Пусть остальные творцы думают, что люди помогут им. На самом деле ты собираешься повести их против богов. – Я вдруг отчетливо осознал это.
Он молча смотрел на меня.
– И тогда ты станешь самым могущественным среди богов, не так ли?
Он немного помедлил, прежде чем ответить:
– Я и так самый могущественный из всех творцов, Орион. Остальные, возможно, не согласятся с этим, но тем не менее…
Я чувствовал, как мои губы изогнулись в сардонической ухмылке. Он все понял.
– Ты решил, что я страдаю манией величия. И мечтаю, чтобы мне поклонялись существа, которые я сам же и создал? – Он печально покачал головой. – Плохо же ты нас понимаешь. Разве тебе хочется, чтобы твои сандалии поклонялись тебе, Орион? Разве для счастья твоего нужно, чтобы твой меч или нож, спрятанный под короткой юбкой, провозгласил тебя самым великим из всех, кого они знали когда бы то ни было?
– Не понимаю…
– И не поймешь… Разве ты сможешь представить себе, даже во сне, все, с чем нам приходится иметь дело? Орион, я создал человечество, да, но по необходимости, а не для того, чтобы мне поклонялись! Вселенная огромна и таит в себе множество опасностей. Я хочу защитить этот континуум, сохранить его, защитить от сил, сущности которых ты даже не можешь себе представить. Остальные трясутся и ссорятся, а я действую. Я создаю. Я повелеваю!
– И для того, чтобы ты достиг своей цели, необходимо, чтобы Троя победила в этой войне?
– Да.
– Именно для этого тебе потребовалось уничтожить звездолет, на котором мы летели? Понадобилось убить женщину, любимую и любящую?
На миг он показался мне почти смущенным.
– Ты помнишь это?
– Помню звездолет, взрыв. Как она умерла у меня на руках, как мы умерли оба.
– Я оживил тебя, вдохнул в тебя жизнь.
– А ее?!
– Орион, она была богиней. Я могу оживлять лишь тех, кого создал сам.
– Если она была богиней, почему же она умерла?
– Боги и богини смертны, Орион. Россказни о нашем бессмертии несколько преувеличены. Так же как и благочестивые хвалы нашей доброте и милосердию.
Я услышал, как сердце заколотилось в моей груди, как зазвенело в ушах, и почувствовал, как закипела кровь в жилах. Голова кружилась, я задыхался от ненависти к нему – Золотому богу, самоуверенному богу-убийце. Ненавидел его каждой клеточкой своего существа.
«Он утверждает, что сотворил меня, – сказал я себе, – пусть так. Но погублю его я».
– Я не хотел убивать ее, Орион, – сказал он, и голос его звучал, пожалуй, искренне. – Но не мог ничего изменить. Она знала, чем рискует, и ради тебя пошла на все.
– И погибла. – Убийственная ярость пылала в моей душе. Но когда я попытался шагнуть в его сторону, то понял, что не могу даже шевельнуться. Я застыл на месте, неподвижный, неспособный даже стиснуть в кулаки бессильно повисшие руки.
– Орион, – сказал ненавистный бог, – ты не можешь винить меня в том, что она сделала сама.
«Как он лжет!»
– Ты обязан служить мне, хочешь ты этого или нет, – настаивал он. – Тебе не избежать своей участи. – И добавил негромким голосом, почти обращаясь к самому себе: – Нам обоим не уйти от собственной судьбы.
– Я могу перестать служить тебе, – сказал я упрямо.
Он приподнял одну золотистую бровь и посмотрел на меня. Высокомерие и насмешка вновь зазвучали в его голосе:
– Пока ты жив, мое гневное создание, ты будешь играть ту роль, которую я отвел тебе в своих планах. Ты не сможешь отказаться, потому что не знаешь, какими поступками послужишь мне, а какими нет. Ты слепо бредешь вперед в своем линейном времени, проживая один день за другим, я же воспринимаю пространство и время в объеме всего континуума.
– Слова. – Я плюнул. – Ты велеречив, как старый Нестор.
Глаза его сузились.
– Но я говорю правду, Орион. Ты воспринимаешь время в виде прошлого, настоящего и будущего. А я создаю время и манипулирую им, чтобы сохранить континуум. И пока ты жив, ты будешь мне помогать в этом великом деле.
«Пока я жив», – отметил я.
– Это угроза?
Он улыбнулся снова:
– Я не угрожаю, Орион, мне это просто ни к чему. Я создал тебя и могу уничтожить. Ты даже не помнишь, сколько раз погибал, не так ли? И все же раз за разом я оживлял тебя, чтобы снова и снова ты мог служить мне. Такова твоя судьба, Орион: быть Охотником.
– Я хочу быть свободным! – закричал я. – Не хочу оставаться марионеткой!
– Я понапрасну трачу время, пытаясь объясниться с тобой. Свободных людей нет, Орион. Ни одно создание не может быть свободным. По крайней мере, пока мы живы.
Он скрестил руки на груди и внезапно исчез, словно пламя свечи, задутой порывом ветра. Неожиданно я очутился один, на окутанной тьмой и туманом равнине, перед стенами Трои.
«Покуда живу, – думал я, – я буду бороться, буду стремиться схватить тебя за горло. Ты совершил ошибку, сказав мне, что не бессмертен. Я – Охотник и теперь знаю, кто моя жертва. Я убью тебя, золотой Аполлон, мой творец, каково бы ни было твое истинное имя и обличив. И покуда живу, я буду стремиться только к одному – убить тебя… Я убью тебя за то, что ты убил ее».
8
– Эй, кто идет? Стой!
Я вновь находился в лагере троянцев. Резкий порыв ветра с моря разорвал туман, покрывавший равнину. Тьма казалась еще более плотной из-за огоньков костров, а вдали на фоне залитого лунным светом неба чернели грозные башни Трои.
Ноги мои подкашивались, я брел не разбирая пути, подобно человеку, который выпил слишком много вина, подобно слепцу, выставленному за дверь, которую он даже не сумел разглядеть. Золотой бог и остальные творцы исчезли, даже не оставив следа, словно пригрезились мне во сне. Но я знал: они существуют… где-то там, в другом мире, они играют нами, спорят – какой стороне отдать победу в этой проклятой войне. Я стиснул кулаки, вспоминая их равнодушные лица и надменные слова, которые только разожгли бушевавшую в моем сердце ярость.
Выставив вперед тяжелые копья, ко мне осторожно приближались двое часовых. Чтобы успокоиться, я глубоко вдохнул прохладный ночной воздух.
– Меня послал великий царь Агамемнон, – произнес я медленно и осторожно, – чтобы говорить с царевичем Гектором.
Часовые оказались непохожими друг на друга: один – невысок и приземист, с густой клочковатой бородой и упитанным брюшком, выпиравшим под кольчугой; другой – болезненно худ и либо чисто выбрит, либо чересчур молод, чтобы отрастить бороду.
– Он хочет видеть царевича Гектора, укротителя коней, – проговорил толстопузый и рассмеялся отрывисто. – Я бы тоже хотел!
Молодой ухмыльнулся, демонстрируя дырку во рту на месте переднего зуба.
– Посланец, а? – Пузатый подозрительно рассматривал меня. – Это с мечом-то у бедра и в доспехах? Нет, это соглядатай. Или убийца.
Я поднял жезл вестника:
– Меня послал великий царь не для того, чтобы биться. Берите мой меч и доспехи, если они настораживают вас.
Я мог поразить обоих прежде, чем они поняли бы, что к чему, но я пришел не для этого.
– А чего? Проще проткнуть ему пузо копьем, и все, конец, – предложил толстопузый.
Молодой остановил его жестом:
– Ты знаешь, Гермес защищает вестников. Не хотел бы я прогневить его.
Бородатый хмурился и ворчал, но наконец удовлетворился тем, что отобрал мой меч и бронзовый колпак. Он не стал обыскивать меня и потому не обнаружил кинжала, подвязанного к левому бедру. Его больше интересовал грабеж, чем собственная безопасность. Как только толстопузый повесил мой меч через плечо и закрепил мой бронзовый колпак под своим подрагивающим подбородком, они повели меня к предводителю.
Это оказались дарданцы, союзники троянцев, которые обитали на берегу в нескольких милях отсюда и явились, чтобы отразить вторжение ахейцев. В течение следующего часа или около того вождь дарданцев передал меня троянскому офицеру, тот в свою очередь отвел меня в палатку одного из помощников Гектора, и, наконец, меня провели к небольшому шатру самого царевича Гектора, мимо колесниц и сооруженного на скорую руку загона для коней.
При каждой остановке мне приходилось заново объяснять, кто я и как здесь оказался. Дарданцы и троянцы разговаривали на греческом, как и ахейцы. Их речь несколько различалась, но не настолько, чтобы сделаться непонятной. Я узнал, что защищать город пришли войска из многих областей, расположенных по обе стороны побережья. Ахейцы годами нападали на их территории, и теперь все собрались, чтобы под предводительством троянцев отразить вторжение варваров.
Этого и добивался Золотой бог; он хотел, чтобы троянцы отразили нападение ахейцев и распространили свою власть над всем побережьем Эгейского моря. А потом создали империю, которая объединила бы Европу, Средний Восток и Индию.
Но если он стремится к этому, значит, я должен противодействовать ему. Если Одиссей предлагает компромисс, который позволит ахейцам уплыть, не испепелив Трою дотла, я должен противодействовать своему господину. Я ощутил мгновенный укол совести: Одиссей доверился мне. «Или же, – спросил я себя, – он послал меня с дипломатической миссией, потому что предпочитал потерять новичка, чем кого-либо из своих собственных людей?»
И пока такие думы обуревали меня, я незаметно для себя очутился перед Гектором.
Палатка едва вмещала царевича и слугу. Двое знатных воинов в броне стояли около костра у входа в палатку, их бронзовые панцири поблескивали в ночи. Над костром метались и жужжали насекомые. Не видно было ни рабов, ни женщин, сам же Гектор ждал у входа в шатер. Рослый – чуть ниже меня, царевич стоял без панциря, и ничто не указывало на его высокое положение. Мягкую чистую тунику перехватывал кожаный ремень, на котором висел изукрашенный кинжал. Царевич не стремился потрясать великолепием: Гектор обладал той сдержанной внутренней силой, которая не нуждается во внешнем блеске.
Какое-то время он безмолвно изучал меня в мерцающем свете костра, я вновь увидел его серьезные карие глаза, красивое умное лицо, с усталыми морщинами у глаз и на широком челе. Густая борода скрывала впалые щеки. Тяготы войны сказывалась и на нем.
– Ты тот воин, что встретил меня у ворот, – сказал он наконец ровным голосом, в котором не было ни удивления, ни гнева.
Я кивнул.
Он снова внимательно оглядел меня:
– Как тебя зовут?
– Орион.
– Откуда?
– С самого далекого запада… Я пришел из-за морей, из краев, где садится солнце.
– Из-за океана? – спросил он.
– Да.
Хмурясь от удивления и помедлив, спросил:
– А что привело тебя на равнину Илиона? Почему ты на стороне ахейцев?
– Я исполняю обет перед божеством, – проговорил я.
– Перед каким?
– Перед Афиной.
– Значит, Афина послала тебя сюда поддержать ахейцев? – В голосе его слышалось беспокойство, почти тревога.
Покачав головой, я ответил:
– Я попал в лагерь ахейцев прошлой ночью. Прежде мне не приводилось видеть Трою. Оказавшись в самом пекле боя, я повиновался порыву. Не знаю, что толкнуло меня… Все случилось как-то мгновенно и помимо моей воли.
Гектор сдержанно улыбнулся:
– Лихорадка боя. Бог подчинил себе твой дух, друг мой, и вдохновил на деяния, которые смертный не мог бы совершить без посторонней помощи. Так бывает… Подобное не единожды случалось и со мною.
Я улыбнулся в ответ:
– Да, быть может, именно это со мной и произошло.
– Не сомневайся. Арес или Афина овладели твоим духом и наполнили твое сердце боевой яростью. В таком состоянии ты мог бы бросить вызов самому Ахиллесу.
Из темноты появились рабы, вынесли кресла, крытые натянутыми шкурами, принесли фрукты и вино. Следуя за Гектором, я сел и понемногу попробовал и того и другого. Троянское вино оказалось куда лучше ахейского.
– В твоей руке жезл вестника. Ты говоришь, что явился сюда как посол Агамемнона, – сказал Гектор, устало откидываясь на спинку скрипнувшего кресла.
– Я пришел предложить мир.
– Мы уже слышали подобные речи. Быть может, Агамемнон решил предложить что-то новое?
Я заметил, что оба его помощника подступили поближе, стараясь услышать мои слова. Я вспомнил об Одиссее, надеявшемся на меня, но ответил:
– Великий царь повторяет свои прежние предложения. Если ты возвратишь Елену вместе с богатствами, которые она увезла с собой из Спарты, и оплатишь расходы ахейцев, Агамемнон уведет свои корабли от Илиона и Трои.
Гектор взглянул на своих помощников, оба сурово насупились. А потом, обращаясь ко мне, царевич сказал:
– Мы не приняли эти условия, когда ахейцы зажали нас внутри городских стен, отрезали от союзников. Теперь же мы превосходим их числом, и уже они окружены в своем лагере. Зачем нам принимать столь оскорбительные условия теперь?
«Следует добавить убедительности своим словам», – подумал я.
– С точки зрения ахейцев, царевич Гектор, твоему нынешнему успеху во многом способствовало то, что Ахиллес не вышел сегодня на бой. Но он не будет вечно оставаться в стороне.
– Это всего лишь один человек, – возразил Гектор.
– Лучший воин во всем ахейском войске, – заметил я. – А его мирмидоняне внушают трепет на поле боя.
– Действительно, – признал царевич. – И все же новое предложение мира ничем не отличается от прежних, хотя удача теперь на нашей стороне.
– И что же должен я сказать великому царю?
Гектор поднялся на ноги:
– Решать не мне. Я командую войском, но правит Троей все-таки мой отец. Ответ на твое предложение даст он и его совет.
Я тоже поднялся:
– Царь Приам?
– Полидамас, – позвал он, – доставь к царю этого вестника. Эней, донеси до вождей: мы не будем вступать в бой, пока царь Приам не рассмотрит новое предложение мира, полученное от Агамемнона.
Чувство облегчения охватило меня. Троянцы не нападут на ахейцев, пока я веду переговоры с их царем! По крайней мере, Одиссей и его бойцы получат дневную передышку.
Тут я понял – именно этого и добивался Одиссей. Царь Итаки пожертвовал героем – пусть Гектор узнает своего противника, даже убьет его, боевая мощь ахейцев от этого не пострадает, – но троянцы на день прекратят битву, и ахейцы в течение дня отдохнут после вчерашнего неудачного сражения.
В голове пронеслось: «Пусть я предаю Одиссея, но царь Итаки перехитрил и Гектора и меня».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43