– Это смешно. Я уверена, что Уэзли собирается убить нас всех. И что же – после этого он позволит, чтобы какой-то дневничок Руперта раскрыл миру его преступления? Ты меня рассмешила. Да он его сожжет.
– Спасибо, Конни, – сказал я.
– А что, спустись на землю.
– Как бы там ни было, но быть убитым не входит в мои планы. Я собираюсь выбраться отсюда – и надеюсь, что нам всем это удастся. А затем я найду издателя. И мы станем знаменитыми. Я заработаю огромную кучу денег. И все, кто прочтет мою книгу невыдуманных приключений, увидят, какой же ты была стервой.
– Может, я сама его сожгу.
– Только попробуй, и увидишь, что...
– Прекратите! – возмутилась Кимберли. – Оба!
– А ты оставь дневник Руперта в покое, – сказала Билли дочери.
На что дочь обиженно ответила:
– Да, как же, становись на его сторону, давай-давай. По существу, на этом наше заседание было объявлено закрытым. В конце концов, я ожидал худшего.
Будучи признанным главным объектом умышленного нападения Тельмы, я вышел из этой неприятной ситуации с гораздо меньшими потерями для своего престижа. Теперь я был счастливчиком, уцелевшим после покушения на жизнь, а не растяпой, позволившим Тельме бежать.
Но в то же время я никак не мог отделаться от не очень сильного, но навязчивого страха.
Одно дело, когда на тебя бросается с опасной бритвой твоя пленница, решившая вырваться на волю. А совсем другая музыка, когда она приходит к нам вся избитая и с целым ворохом лжи лишь для того, чтобы подобраться ко мне поближе поздно ночью и выпотрошить.
Мне чертовски повезло, что я еще жив.
День? – А кто его знает, какой
Размышления после возвращения к дневнику
Он там, где я его оставил. Так что я открыл его и снова пишу.
Не знаю, зачем мне это нужно.
Разве что, как сказала Кимберли, мы должны регистрировать все, что здесь происходит.
Может быть, когда-нибудь мой дневник попадет в руки копов.
Да, как же!
Разве в этой забытой Богом дыре на краю Вселенной есть полицейские? Кто-нибудь вообще есть? Знаю лишь одно: я не хочу, чтобы мой дневник когда-нибудь опубликовали. Больше не хочу. После того, что случилось.
– А что случилось? – спросите вы.
Не знаю я, что случилось.
Прошло уже несколько дней со времени моей последней записи. Мне так кажется. Но я совсем не уверен, сколько на самом деле прошло времени.
* * *
Я только что перевернул несколько страниц, чтобы прочесть написанное и освежить память. Создается впечатление, что это писал кто-то другой. И писал давным-давно. Несколько лет назад. Так много с тех пор изменилось.
Даже как-то неловко видеть то, что я тогда написал.
Например: “Я лично ожидаю, что он снова попытается меня убить”. Это “снова” – звучит так, словно однажды меня уже убили. Но подлинная проблема не в этом. (Кто станет придираться к грамматике, да еще и в диалоге. Верно? И вообще, кому какое дело до всего этого?) Настоящая проблема в моей развязной, беспечной, гребаной позе. Ах да, мой добрый друг Уэзли? Он, вероятно, предпримет еще одну попытку убить меня. Фу-ты, ну-ты! Не потерять бы бдительность, да? Не забыть бы увернуться.
Так вот, слушайте новость.
Не меня он сцапал.
А их.
Кимберли, Билли и Конни.
Это они “унесенные гребаным ветром”, а не я. Я-то здесь, снова на нашем берегу, делаю записи в свой дневник, жив, цел и невредим – и один.
В мои планы не входит быть убитым.
Еще один перл из моей коллекции.
Кстати, о самонадеянности.
Кстати, о говнюках, каких свет не видывал.
Кстати, о пророчествах.
Конечно, мне доподлинно неизвестно, убиты ли женщины. Вероятно, да, но нельзя сказать, что я в этом абсолютно уверен, потому что мне открыта лишь часть того, что произошло, но не все. Когда я отключился, они еще были живы, но что случилось с ними потом?
Не знаю.
Знаю только, что они исчезли. Нет, это нестерпимо. Пойду-ка лучше окунусь. Может, мне повезет, и меня проглотит акула.
Боевой отряд
Это следующий день.
Вчера голова была забита Бог знает чем, и у меня просто сил не хватило, чтобы еще что-то написать. Я пошел поплавать, как и говорил. Но акулам на ужин не достался. Их здесь нет и в помине.
Зато у меня возникла мысль о самоубийстве.
Одном из тех очень красивых, мелодраматичных самоубийств, которыми хоть пруд пруди в любой мыльной опере – когда какой-нибудь идиот уплывает навстречу закату. Идея тут, думаю, такая: отплыть от берега настолько, чтобы уже не хватило сил вернуться назад. Так что, даже если и передумаешь, твоя песенка спета.
Но я не сделал этого, и на то было сразу несколько причин:
а) тонуть неприятно,
б) покойником быть ненамного приятнее,
в) одиночество вовсе не хуже, чем смерть,
г) я не на все сто процентов уверен, что девчонки мертвы,
д) убив себя, я никогда не смогу осуществить то, что мне жуть как хочется сделать с Уэзли и Тельмой,
е) нравится мне это или нет, но я действительно чувствую себя в определенной мере обязанным исполнить роль изгнанника и парии, стать Горацием наших благородных злоключений и изложить почтенной публике всю правду и ничего, кроме этой правды.
Кроме того обстоятельства, что я не убил себя, других, заслуживающих внимания событий вчера не произошло. Я плавал, ел, плакал и спал.
Сегодня я расскажу, что с нами случилось на восьмой день.
Во всяком случае то, что мне известно.
* * *
Шестым был день, когда вернулась Тельма, избитая и заверявшая нас, что убила Уэзли. В ту ночь она бросилась на меня с бритвой, после чего совершила побег вплавь.
На седьмой день мы долго обсуждали события шестой ночи. И я много написал об этом. Помимо этого, не произошло ничего существенного. Решительных действий мы не предприняли в тот день главным образом из-за ранений Конни. Но ей становилось все лучше.
В следующую ночь тоже ничего не произошло.
На восьмой день Конни все еще чувствовала себя больной, но рвалась в бой. Как все мы. Потому что понимали: нельзя терять время – надо кончать с Уэзли и Тельмой.
Надежды на то, что Уэзли уже мертв, не покидали нас.
Теперь мы были совершенно уверены, что Тельма солгала о том, что убила его, как, впрочем, и почти обо всем другом. Однако мы полагали, что Уэзли вполне мог скончаться от ран, полученных в ту ночь, когда мы устроили на него засаду. Тогда Кимберли проткнула его сиську и проделала ему еще одну дырку в заднице. С такими ранами он мог умереть от потери крови или от инфекции.
Даже если он не мертв, мы считали, что он, по крайней мере, выведен из строя.
С другой стороны, за это время Уэзли мог достаточно окрепнуть, чтобы представлять для нас реальную угрозу.
Мы обсудили все возможности, какие только приходили в голову.
В конце концов решили, что вероятнее всего проблемы возникнут с Тельмой, а не с Уэзли.
Из лагеря мы выступили ближе к полудню.
Поверх своего белого бикини Кимберли накинула гавайскую рубаху Кита. Томагавк болтался на веревочной подвязке, армейский нож был заткнут спереди в плавки, в левой руке она несла копье.
Билли была одета в то же черное бикини и, разумеется, без рубашки. На груди перекрещивались веревки: одна веревка спускалась от плеча к правому бедру – на ней болтался томагавк. Другая – которую мы использовали для связывания рук Тельмы – трижды обвивала ее тело, свисая с другого плеча. Веревку мы прихватили на тот случай, если будут пленные.
Хотя с индейской кровью в жилах среди нас была только Кимберли, из-за повязки на лбу Конни больше подходила на эту роль. А надела ее она для того, чтобы зафиксировать на ране тампон. Тампоном служила небольшая подушечка из ее старой тенниски. Тенниска эта все равно была испорчена, так что Билли постирала ее в ручье и порезала на куски.
Еще на Конни была жилетка. Собственного производства. Она вырезала ее на седьмой день нашего пребывания на острове с помощью моей бритвы из купального полотенца. Полотенце было полосатое, желто-белое. Не такая уж и тяжелая, жилетка все же придерживала повязку на левом плече и еще защищала плечи и верхнюю часть спины от солнца, хотя и была без рукавов и настолько короткой, что не прикрывала и половины спины. Не говоря уже о попке, которая в ее мини-бикини была почти голой.
Уже перед самым выходом я предложил Конни протереть ягодицы солнцезащитным лосьоном Билли. Она послала меня подальше. (Как я уже говорил, силы к ней возвращаются.)
Спереди жилетка не сходилась, но бывшее полотенце прикрывало груди – в этом скорее всего и заключалась настоящая причина того, зачем она смастерила и надела подобную штуковину. Чтобы спрятать их от моего взора. Подразнить и наказать.
Следуя этой логике, Конни следовало бы сделать себе еще и юбку. Но она не сделала. Может, считает что ее нижние части меня совсем не интересуют? Совершенно непоследовательно. Впрочем, можно свихнуться, но так и не обнаружить никакой логики в поступках Конни.
Но смотреть на нее было в высшей степени приятно. На них на всех.
...Подумать только, я могу больше никогда никого из них не увидеть... Это несправедливо. Как ни ужасно в этом признаваться, но я чувствую себя обманутым.
Они мертвы, а этот тип чувствует себя обманутым.
Рано или поздно, может быть, одна из них... либо влюбилась в меня, либо дошла до такого отчаяния, что...
А может быть, и нет. Этого мы никогда теперь не узнаем.
Но ясно одно: их здесь нет, и не на кого смотреть, не о ком грезить, не с кем говорить и иногда обниматься.
Оказывается, меня обнимали все три, я это только сейчас понял.
Я видел груди Билли и Конни, но никогда не видел груди Кимберли. И теперь никогда не увижу. Так же, как и многое другое, что я никогда не...
* * *
Вынужден на время прерваться.
Слишком унылая, мягко говоря, тема. Я так скучаю по ним. Нестерпимо думать, что они мертвы.
Но ведь я не знаю этого наверняка.
В здешних краях считать кого бы то ни было мертвым – опасная ошибка.
Надо их найти. Необходимо точно установить, мертвые они или живые. Если живы, их почти наверняка держат в плену. Может, мне удастся спасти их. Если мертвы, я... Не знаю, что я сделаю. Но так или иначе мне придется убить Уэзли и Тельму.
Следовало бы отправляться на поиски немедленно, а кз загорать здесь на пляже.
Но сначала я хочу внести в дневник все последние события. Тогда, если я не вернусь, останется хоть письменный след.
Итак, вернемся к рассказу.
Я рассказывал о самодельной жилетке Конни. Из-за повреждения левого плеча веревочный ремень для томагавка был перекинут через правое плечо: веревка пересекала грудь и томагавк болтался на левом бедре. В левой руке она несла свое особое, ужасающее копье, которое сделала для рыбалки.
Что касается меня, день показался мне слишком жарким для розовой блузки Билли, поэтому я решил обойтись без нее. На мне были только армейские шорты Эндрю. С тех пор как я начал носить их, свои плавки я больше не надевал. Мне нравится иметь карманы, а шорты такие большие и просторные, что я чувствую себя очень свободно. Между прочим, кроссовки и носки тоже на мне.
Я мало пишу об обуви. Это потому, что тема малоинтересная, да и не особенно важная, потому что у всех обувь была. Иногда мы носим ее, иногда ходим босыми. А так, практически, больше нечего сказать по этому поводу.
В смысле вооружения у меня был топор, который я нес в обеих руках, на бедре – томагавк, заткнутый за пояс, и бритва Тельмы. Кимберли считает, что бритва должна быть у меня. Хотя бы потому, что этим оружием меня чуть не убили. И еще: хотя бритву в песке нашла Кимберли, она справедливо отметила, что именно я выбил это страшное оружие из рук Тельмы.
К тому же у Кимберли был складной армейский нож, Конни не желала даже прикасаться к бритве, а Билли считала, что она должна быть у меня уже по той простой причине, что именно мне грозила наибольшая опасность.
Заблуждение.
Как мы все жестоко ошибались на этот счет.
Как бы там ни было, в правом переднем кармане шорт вместе с зажигалкой Эндрю и пластиковой бутылочкой лосьона против солнца лежала бритва. (Другой передний карман распирали куски рыбы, которую мы всю ночь коптили, а затем завернули в обрывки целлофана.)
Вот в общих чертах какими мы были – в чем были одеты, чем вооружены и так далее, – когда утром восьмого дня отправлялись на охоту за Уэзли и Тельмой.
Первоначально решено было попытать счастья у лагуны – нам казалось, что, вероятнее всего, именно там их следует искать.
Но Кимберли скомандовала:
– За мной! – и зашагала в сторону бухты.
Мы последовали за ней.
– Куда мы идем? – поинтересовался я.
– Нельзя подавать виду, что мы направляемся к лагуне, – ответила Кимберли.
– Ты шутишь? – удивилась Конни. – И кто же, по-твоему, за нами следит?
– Может быть, и никто. Но не исключено, что Уэзли или Тельма.
– Перестань.
– Просто пройдемся немного по берегу, и пусть они думают, что мы отправились обследовать остров.
– И что потом? – спросила Конни. – Подкрасться к лагуне с тыла?
– Именно, – ответила Кимберли.
– Сказочно.
– Мне кажется, мысль неплохая, – заметил я.
Конни убийственно ухмыльнулась.
– Иначе и быть не могло.
– Вспомни, что произошло в прошлый раз, – вмешалась в разговор Билли. – Негоже повторять ту же ошибку. А если мы зайдем с тыла, есть шанс застать их врасплох.
– По мне, это глупо, – возразила Конни. – Мы просто заблудимся.
Но она оказалась в меньшинстве.
Под предводительством Кимберли мы взобрались на гребень расположенного к северу от нашего пляжа утеса, спустились по его противоположному склону и зашагали вдоль береговой линии.
Конни то и дело оборачивалась.
– И далеко еще нам идти? – полюбопытствовала она.
– Свернем вон за тем мысом, – ответила Кимберли.
Не ближний свет. Конни поморщила нос.
– Если за нами следят, – пояснила Кимберли, – то подумают, что мы пытаемся обогнуть остров.
– Может быть, нам и в самом деле следовало бы обойти вокруг острова, – вставил я.
– Как-нибудь в другой раз. Сперва надо позаботиться об Уэзли и Тельме. Они слишком опасны. После того как мы их убьем, можно будет исследовать остров в свое удовольствие. А сейчас мы сделаем вот что: как только обогнем мыс, сразу же зайдем в джунгли и будем идти назад до тех пор, пока не сориентируемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50