Общенациональный
парламент во Франкфурте войска разогнали, как нелегальную сходку
школьников.
Какое, в самом деле, жалкое представление о революции - будто содержание ее
Десять лет тому назад* Плеханов*207 сказал на цюрихском социалистическом
бюрократию и организуют новый государственный строй. Таких революций
история еще не видала. Революционный парламент действует успешно в той
мере, в какой население на местах осуществляет "захватным путем" новое
гражданское устройство и тем фактически изменяет соотношение сил. Эта
тактика революций, почти инстинктивная, так же стара, как классовая природа
общества. Флобер*299, описывая в своем романе "Саламбо" восстание провинций
против Карфагена*300, не забывает кратко, но живописно представить, как
граждане, "не дожидаясь дальнейшего хода событий, передушили в банях
правителей и чиновников республики, вытащили из пещер заржавленное оружие,
перековали сошники на мечи". Это было очень давно. В те времена пулеметов
еще не было, а сановники без казаков ходили в общественные бани.
Самопроизвольное вмешательство Парижа и муниципальные перевороты во всей
Франции создали почву для реформаторских работ Национального Собрания.
Аграрная революция точно так же подготовила законодательную отмену
феодальных отношений.
"...Решилось ли бы Собрание, - спрашивает Олар - захотело ли бы оно стереть
с лица земли старый порядок?" - и отвечает: "Это противоречило взглядам
философов, которые все высказывались против радикальной революции.
"Оно даже думало принять меры для подавления частичных восстаний, которые,
как доносили ему, вспыхивали там и сям; когда узнало затем, что эти
восстания оказались повсюду победоносными, и что феодальный строй был
низвергнут.
"Тогда это дуновение энтузиазма и возмущения, вышедшее из Парижа и
поднявшее всю Францию, подняло в свою очередь и Собрание. В ночь 4 августа
1789 г., санкционируя совершившийся факт, оно провозгласило отмену
феодального порядка" (там же стр. 47).
Величайшая реформа была, таким образом, фактически проведена захватным
путем. Политики "Полярной Звезды" считают такой метод недопустимым.
"Захватное право, - вопит г. Кауфман, есть грабеж". Он думает, что испугает
революцию или осрамит ее, если подыщет для ее методов имя в уложении о
наказаниях.
Стоит оглянуться на пройденный нашей революцией короткий путь, чтоб
увидеть, что все, чем мы пользовались, хотя бы временно, по части свобод, и
остатками чего пользуемся сейчас - свобода слова, собраний, союзов -
осуществлялось не иначе, как захватным путем. Правительство совершенно так
же, как и г. Кауфман, находило для этих действий уголовную квалификацию. Но
никого не смущал позор уголовщины, наоборот, этот "грабеж" публичных прав
казался и кажется всей нации гражданским долгом. Но мерило совершенно
изменяется, когда крестьяне, не дожидаясь Государственной Думы, начинают
ликвидировать те кабально-крепостнические отношения, в которых их держат
помещики, опираясь на свое наследственное владение землею, значительная
часть которой, к тому же, насильственно исторгнута из живого тела
крестьянских хозяйств при проведении так называемой освободительной реформы
- не захватным, но строго "легальным" путем. Можно еще оспаривать
политическую целесообразность тех методов фактической ликвидации
крепостничества, какими пользуются крестьяне, - но просто вопить: грабеж!
значит лишь обнаруживать полную нищету либеральной мысли, насквозь
пропитанной духом полицейщины.

---------------

Бессилие откровенное, которое не ищет выхода, или бессилие лицемерное,
которое пыжится, чтобы явить вид "грозного спокойствия" - вот чем
оказывается либерализм пред судом революции.
"Новости" прямо говорят: "некуда итти! ничего не видно, никакая Дума
невозможна!" "Русь" говорит о неверных методах "забастовщиков", забывая,
что до декабрьских событий она сама предлагала организовать общий совет
депутатов, в распоряжении которого была бы... угроза забастовкой. Но если
"не помогла" забастовка, то еще меньше могла бы помочь угроза забастовкой,
"Полярная Звезда" говорит, что нужны спокойствие и порядок, чтоб дать
собраться Думе. А дальше? А дальше: если они хотят стрелять, "то необходимо
заставить их стрелять по Таврическому Дворцу. В таком случае все будет
ясно" (N 6, стр. 382). Как будто и так не все уж ясно!.. По Таврическому
Дворцу стрелять не к чему: просто семеновцы займут зал заседаний, и
барабанный бой помешает даже стенографам записать превосходные протесты во
имя верховных прав нации.
Отказываясь от революционных методов, либерализм вспарывает себе живот у
порога своего врага. Тактика, которую он навязывает нации, это - хара-кири.

---------------
IV. Интеллигенция и революция

Прошло больше года, как мы несомненно вступили в революцию. За это время
лозунги неизменно передвигались справа налево. Буржуазная оппозиция
подбирала лозунги, покинутые революцией. Всеобщее избирательное право от
пролетариата через интеллигенцию всех оттенков перешло к левому крылу
земцев. Но это передвижение не является безграничным. Можно сказать, что
для всякой из групп, входящих в общественное целое, есть свой предел,
который в своей основе определяется ее классовой природой, а в своих
колебаниях - политической конъюнктурой.
С известного момента процесс усложняется: по мере того, как революция
передвигает свои лозунги влево, справа откалываются от нее, слой за слоем,
имущие классы; и в то же время ходом дальнейшего развития революции
поднимаются с общественных низов самые загнанные и затравленные социальные
группы, вовлекаются в общий поток, расширяя этим его русло, и уносятся
вперед. Революция расширяется внизу и сужается наверху. Таким образом,
поступательно демократизируя свои лозунги, революция вместе с тем
демократизируется по своему социальному составу.
Откалывания справа обыкновенно бывают приурочены к последовательным
уступкам правящей реакции. До первых заявлений о народном представительстве
на стороне правительства стоял только "Союз русских людей", организация
открыто-реакционная. После манифеста 6 августа слагается партия правового
порядка, после манифеста 17 октября - Союз 17 октября с правопорядцами на
правом фланге.
Таким образом, в борьбе с революцией посредством уступок и репрессий
правительство теряет всякую поддержку и приобретает новых активных врагов в
низах - в мещанстве, крестьянстве, армии, даже в уличных подонках; но, с
другой стороны, оно теряет "активных" врагов и даже приобретает друзей в
новых консервативных и антиреволюционных формациях вчера еще оппозиционной
буржуазии. Все это совершается на наших глазах.
Развитие стачечного движения в самодержавной России толкнуло фабрикантов на
путь конституционализма, так как "правопорядок" представился капиталу
единственной гарантией "мирного хода промышленной жизни". Это неоднократно
заявляли сами промышленники и инженеры. Но дальнейший рост рабочего
движения и повышение его требований оттолкнули капиталистов от
"освободительного движения" и превратили их в опору порядка quand meme
(несмотря ни на что). Поведение московской городской думы, недавно столь
оппозиционной, а ныне гучковско-дубасовской, поясняет это без дальних слов.
Крестьянское движение произвело такое же воздействие на помещичий
либерализм. О сколько-нибудь активной оппозиционной роли земств теперь
говорить совершенно не приходится.
Эти политические перемены, соответственным образом преломившись, сказались
в отношениях между профессурой и студенчеством. Неутомимость и
непримиримость студенческой борьбы выбила наши ученые корпорации из позиции
закоренелого холопства. Профессора примкнули к оппозиционному движению, как
к средству создать нормальные условия учебной и научной деятельности. Но
так как студенчество пошло дальше, расширило свои задачи и связало свои
действия с действиями рабочих масс, то "порядок" в университетах так и не
наступил. И теперь снова раздается временно умолкшая проповедь о том, что
университет создан для науки, а не для политики. Профессура, этот наиболее
тяжеловесный и косный отряд интеллигенции, становится снова
анти-революционной силой.
Каждый новый этап революции ставит на испытание верность следующей по
очереди группы буржуазных классов. Правда, так как революция - сложная
комбинация движений и контр-движений, то иногда слои, которые вот-вот
готовы были успокоиться, снова приходят в брожение: излишние бесчинства
реакции нарушают правильность политических отложений и задерживают
консолидирование консервативного блока. Но, в общем, его образование
наверху идет так же неудержимо, как революционизирование темных масс,
вплоть до вчерашних черных сотен, внизу. Во всяком случае представители
землевладения и торгово-промышленного капитала представляют теперь силу
совершенно и открыто анти-революционную.
События революции после 17 октября поставили на очередь вопрос о дальнейшей
роли демократической интеллигенции: отколется ли она от революции и, если
отколется, то в каком объеме? или же пойдет вперед и, если пойдет, то до
какого этапа?

---------------
Интеллигенция может облегчить ход революции и может поставить ему серьезные
затруднения, но поведение интеллигенции не может иметь решающего значения.
Это определяется всем характером нашей революции.
В Великой Французской Революции руководящую роль с начала до конца играла
буржуазия, в лице различных своих фракций. Якобинцы, это - интеллигенция,
левое крыло буржуазии, адвокаты, журналисты. За ними идет "народ".
Фейльяны*301 (монархисты-конституционалисты), жирондисты, якобинцы - таковы
политические группировки буржуазии и вместе с тем этапы Великой Революции.
Сперва господствует партия Мирабо*302, и он презрительно кричит демократам:
"молчать, тридцать!". Но революция идет вперед, превращает
конституционалистов в консервативную силу и передает власть жирондистам. А
затем через политический труп Жиронды приходят к власти якобинцы. В
буржуазии еще столько политической энергии, что каждая из ее фракций
оказывается способной, хотя на время, овладеть кормилом революции.
В 1848 г. буржуазия уже неспособна вести за собой народ. Революция толкает
ее вперед, но она упирается. Страх пред пролетариатом, революционным по
инстинкту, делает ее консервативною после первых успехов народа. Буржуазия
отдает неорганизованные массы в жертву старым усмирителям и тем сразу
доставляет торжество контр-революции. И это не только капиталистическая
буржуазия, которая и в 1789 - 1793 г.г. не играла революционной роли, но и
"демократическая" интеллигенция. Она не осмеливается выступить во главе
рабочих масс вопреки настроению и воле имущей буржуазии, с которой она
связана всеми условиями своего существования. Только в Вене студенчество,
наиболее независимая и чуткая часть интеллигенции, проявляет готовность
взять на себя руководство революцией. Венское студенчество опирается на
массы, в особенности на предместья; в его руках - большая сила. Но оно
молодо, неопытно и, сверх того, боится все же порвать со старшим поколением
(профессорами, адвокатами, журналистами) и оказаться в одиночестве. Под
влиянием справа студенчество после победы венских восстаний проявляет
нерешительность и колебания, проповедует рабочим порядок и спокойствие,
вместо того, чтобы организовать, вооружать и вести их вперед. Вена
становится жертвой победоносной реакции.
В России классовые противоречия внутри буржуазной нации гораздо глубже не
только, чем во Франции конца XVIII в., но и чем в Пруссии или Австрии
середины XIX в. Капиталистическое развитие зашло гораздо дальше, крупная
индустрия создала громадные центры. Это порождает несравненно более резкую
политическую диференциацию. Французская буржуазия руководила революцией и
олицетворяла нацию. Прусская и австрийская буржуазия уже не осмелилась
представлять нацию; она представляла свой классовый эгоизм. Единственной
буржуазной группой, которой удалось до известной степени сосредоточить на
себе революционные ожидания масс, было, как мы сказали, венское
студенчество. В России ни одна из фракций буржуазии не руководит
революцией. Наиболее независимая и самоотверженная часть интеллигенции,
студенчество, оказалась во главе событий лишь во время первых революционных
выступлений 1899 - 1901 г.г. Но со времени ростовской стачки 1902 г. и
особенно после 9 января 1905 г. руководящая роль перешла к рабочим. Если в
октябрьском восстании в Харькове центром действий был университет, то в
декабре генеральной квартирой революции является завод Гельфериха-Саде.
Старые революции не знали ничего подобного нынешним огромным промышленным
центрам с этими пролетарскими массами, собранными на колоссальных заводах и
фабриках. Железная дорога и телеграф, придающие такое могучее единство
революционным выступлениям, не были известны старым революциям.
Более высокой социальной природе российского пролетариата соответствует
несравненно более высокий политический уровень. Наш пролетариат, как небо
от земли, отличается не только от парижских подмастерьев эпохи Марата*303,
но и рабочих Берлина и Вены 48 г. Верхний слой рабочих прошел сквозь школу
серьезной социалистической пропаганды; весь пролетариат имеет крепкие
навыки солидарных действий, приобретенные в испытаниях стачечной и уличной
борьбы, обладает выдающейся энергией и чувством политической чести, которые
ставят его вровень с его европейскими собратьями. В революции недели идут
за годы, и это прежде всего сказывается в деле политического воспитания
рабочих масс. Октябрьская стачка, поразившая весь мир, тем решительнее
свидетельствует о замечательных боевых силах и качествах русского
пролетариата, чем несовершеннее была техника его организаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199