора.
Кузнецов припал к рации и, надев наушники, стал вызывать полк.
Он вспомнил, что видел в штабе маленького смуглого танкиста в кожаном шлеме, прибывшего для связи из танковой части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25