Силан Алдохин, стоя перед образами в одной рубахе, босиком, молился Николаю-угоднику о ниспослании ему теплой весны, а Ивану Кочеткову гололеду под трактор.
- Здорово, хозяин, - проговорил ночной гость, откидывая капюшон плаща.
Силан удивился, словно увидел ожившего Николаяугодника.
- С нами крестная сила, никак, покойный Родион?
- Он самый, - усмехнулся гость и поправил редкую бороду, словно приклеенную к худым, темным щекам.
- А кто же в твоей могиле лежит, если ты бродишь по свету, Родион?
- А разве меня хоронили?
- По всей форме, с попами, с кадилами... Правда, в закрытом гробу, ввиду смерти твоей от заразного тифа или там оспы... теперь уж не помню.
- Так, - процедил сквозь зубы Родион. - Уж ке знаю, зачем меня господа Крутолобовы похоронили, своего любимого егеря. Только, значит, поэтому меня и пуля не брала. Сколько в меня красные и белые ни стреляли, ну хоть бы одна коснулась. А я бил-колол без промаха... и кадетов и товарищей комиссаров.
- За кого же ты воевал, Родион?
- Сам за себя! С тех пор как во время революции купил у меня молодой барин Крутолобое мое имя-звание вместе с паспортом, а мне отвалил кучу золотых монет, понесло меня туда, где деньгам цену знают. В белогвардейское царство. Был я в Крыму у белых, потом у зеленых, последний мой пир был у Антонова. Хотел за границу убежать, да места на пароходе не хватило. Не взяли меня с собой господа офицеры...
- А зачем же ты ко мне-то пришел? - покосился Силан на кожаный мешок в руках бывшего егеря.
- За продовольствием, по старой памяти. Охотились когда-то вместе, помогал тебе браконьерить в барских угодьях. Не так ли?
- Было дело, - пробормотал Силан.
- Я не один, с двумя товарищами. Скрывались мы в темниковских лесах, а теперь с разливом решили вниз, на Волгу, уплыть. Без харчей и без гроша в кармане нам пропадать... Выручай, Силантий... Не то сожжем!
- Что ты, - перекрестился Силан, - больно скорый сразу грозиться!..
- А нам это недолго.
- Любите вы жечь да палить, знаю антоновцев...
И тут Силан запнулся, его озарила лукавая мысль.
- Слушай, Родион, уж если вам желательно чего-либо сжечь, сожгите вы у нас в Метелкине один немудрящий сарай. И получите вы за это на дорожку и хлеб, и сало, и денег жменю.
- Ну что ж, сожжем сарай, - охотно отозвался Родион.
- Вот хорошо. Вот и слава богу. Вот и договорились, спасибо Николаю-угоднику, - торопливо закрестился Силан и стал одеваться.
- Пойдем к твоим товарищам. Я вам расскажу, чего от вас требуется. Какой нам сарай надо поджечь, какого нам медведя надо убить...
- Медведя? Про то уговора не было!
- Будет, будет, и на медведя будет уговор, - ласково лепетал Силан. Ты же известный был медвежатник. Вон я вижу, у тебя и кожаный мешок-накидыш сохранился, в который ты живьем медвежат-пестунов ловил, волчат сажал. Ох, славилась когда-то твоя хватка!
- Я и взрослого медведя однажды им накрыл, - усмехнулся Родион.
- А на войне-то аль человеков в него ловил?
- Бывало, - нехотя сказал Родион, - накидывал на часовых... Подкрадываться-то я могу без звука... Голос в мешке глушится... А когда нюхательного табаку на дно сыпанешь да нахлобучишь на человека, тут любой богатырь дохнет разок и повалится...
- Гм, да, мешочек, - опасливо покосился кулак, открывая дверь бывшему охотнику, которого похоронили как егеря, а он воскрес как бандит.
В бане Алдохиных долго сговаривались бандиты с кулаками, а редкие ночные прохожие думали, глядя на огонек, что Силаыова старуха, мастерица по этой части, гонит самогон к празднику.
Перед рассветом, когда ночная тьма напоследок изо всех сил сгущается и наступают примерки, двое бандитов тихо, бесшумно прокрались к своей лодке и затопили ее, завалив камнями. Чтобы никто не полюбопытствовал, чья она, откуда взялась.
Никто их не видел, кроме Гараськи. Он как раз водил к берегу коней попоить. Забавно ему показалось, зачем это какие-то дядьки топят лодку, словно рассохшуюся бочку.
В темноте не угадал, кто такие. Подумал - не почтари ли? Да зачем бы им лодку топить? Послушал, о чем переговариваются. И расслышал, как один сказал:
- Тарарахнем!
А другой потихоньку засмеялся.
Встретив Макарку, который тоже перед рассветом вывел коней поить, Гарась сказал ему:
- Видать, к вам какие-то пьянчуги за самогоном приехали, а он не готов?
- Давно готов, - ответил Макарка.
- А чего же они лодку-то схоронили? Наверно, мало им, новой заварки будут дожидаться.
- А может быть, - ответил Макарка, лениво зевая.
Вот и все. Тогда Гарась не придал этому значения. Но теперь, услышав смешное слово из уст Никифора, вспомнил, что кулаки-то звали трактор тарарахтором!
ЛЕТИ, СПЕШИ, КРАСНАЯ ЭСТАФЕТА!
Шумит, гремит весенний базар в Сасове. Хоть и развезло пути-дороги, хоть и непролазная черная грязь на немощеных улицах уездного городка, все же набрался, понаехал народ со всех сторон. Кто по речке, по разливу, кто поездом, а кто и на телегах, запряженных парой коней, - на одном из грязи не вылезешь.
И все базарники собрались на главной улице, где поверх грязи постелены сосновые доски. На этой дощатой мостовой идет праздничное гулянье. По обеим сторонам "дощечек" выстроены деревянные балаганчики, и в них, как в скворечниках, сидят продавцы игрушек, свистулек, пряников, орехов, изюма, урюка и всякой всячины.
Мимо них тесной толпой прохаживаются городские и деревенские покупатели.
Деревенские все больше к балаганчикам льнут, а городские - к возам. Деревенским интересно послушать, как играют в балаганчиках граммофоны, а городских больше прельщает поросячий визг, доносящийся из корзинок, накрытых рядном.
Торговля у метелкинских богатеев шла бойко. Капусту, огурцы закупали местные торговки бочками. Свиные окорока и сало тоже норовили перекупить для продажи вразнос. Крик, шум. Торгуются, перебивают, чуть не в драку.
Мед, воск, свежие яйца - все в хорошей цене. Покупателей явно больше, чем продавцов. Со многих станций железной дороги рабочий люд понаехал.
Всё берут. И овес и пшеница ходом идут.
Радуются Алдохины, радуются Салины, не радуется только Гараська. Тоска-змея под сердцем сосет. Как домой весточку дать, как предупредить ребят о возможной беде?
Телеграмму отстукать - в половодье почта совсем не работает, река все телеграфные столбы валит. Да и нельзя никак отлучиться. Заставляет его хозяин караулить мешки, бочонки, весь товар. Эко всего сколько. Нанимали подводы, местных грузчиков, чтобы весь товар с лодок к базару подвезти.
Прикован он к кулацкому добру, словно цепью.
Вот к полудню наполовину распродали свой товар богатеи, а остальное придержали: цена растет, выгодней подольше поторговать. Весенний базар почти ярмарка, растягивается дня на два, а то и на три.
Свернули торговлю метелкинские кулаки и пошли сами добра накупать. И чего только не покупали! И конфет, и пряников, и шалей, и полушалков, а рябая Дарья Алдохина даже граммофон с розовой трубой. Как завела его, поставив поверх мешков и бочек, так в живном ряду петухи запели, а поросята примолкли.
Смешно даже. Но не смеется Гараська, весь он в тоске, в тревоге.
Оглядывается по сторонам: найти бы хоть какого начальника, комиссара в кожаной куртке, коммуниста, кому можно тревогу доверить.
И вдруг - вот счастье! - заметил среди мальчишек, снующих на базаре, паренька в красном галстуке. Не раздумывая, не спрашиваясь, сорвался - и к нему. Вскинул руку: дело есть, будь готов!
- Всегда готов! - ответил паренек немного удивленно. Увлек его Гараська за балаганы, отвернул пиджачишко, стеганку на пакле, и показал свой красный галстук.
- Я тоже пионер. Из села Метелкина.
- Из Метелкина? - обрадовался мальчишка. - Как же, знаю, про вас весь город говорил, в газетах писали, как вы ценности-то, бриллианты...
- Да, да, это дело прошлое. Ты слушай, чего я скажу про беду нынешнюю!
- А мы к вам в поход собираемся, вот как только окончатся занятия в нашей железнодорожной школе...
- Тогда будет поздно, надо сейчас! - воскликнул Гараська.
- А что случилось?
Они затаились за деревянным балаганчиком, в котором продавались свистульки, пищалки, и под шум этого веселого товара Гараська поведал городскому пионеру свою тревогу. Когда мальчишка узнал, что кулаки возненавидели стального коня и, наверное, хотят его истребить руками таинственных разбойников, тайно приплывших неизвестно откуда, весь он затрепетал.
- Ох, хитры, все на базар уехали, чтобы на них не подумали, а сами покушение подстроили! Чего же нам делать-то? Из-за разлива ни пройти, ни проехать... Телеграф? Телефон?
- В разлив не работают. Туда бегом бежать надо, по высокому берегу... Я бы побежал, прямо разувшись.
Снял бы сапоги и дал ходу, - размечтался Гараська.
- Столько километров разве пробежишь...
- Хотя бы до первого села, а там попросишь других мальчишек, конечно из бедноты.
- Правильная идея! - воскликнул мальчишка в красном галстуке. - Надо доставить эстафету.
- А это что такое?
- Срочное донесение.
- Ага, ну давай, доставляй. И знаешь как: в моем галстуке. Его наши сразу признают и поверят. Таких, как у нас, больше ни у кого нет.
- Вот здорово! Давай пиши.
- Карандаш есть, бумаги нет...
- Вот на щепке!
Ребята, присев на корточки, быстро написали на щепке донесение и завернули его в Гараськнн галстук.
- А ты не подведешь? - спросил Гараська.
- Не веришь? - огорчился пионер. - Ну хочешь залог, на, возьми мой складной ножик. Четыре лезвия, шило, ножницы, штопор Гляди! - И, вынув из кармана, развернул на своей ладони чудесный ножик.
- Вот, если не доставлю эстафету, возьмешь себе.
Доставлю - отдашь Это в залог!
- Ну, будь готов! - сказал Гараська, забирая ножик.
- Всегда готов! - поднял руку пионер и исчез в толпе.
Гараська бросился к своему базарному месту и наткнулся на Никифора.
- Ты где это был? - грозно вопросил его хозяин, схватив по старой привычке за вихры.
- До ветру бегал, - пролепетал Гараська, засовывая поглубже в карман перочинный ножик.
Кулак рассмеялся и сунул ему горсть пряников. Он был доволен торговлей, слегка пьян и потому добр.
ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА
Ночевали метелкинские базарники у знакомых сасовских торговок. После базара долго распивали чаи, закусывали. Женщины пили наливки и настойки, мужчины - самогон. Шумно судачили про базар, про торговлю, про городские новости и про политику.
У Гараськи заболела голова, знобило. Никифор велел залезть на печку и спать. Так он и сделал. Угрелся на теплой русской печке и заснул. Но среди ночи проснулся, словно кто-то толкнул его в бок. Это был ножик, неудобно повернувшийся в кармане. Он больно вонзился в тело.
Уложив его поаккуратней, Гараська хотел было снова на боковую, но его внимание привлекли свет в горнице и приглушенные голоса.
Он слегка приподнялся на локтях и заглянул. И что же он увидел?! За самоваром сидели его хозяин Никифор Салин, Силан Алдохин и неизвестный человек в городском пиджаке. Неизвестный был гладко брит, стрижен ежиком, скуласт, кожа на его щеках свешивалась складками.
И вот что услышал Гараська.
- Так... Значит, и склеп разграблен, где наши предки были похоронены. И имение растащено. И цела только могила любимого друга детства моего егеря Родиона, - сказал бритый.
- Могилка цела. И плита медная с надписью вашей в стихах цела... А вот то, что в синем клубочке матушка ваша берегла... - проговорил Салин, испытующе глядя на бывшего барина.
- Знаю, в газетах читал, голодное мужичье съело наши фамильные драгоценности!
- Да, так-то вот, барин, пошли в Помгол.
- Значит, судьба им такая, - донесся до Гараськи отрывок разговора.
И он, забыв про сон, подтянулся к краю печки.
Этот незнакомец не иначе, как бывший барин Крутолобов.
- Значит, не прокутили товарищи комиссары ваши бриллиантики, а мужикам хлеб закупили? - усмехнулся Силан Алдохин. Он ведь сам немало награбил из крутолобовского имения и не очень жалел помещичье добро.
- Закупили хлеб в Америке... И я сам этому помогал, черт меня дери!
- Это как же так, барин? - с притворным сокрушением воскликнул Никифор Салин.
- А вот так. Я теперь работник советского торгпредства... Я ведь знаю несколько иностранных языков не хуже русского... Ну и оказался теперь нужен как специалист.
- Спец, как теперь говорят.
- Да, советский спец, Аполлинарий Андреевич, товарищ Крутолобое, прошу любить и жаловать! - барин насмешливо раскланялся.
Кулаки расхохотались. Одежда на барине висела, как на вешалке. Силантий проговорил:
- Как же вы похудели, Аполлинарий Андреевич! Я помню, были вы поперек себя шире. Бывало, как вам в коляску садиться, так ее с другой стороны трое работников осаживали... Чтобы не перевернулась, когда вы на подножку своей барской ногой ступите...
- Да, а я помню, - сказал Никифор, - вы все, бывало, по заграницам ездили от толщины лечиться, водичку там какую-то пили... Смотри-ка, видать, вас революция от толщины враз вылечила. И бесплатно!
Кулаки снова расхохотались.
- Не бесплатно, - буркнул барин, - ценой последнего имения и прочего...
- Ну, зато вы теперь на государственной службе.
- По заграницам не на свои деньги ездите, а на советские!
- Не вы ли тракторы там закупаете и прочие машины?
- Я! Я! Я! - повторял с досадой барин, ударяя себя кулаком по лбу.
- А для нас вы там не закупите по одному хотя бы?
- Да, видите ли, - сказал Крутолобов, - есть такая возможность. Некоторые работники Наркомзема отстояли существование так называемых культурных хозяйств. Вы это знаете?
- Знаем, читали.
- Так вот, главное - попасть в число культурных хозяев. Получить такие справки от местных властей. Ну и тогда я смогу вам посодействовать в приобретении для ваших хозяйств некоторых импортных машин.
- Это вы всурьез, барин? - сразу перестали смеяться кулаки.
- Крутолобовы слов на ветер не бросают.
- Так, так... И что же с нас за это?
- А ничего... Ничего, кроме небольшого содействия.
- Какого же?
Наступила тишина. Барин молчал, обдумывая. Кулаки настороженно посапывали.
- Содействие самое пустяковое. Я прибуду к вам с одним местным товарищем из земельного отдела для определения: являются ли ваши хозяйства культурными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17