Я увидел, как голову храброго царевича водрузили на копье, и в негодовании отвернулся. Наконец кто-то привязал лодыжки трупа к дышлу колесницы и устремился в лагерь ахейцев, надеясь пробиться с телом сквозь ряды сражавшихся воинов.
Видя такое варварство, троянцы разъярились. Вознегодовав от подобного надругательства, они отчаянно стремились отбить тело Гектора, чтобы не позволить ахейцам увезти его в лагерь.
И пока борьба разгоралась, я заметил, что никто из троянцев не защищает подхода к городу, они даже не подумали охранять ворота, через которые вышли.
Я бросился к колеснице Одиссея и закричал, перекрывая проклятия и стук оружия:
– Ворота! Троянцы оставили их без охраны!
Глаза Одиссея вспыхнули, он поглядел на городские стены, потом на меня и кивнул.
– К воротам! – закричал он, перекрывая шум битвы. – К воротам, прежде чем их закроют.
Издав яростный боевой клич, Одиссей оставил тело Гектора. Рядом с двумя колесницами я бегом помчался вперед, расчищая себе дорогу мечом… И вот уже ничто не отделяло меня от стен Трои, кроме пустого пространства.
– К воротам! – услышал я призыв за своей спиной, и мимо меня прогрохотала колесница, кони мчались как безумные, раздувая ноздри, глаза их побелели и выкатились.
О теле Гектора немедленно забыли, битва прекратилась, все устремились к Скейским воротам. Войско троянцев потоком текло назад, стараясь оказаться под защитой городских стен, пока не закрыли ворота.
Вновь вскочив в колесницу, Ахиллес прорубил кровавую просеку в войске троянцев; он разил мечом направо и налево, а пешие воины и знать на колесницах расступались перед ним. Потом он выхватил кнут у возницы и погнал лошадей отчаянным галопом к городским воротам.
Я видел, как Одиссей метнул копье в грудь троянца, охранявшего вход в город. Возле ворот появились седобородые старики и мальчишки, вооруженные легкими метательными копьями. Со стен стреляли лучники, бросали вниз камни. Одиссею пришлось остановиться, но Ахиллес мчался дальше прямо к воротам, не обращая внимания на сыпавшиеся градом снаряды. Стражи бросились врассыпную, прячась за массивными деревянными створками, на которые кто-то навалился, закрывая. Увидев, что щель уже слишком мала для колесницы, Ахиллес соскочил на землю и бросился вперед, потрясая огромным окровавленным копьем. Воины у ворот попытались преградить ему дорогу, но он легко разогнал их.
Одиссей и другой знатный ахеец Диомед, как я узнал позже, поспешили на помощь; переброшенные за спину огромные щиты с головы до пят защищали обоих воинов от камней и стрел, которые летели на них сверху. Основная часть троянского войска невдалеке от нас вступила в отчаянную схватку с войском ахейцев, которые стремились преградить им путь к городским стенам. Я встал между Одиссеем и Ахиллесом, мечом отражая удары копий, высовывавшихся из щели между створками. Левой рукой я выдернул копье из рук испуганного мальчишки, бросил на землю и потянулся за другим.
В глубине души я недоумевал: почему я убиваю троянцев, зачем мне их смерть? Эти люди такие же творения Золотого бога, как и я. Они идут в бой, как им велит их создатель; он управляет ими так же, как и мной. На это я ответил себе: все умирают, но некоторым приходится умирать не единожды.
Жизнь все равно окончится смертью. Но если троянцы служат Золотому богу, пусть и не понимая его планов, тогда они враги мне. И я убью их. Ухватившись за копье, я притянул к себе так и не выпустившего оружия из рук старца… Когда я уже мог дотянуться до него мечом, он выпустил копье, закричал и воздел руки над головой, стараясь защититься воплем. Клинок мой разбросал руки старца и погрузился в его череп.
Пока я извлекал меч из раны, стоявший рядом юнец швырнул в меня легкое копье.
Я легко уклонился и ткнул храбреца обагренным кровью клинком. Я не хотел его смерти. Сперва он испугался, но все-таки шагнул вперед. Второго шанса сохранить жизнь я ему не подарил.
Схватка у ворот затянулась, как казалось, на час. Конечно, здравый смысл подсказывал, что она закончилась через несколько минут, когда подошло отступившее войско троянцев, отчаянно сопротивлявшееся натиску главных сил ахейцев. Колесницы и пешие метались, воины кололи, рубили, повсюду раздавались проклятия, вопли, вой, визг, предсмертные крики пронзали воздух в узком коридоре, который вел к Скейским воротам. То и дело летели стрелы и камни, пыль смешивалась с кровью. Троянцы спасали свои жизни и в отчаянии стремились под защиту городских стен так же, как бежали ахейцы всего несколько дней назад, пытаясь избежать ударов смертоносного копья Гектора.
Невзирая на все наши старания, троянцы удерживали ворота открытыми, но не позволяли нам пробиться в город. Противостоять натиску целого войска в узком проходе могут несколько доблестных воинов, а троянцев переполняла решимость – пусть из чистого отчаяния. Они понимали, что, как только мы ворвемся в ворота, с городом будет покончено. Они лишатся всего: жизни, близких, родного дома. И поэтому они сдерживали нас, новые мужчины и юноши сменяли убитых. Главные силы их войска просачивались в ворота, отбиваясь от ахейцев на пути к спасению. Тут-то и был нанесен удар, которым закончилась битва. Все вокруг меня словно застыло. Стрелы медленно двигались в воздухе, я мог легко схватить любую. Я угадывал, куда целится очередной представший передо мной воин, – по выражению глаз и напряжению мышц. Подступая к сужавшейся щели между створками, я повернулся к ней боком, чтобы отразить натиск троянцев, пробивавшихся к вожделенным воротам, и заметил Ахиллеса. В глазах его светилась жажда крови, дикий хохот рвался с губ, он рубил любого троянца, который осмеливался приблизиться к нему на длину меча. И тут красавец с длинными золотыми кудрями склонился со стены с луком в руках и выпустил стрелу, оперенную серыми соколиными перьями, в незащищенную спину Ахиллеса.
Словно в кошмарном сне я закричал, желая предупредить храброго воина, но мои слова утонули в проклятьях, стонах и шуме битвы. Отбросив со своего пути полдюжины разъяренных воинов, я бросился к Ахиллесу, пока стрела медленно и точно летела в его спину. Я успел опустить руку на его плечо и отбросить вперед.
Почти успел.
Стрела ударила его в икру левой ноги, как раз над пяткой. Ахиллес упал, взвыв от боли.
16
На мгновение мир как будто замер. Непобедимый Ахиллес, доселе неуязвимый герой, корчился в пыли от боли, и стрела торчала в его ноге.
Я встал над ним и снес мечом головы первым подвернувшимся под руку троянцам. Одиссей и Диомед присоединились ко мне, и битва сразу поменяла свое направление и цель. Мы уже не стремились проникнуть в Скейские ворота, следовало сохранить жизнь Ахиллесу и доставить его в лагерь.
Мы медленно отступали, и, честно говоря, заметив это, троянцы оставили нас в покое. Они бросились в ворота и захлопнули массивные створки. Я взял Ахиллеса на руки, Одиссей и все остальные окружили нас… Так мы направились в лагерь.
При всей свирепости и силе царевич был легок, как дитя. Нас окружили мирмидоняне, которые, не скрывая потрясения, смотрели на своего раненого вождя круглыми от испуга глазами. Некрасивое лицо Ахиллеса вспотело, побелевшие губы сжались. Я нес его уже мимо громадного, обдуваемого всеми ветрами дуба, высившегося неподалеку от ворот.
– Боги предоставили мне выбор, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, – между долгой жизнью и славой. Я выбрал славу.
– Ну, это не серьезная рана, – ответил я.
– Боги решат, насколько она опасна, – отвечал Ахиллес голосом настолько слабым, что я едва его расслышал.
Среди обагренной кровью равнины нас встретили шестеро мирмидонян с носилками из ремней, натянутых на деревянную раму. Я опустил на них Ахиллеса как только мог бережно. И все-таки лицо его исказилось от боли, тем не менее царевич не вскрикнул и не пожаловался.
Одиссей положил руку на мое плечо:
– Ты спас ему жизнь. Ты заметил стрелу?
– Да, и она летела прямо в его сердце. Как ты думаешь, опасна ли эта рана?
– Не слишком, – отвечал Одиссей. – Но Ахиллес не скоро сумеет выехать на ристалище.
Бок о бок с царем Итаки мы устало брели по пыльной равнине. С моря вновь задул ветер, поднимая пыль, летевшую нам в лица. Возвращаясь в лагерь, мы прикрывали глаза. Каждая мышца моего тела ныла, кровь запеклась на правой руке и ногах, испачкав одежду.
– Ты бился отлично, – проговорил Одиссей. – Я даже решил, что мы все-таки захватим ворота и наконец ворвемся в город.
Я устало покачал головой:
– Мы не можем прорваться в охраняемые ворота. Защитить узкий проход несложно.
Одиссей кивнул, соглашаясь:
– Так ты полагаешь, что твои хетты сумеют построить машину, которая позволит нам подняться на стены Трои?
– Они говорят, что уже проделывали это в Угарите и в других краях.
– В Угарите… – протянул Одиссей. Название города, несомненно, произвело на него впечатление. – Надо переговорить с Агамемноном и военным советом. Пока Ахиллес не выйдет на поле брани, нечего и думать вновь штурмовать ворота.
– Незачем делать это, даже когда он выздоровеет, – возразил я.
Одиссей сурово взглянул на меня, но промолчал.
Политос и в самом деле подпрыгивал на месте, когда я возвратился в лагерь.
– Какой день! – повторял он. – Какой день!
И как всегда до последней детали старик выпытал у меня все подробности сражения. Он следил за битвой с вершины вала, но отчаянная схватка у ворот разыгралась чересчур далеко, да и в кипении боя трудно было что-то различить.
– А что тогда сказал Одиссей? – спрашивал он. – Я видел, как Одиссей, Диомед и Менелай ехали бок о бок к воротам. Кто из них добрался туда первым?
Он устроил мне пир: подал густую ячменную похлебку, жареного ягненка, лук, лепешки, еще горячие, прямо из глиняной печи, фляжки неразбавленного вина. И пока я ел, говорил со мной не умолкая.
Не забывая про еду, я отвечал на вопросы сказителя. Время шло, и солнце склонялось к западу, опускаясь к поверхности моря… Вершины гор островов сделались золотыми, пурпурными, а потом и вовсе растворились во тьме. На безоблачном фиолетовом небе проступила первая звезда, настолько прекрасная, что я понял, почему во все века и повсюду на Земле ее называли именем богини любви.
Вопросы Политоса сыпались как из рога изобилия, поэтому я решил отдохнуть от него и послал справиться о состоянии Ахиллеса. Я не мог избавиться от странного гнетущего чувства. Ахиллес обречен, говорил мне внутренний голос, он переживет Гектора лишь на несколько часов.
Я попытался забыть о предчувствии, усматривая в нем результат усталости и перенапряжения.
– А еще найди Лукку и пришли его ко мне! – крикнул я уже вслед старику, отправившемуся узнать, насколько серьезной оказалась рана.
Представ передо мной, воин-хетт не скрывал мрачного удовольствия. Он приветствовал меня, прижав кулак к груди.
– Ты видел битву? – поинтересовался я.
– Немного.
– И что же ты думаешь?
Он даже не пытался скрыть пренебрежения.
– Свалка подростков, передравшихся на городской площади.
– Но кровь лилась настоящая, – заметил я.
– Я знаю. Однако города не берут, штурмуя защищенные ворота.
Я согласился.
– Деревьев, что растут на том берегу, хватит на шесть осадных башен, а может, и больше, – проговорил Лукка.
– Начни строить одну. Как только великий царь увидит ее и поймет, что это такое, он немедленно решит воспользоваться представившейся возможностью.
– Я вышлю людей с первыми лучами солнца.
– Хорошо.
– Спокойной ночи, господин.
У меня едва не вырвался горький смешок. Ночь будет действительно спокойная. Но я справился с собой и вымолвил только:
– И тебе, Лукка.
Скоро вернулся Политос. Лицо его было печальным, даже умирающее пламя костра позволило заметить скорбь, гнездившуюся в его глазах.
– Какие новости? – спросил я, когда он опустился на землю возле моих ног.
– Мой господин, Ахиллес больше не воин, – отвечал Политос. – Стрела перебила пяточное сухожилие. Он никогда не сможет ходить без костыля.
Я стиснул зубы.
Политос потянулся к вину, помедлил, бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнул. Он плеснул себе побольше и разом осушил чашу.
– Итак, Ахиллес стал калекой, – проговорил я.
Вытирая рот тыльной стороной ладони, Политос вздохнул:
– Что ж, у себя во Фтии он сможет прожить долгую жизнь. А когда умрет его отец, станет царем и будет править всей Фессалией. Не так уж плохо, по-моему.
Я кивнул, соглашаясь, но усомнился в том, что Ахиллес смирится с судьбой калеки.
И словно в ответ на мои сомнения из стана мирмидонян раздались горестные крики. Я вскочил на ноги, Политос поднимался не столь резво.
– Господин мой Ахиллес! – вопил кто-то жалобным голосом. – Господин мой Ахиллес умер!
Я поглядел на Политоса.
– Неужели стрела оказалась отравленной? – вслух подумал он.
Швырнув чашу с вином, я бросился к мирмидонянам. Казалось, весь лагерь устремился туда: передо мной маячила широкая спина Одиссея, огромный Аякс длинными прыжками обгонял всех.
Вооруженные копьями воины-мирмидоняне отгоняли толпу от своего лагеря, пропуская только знать. Вместе с Одиссеем я миновал стражу. Менелай, Диомед, Нестор и почти все предводители ахейцев собрались перед хижиной Ахиллеса.
Явились все – кроме Агамемнона.
Мы прошли мимо рыдавших воинов и рвущих волосы женщин, которые царапали лица, вознося причитания к небесам.
Постель Ахиллеса на невысоком помосте в дальнем конце хижины превратили в смертный одр, на который и уложили молодого воина. Левая нога его была обмотана пропитанными целебными мазями повязками, а правая рука сжимала кинжал… Начинавшийся от левого уха свежий разрез на горле сочился кровью.
Невидящие глаза Ахиллеса были устремлены к обмазанным глиной доскам потолка, рот судорожно приоткрыт то ли в последней улыбке, то ли в гримасе боли.
Одиссей повернулся ко мне:
– Прикажи своим людям возводить осадную башню.
Я кивнул.
17
Одиссей и другие вожди отправились в хижину Агамемнона на военный совет. Я вернулся в свой шатер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43