В
борьбе с земельным утеснением в прежние исторические эпохи крестьянство
то поднимало восстания против помещиков, то направляло колонизационный
поток в девственные районы, то, наконец, бросалось во всякого рода сек-
ты, награждавшие мужика небесными пустотами за земельную тесноту. Те-
перь, после экспроприации крупных владений и предельной парцелляции зе-
мельного фонда, сочетание земельных клочков в более крупные участки ста-
ло вопросом жизни и смерти дл<я> крестьянства, для сельского хозяйства,
для общества в целом.
Этим общим историческим соображением вопрос, однако, еще далеко не
решался. Реальные возможности коллективизации определялись не степенью
безвыходности деревни и не административной энергией правительства, а
прежде всего наличными производственными ресурсами, т.е. способностью
промышленности снабжать крупное сельское хозяйство необходимым инвента-
рем. Этих материальных предпосылок на лицо не было. Колхозы строились на
инвентаре, пригодном в большинстве только для парцелльного хозяйства. В
этих условиях преувеличенно быстрая коллективизация принимала характер
экономической авантюры.
Захваченное само в расплох радикализмом собственного поворота прави-
тельство не успело и не сумело провести даже элементарную политическую
подготовку нового курса. Не только крестьянские массы, но и местные ор-
ганы власти не знали, чего от них требуют. Крестьянство было накалено до
бела слухами о том, что скот и имущество отбираются "в казну". Слух этот
оказался не так уж далек от действительности. Осуществлялась на деле та
самая карикатура, которую в свое время рисовали на левую оппозицию: бю-
рократия "грабила деревню". Коллективизация предстала перед
крестьянством прежде всего в виде экспроприации всего его достояния.
Обобществляли не только лошадей, коров, овец, свиней, но и цыплят, "рас-
кулачивали - как писал заграницу один из наблюдателей - вплоть до вале-
нок, которые стаскивали с ног малых детишек". В результате шла массовая
распродажа скота крестьянами за бесценок или убой его на мясо и шкуру.
В январе 1930 года член Центрального Комитета Андреев рисовал на мос-
ковском съезде по коллективизации такую картину: с одной стороны, мощно
развернувшееся по всей стране колхозное движение "будет теперь ломать на
своем пути все и всяческие преграды"; с другой стороны, хищническая
распродажа крестьянами собственного инвентаря, скота и даже семян перед
вступлением в колхоз "принимает прямо угрожающие размеры"... Как ни про-
тиворечивы эти два рядом поставленные обобщения, оба они с разных концов
правильно характеризовали эпидемический характер коллективизации, как
меры отчаяния. "Сплошная коллективизация, - писал тот же критический
наблюдатель - ввергла народное хозяйство в состояние давно небывалой
разрухи: точно прокатилась трехлетняя война".
Двадцать пять миллионов изолированных крестьянских эгоизмов, которые
вчера еще являлись единственными двигателями сельского хозяйства, - сла-
босильными, как мужицкая кляча, но все же двигателями, - бюрократия по-
пыталась одним взмахом заменить командой двухсот тысяч колхозных правле-
ний, лишенных технических средств, агрономических знаний и опоры в самом
крестьянстве. Разрушительные последствия авантюризма не замедлили после-
довать, и они растянулись на несколько лет. Валовой сбор зерновых
культур, поднявшийся в 1930 году до 835 миллионов центнеров, упал в сле-
дующие два года ниже 700 миллионов. Разница сама по себе не выглядит ка-
тастрофической; но она означала убыль как раз того количества хлеба, ка-
кое необходимо было городам хотя бы до привычной голодной нормы. Еще ху-
же обстояло с техническими культурами. Накануне коллективизации произ-
водство сахара достигло почти 109 миллионов пудов, чтобы через два года,
в разгар сплошной коллективизации, упасть из-за недостатка свеклы до 48
млн. пудов, т.е. более, чем вдвое. Но наиболее опустошительный ураган
пронесся над животным царством деревни. Число лошадей упало на 55%: с
34,6 млн. в 1929 г. до 15,6 миллиона в 1934 г.; поголовье рогатого скота
- с 30,7 миллионов до 19,5 млн., т.е. на 40%; число свиней на 55%, овец
- на 66%. Гибель людей - от голода, холода, эпидемий, репрессий - к со-
жалению, не подсчитана с такой точностью, как гибель скота; но она тоже
исчисляется миллионами. Вина за эти жертвы ложится не на коллективиза-
цию, а на слепые, азартные и насильнические методы ее проведения. Бюрок-
ратия ничего не предвидела. Даже колхозный устав, пытавшийся связать
личный интерес крестьянина с коллективным, был опубликован лишь после
того, как злополучная деревня подверглась жестокому опустошению.
Форсированный характер нового курса вырос из необходимости спасаться
от последствий политики 1923-1928 годов. Но все же коллективизация могла
и должна была иметь более разумные темпы и более планомерные формы. Имея
в руках власть и промышленность, бюрократия могла регулировать процесс
коллективизации, не доводя страну до грани катастрофы. Можно было и надо
было взять темпы, более отвечающие материальным и моральным ресурсам
страны. "При благоприятных условиях, внутренних и международных, - писал
в 1930 г. заграничный орган "левой оппозиции", - материально-технические
условия сельского хозяйства могут в течение каких-нибудь 10-15 лет ко-
ренным образом преобразоваться и обеспечить производственную базу кол-
лективизации. Однако, за те годы, которые отделяют нас от такого положе-
ния, можно несколько раз успеть опрокинуть советскую власть".
Это предостережение не было преувеличенным: никогда еще дыхание смер-
ти не носилось так непосредственно над территорией Октябрьской револю-
ции, как в годы сплошной коллективизации. Недовольство, неуверенность,
ожесточение разъедали страну. Расстройство денежной системы; нагроможде-
ние твердых цен, "конвенционных" и цен вольного рынка; переход от подо-
бия торговли между государством и крестьянством к хлебному, мясному и
молочному налогам; борьба не на жизнь, а на смерть с массовыми хищениями
колхозного имущества и с массовым укрывательством таких хищений; чисто
военная мобилизация партии для борьбы с кулацким саботажем после "ликви-
дации" кулачества, как класса; одновременно с этим: возвращение к кар-
точной системе и голодному пайку, наконец, восстановление паспортной
системы, - все эти меры возродили в стране атмосферу, казалось, давно
уже законченной гражданской войны.
Снабжение заводов сырьем и продовольствием ухудшалось из квартала в
квартал. Невыносимые условия существования порождали текучесть рабочей
силы, прогулы, небрежную работу, поломки машин, высокий процент брака,
низкое качество изделий. Средняя производительность труда в 1931 г. упа-
ла на 11,7%. Согласно мимолетнему признанию Молотова, запечатленному
всей советской печатью, продукция промышленности в 1932 году поднялась
всего на 8,5%, вместо полагавшихся по годовому плану 36%. Правда, миру
возвещено было вскоре после этого, что пятилетний план выполнен в четыре
года и три месяца. Но это значит лишь, что цинизм бюрократии в обращении
со статистикой и общественным мнением не знает пределов. Однако, не это
главное: на карте стояла не судьба пятилетнего плана, а судьба режима.
Режим устоял. Но это заслуга самого режима, пустившего глубокие корни
в народную почву. Не в меньшей мере это заслуга благоприятных внешних
обстоятельств. В годы хозяйственного хаоса и гражданской войны в деревне
Советский Союз был в сущности парализован перед лицом внешних врагов.
Недовольство крестьянства захлестывало армию. Неуверенность и шатания
деморализовали бюрократический аппарат и команд<н>ые кадры. Удар с Вос-
тока или с Запада мог в этот период иметь роковые последствия.
К счастью, первые годы торгово-промышленного кризиса создали во всем
капиталистическом мире настроения растерянной выжидательности. Никто не
был готов к войне, никто не отваживался на нее. К тому же ни в одном из
враждебных государств не отдавали себе достаточного отчета во всей ост-
роте социальных конвульсий, потрясавших страну советов, под звон и гро-
хот официальной музыки в честь "генеральной линии".

* * *

Несмотря на всю свою краткость, наш исторический очерк показывает,
надеемся, насколько далеко действительное развитие рабочего государства
от идиллической картины постепенного и непрерывного накопления успехов.
Из богатого кризисами прошлого мы почерпнем позже важные указания для
будущего. В то же время исторический обзор экономической политики со-
ветского правительства и ее зигзагов представляется нам совершенно необ-
ходимым для разрушения того искусственно насаждаемого индивидуалистичес-
кого фетишизма, который ищет источника успехов, действительных, как и
мнимых, в необыкновенных качествах руководства, а не в созданных револю-
цией условиях обобществленной собственности.
Объективные преимущества нового социального режима находят, конечно,
свое выражение и в методах руководства; но это последнее, не в меньшей
мере, выражает также экономическую и культурную отсталость страны и те
мелкобуржуазные провинциальные условия, в каких сформировались сами ру-
ководящие кадры.
Было бы грубейшей ошибкой делать отсюда тот вывод, будто политика со-
ветского руководства имеет третьестепенное значение. Нет в мире другого
правительства, в руках которого в такой мере сосредоточивались бы судьбы
страны. Удачи и неудачи отдельного капиталиста не полностью, не целиком,
конечно, но в очень значительной, иногда решающей, степени зависят от
его личных качеств. Mutatis mutandis*1 советское правительство заняло по
отношении ко всему хозяйству то положение, какое капиталист занимает по
отношению к отдельному предприятию. Централизованный характер народного
хозяйства превращает государственную власть в фактор огромного значения.
Но именно поэтому политику правительства надо судить не по суммарным ре-
зультатам, не по голым цифрам статистики, а по той специфической роли,
какую в достижении этих результатов выполнили сознательное предвиденье и
плановое руководство.
Зигзаги правительственного курса отражали не только объективные про-
тиворечия обстановки, но и недостаточную способность правящих своевре-
менно понять противоречия и профилактически реагировать на них. Ошибки
руководства нелегко выразить в бухгалтерских величинах. Но уже схемати-
ческое изложение истории зигзагов позволяет с уверенность<ю> заключить,
что они ложатся на советское хозяйство грандиозной цифрой накладных рас-
ходов.
Остается, правда, непонятным, по крайней мере при рационалистическом
подходе к истории, как и почему фракция, наименее богатая идеями и наи-
более отягощенная ошибками, одержала верх над всеми другими группировка-
ми и сосредоточила в своих руках неограниченную власть. Дальнейший ана-
лиз даст нам ключ и к этой загадке. Мы увидим вместе с тем, как бюрокра-
тические методы самодержавного руководства приходят во все большее про-
тиворечие с потребностями хозяйства и культуры, и с какой необходимостью
отсюда вытекают новые кризисы и потрясения в развитии Советского Союза.
Прежде, однако, чем подойти к изучению двойственной роли "социалисти-
ческой" бюрократии, необходимо будет ответить на вопрос: каков же общий
баланс предшествующих успехов? Действительно ли в СССР осуществлен соци-
ализм? или более осторожно: обеспечивают ли наличные хозяйственные и
культурные достижения от опасностей капиталистической реставрации, - по-
добно тому, как буржуазное общество, на известном этапе, оказалось заст-
раховано собственными успехами от реставрации феодализма и крепостни-
чества?


Глава 3: СОЦИАЛИЗМ И ГОСУДАРСТВО
Переходный режим.

Верно ли, что в СССР, как утверждают официальные авторитеты, уже осу-
ществлен социализм? Если нет, то обеспечено ли, по крайней мере, достиг-
нутыми успехами его осуществление в национальных границах, независимо от
хода событий в остальном мире? Произведенная выше критическая оценка
важнейших показателей советского хозяйства должна дать нам точку исхода
для правильного ответа на этот вопрос. Но нам не обойтись без предвари-
тельной теоретической справки.
Марксизм исходит из развития техники, как основной пружины прогресса
и строит коммунистическую программу на динамике производительных сил.
Если допустить, что какая-либо космическая катастрофа должна разрушить в
более или менее близком будущем нашу планету, то пришлось бы, конечно,
отказаться от коммунистической перспективы, как и от многого другого. За
вычетом же этой пока-что проблематической опасности нет ни малейшего на-
учного основания ставить заранее какие бы то ни было пределы нашим тех-
ническим, производственным и культурным возможностям. Марксизм насквозь
проникнут оптимизмом прогресса и уже по одному этому, к слову сказать,
непримиримо противостоит религии.
Материальной предпосылкой коммунизма должно явиться столь высокое
развитие экономического могущества человека, когда производительный
труд, перестанет быть обузой и тягостью, не нуждается ни в каком понука-
нии, а распределение жизненных благ, имеющихся в постоянном изобилии, не
требует - как ныне в любой зажиточной семье или в "приличном" пансионе,
- иного контроля, кроме контроля воспитания, привычки, общественного
мнения. Нужна, говоря откровенно, изрядная доля тупоумия, чтоб считать
такую, в конце концов, скромную перспективу "утопичной".
Капитализм подготовил условия и силы социального переворота:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199