А затем шагнуть вперед, приветствуя друг друга.
Так и было. Когда мы очутились перед шатром, я сделал шаг в сторону и предложил Орму сыну Ивара войти первым.
Но Орм отказался.
– Сперва войдешь ты, потом мы оба и, наконец, ты, – сказал он, указав на Гудлауга.
Я не мог знать, какому ритуалу следовал Орм, нагнулся, вошел первым в шатер и придержал сбоку полотнище, давая дорогу людям конунга Магнуса. Вдруг меня осенило, что придерживание полотнища могло выглядеть как подобострастие перед Ормом. Они уселись: двое хорошо сложенных, сильных мужей. Оба пышно одеты: в синих плащах, с поясами, отягощенными серебром. Гудлауг и я тоже сели. Потом я поднялся и произнес:
– От имени моего конунга я приветствую вас обоих! Мы встречаемся под сенью тингового мира, пусть же он царит в наших беседах. Мы присланы сюда великими конунгами, имеющими волю и дар здравомыслия.
Орм сын Ивара поднялся и сказал:
– Благодарю тебя за добрые слова и могу сказать, что приславший меня конунг исполнен желания добиваться благословенного мира Господня для всех нас.
Он уселся и сразу положил ногу на ногу, распахнул плащ – в шатре было тепло, – и спросил, нельзя ли совсем снять его. Я ответил согласием, взял его плащ и красиво уложил на скамье, затем мы все тоже сняли плащи. Я внимательно наблюдал за Ормом. Если он снова положит ногу на ногу, я пойму, что он все продумал заранее, и буду придавать этому меньше значения. Но нет. Вместо этого он откинулся назад – возможно, чуть устало – и сказал, что ноша на наши плечи возложена великая, но ведь не тяжелее, чем мы можем сдюжить? На это я кивнул.
На левой щеке у него был шрам, думаю, он получил его в битве при Кальвскинни, когда погиб ярл Эрлинг Кривой, а Орм и конунг Магнус спаслись бегством. Я сказал, что наш первый большой вопрос заключается в том, следует ли двум конунгам встречаться лицом к лицу, или разумнее нам вести переговоры от их имени. Мой конунг выражал готовность принять конунга Магнуса – желательно в ризнице под крышей церкви Христа. Но прежде им предстояло встретиться принародно, чтобы все услышали, как два конунга говорят о дружбе и мире.
Орм погрузился в раздумья. Он сказал:
– Мы тоже мыслим, что свидание перед лицом народа необходимо. Мир между конунгами – это одно, между людьми – нечто иное. Но что разумнее: встретиться с глазу на глаз, а потом перед всем народом – или наоборот?
Мы долго обсуждали это. Он сказал прямо:
– Как тебе известно, господин, конунг Магнус невеликий оратор, хотя сейчас стал чуть красноречивее, чем раньше. С другой стороны, конунг Сверрир – человек богатейших дарований, когда держит речь к своим людям. Думаю, один извлечет выгоду из такой встречи, а другой нет. И это может причинить вред обоим.
Я согласился.
– Но, – сказал я, – конунг Сверрир властвует в Нидаросе, а конунг Магнус появляется на стругах с большой свитой. Несмотря на это Сверрир охотно приветствует его, без оружия и с прекрасными словами на устах: это по праву умножит славу конунга Магнуса. Я знаю, что конунг Сверрир пребывал в некотором сомнении, отдавая повеление о встрече, которая сейчас имеет место. Но он счел своим долгом выказать добрую волю и желание к миру в стране.
Орм поблагодарил. Он недолго хранил молчание, а потом сказал:
– Халльвард Истребитель Лосей, как вы его называете, в прошлую нашу встречу нарушил перемирие. Теперь он должен умереть.
– Таково первое требование конунга Магнуса? – спросил я.
– Да, – сказал он.
Он добавил, что Халльварда должны повесить люди конунга Магнуса.
Я сказал, что заручился словом конунга Сверрира, и Халльвард будет наказан, как ты того требуешь, господин. Но молчал, что конунг Сверрир никогда не пойдет на то, чтобы его человека выдали другому конунгу для приговора и кары. Он тоже молчал, и я воспринял это как добрый знак.
– Но, – сказал я, – конунг Сверрир требует, чтобы его обещание о казни Халльварда было принято на веру. Сперва должны состояться переговоры, и Халльвард проживет до их окончания.
– Нет, – сказал Орм.
– Да, – сказал я.
Мы смотрели друг на друга, его взгляд был тверд, мой тоже.
– Неужели смерть одного человека явится причиной новой распри и гибели многих людей? – вмешался Гудлауг. До этого он не проронил ни слова. Орм согласно кивнул.
– Это мудрые речи, – сказал он.
– Конунг Сверрир объявит, выступая с берега реки, что Халльвард должен умереть? – спросил Орм.
– Да, – сказал я, – но не называя имени, ибо всем известно, о ком речь. Если вы пожелаете, Халльвард будет стоять подле лошади конунга и тоже поймет, о ком идет речь.
Орм кивнул в знак благодарности.
– Я уверен, что мой конунг сочтет возможным одобрить слово конунга Сверрира, – сказал он.
Мы договорились, что через три дня конунги встретятся и выступят перед народом: один с корабля, другой на лошади с берега реки. А мы соберемся опять, чтобы назначить новую встречу Сверрира с Магнусом – лицом к лицу, в присутствии немногих.
– Однако ты мало сказал, – обратился я к Орму. – Чего еще требует твой конунг, чтобы в страну пришел мир?
– Разве ты сказал больше? – спросил он.
– Нет, – ответил я.
– Магнус встретится со Сверриром в ризнице? – спросил я.
– Или на Нидархольме? – ответил он.
– Это немыслимо, – сказал я.
Он поднялся, на умном лице залегла печать тяжкой думы.
– Могут ли они встретиться на двух стругах во фьорде? – спросил он.
– Не думаю, – ответил я.
Гудлауг Вали сказал, что мы должны возблагодарить Господа за достигнутое согласие и молить Его еще теснее сблизить нас друг с другом.
На том мы и расстались.
На следующий день к Гауту явился преподобный Сэбьёрн и сказал, что конунг Магнус имеет право войти в любой дом Господень в Нидаросе – в не меньшей степени и в ризницу. В этом вопросе конунг Магнус был непоколебим.
Конунг Сверрир ответил Гауту, что право Магнуса входить туда бесспорно – когда придет срок. Тогда и конунг Сверрир придет туда.
***
Мглистым ранним утром три струга конунга Магнуса отчаливают от острова и поднимаются по реке Нид. На кормах стоят молчаливые люди, щиты укреплены вдоль бортов, не видно никакого оружия. По обоим берегам реки выстроились рать за ратью воины конунга Сверрира. Они тоже безмолвны и безоружны, причесаны, как на праздник, с уст не срывается воинственный клич. На корме самого большого из трех кораблей стоит человек в красном плаще и золотом шлеме. Это, должно быть, конунг Магнус. Корабли не бросают якорь. Не пристают к берегу. Они застывают у поворота реки пониже церкви Христа, удерживаемые в потоке осторожными движениями весел.
Вот и Сверрир. Конунг верхом, и Эйрик тоже верхом на пару шагов позади конунга. Конунг выбрал для себя не породистого скакуна, а приземистую, крепкую, широкую в спине, с понурой головой крестьянскую лошадку, ничем не выделяющуюся на берегу реки. Конунг едет буднично, на плечах поношенный зеленый плащ. Но волосы искусно уложены. Сегодня на рассвете одна из служанок натерла их воском, чтобы кудри держались на ветру. По одну сторону конунговой лошади стоит Свиной Стефан. По другую – Гудлауг Вали и я.
И Халльвард. Конунг взял его с собой.
На корме поднимается человек. Он делает знак, что хочет говорить. Это не конунг Магнус. Теперь я вижу его: это Николас сын Арни, бывший одним из посланников конунга Магнуса в шатре на Эйраре. Тогда Николас молчал. Сейчас говорит. Запрокидывает голову – он невелик ростом, возвышает голос, и тот сразу становится столь мощным, что только один известный мне голос может с ним сравниться – конунга Сверрира. Собственно, это можно назвать моей первой встречей с Николасом. Потом их станет много. Он поднимает и показывает нам изображение своего великого конунга – так он говорит – человека, пересекшего море, чтобы принести весть мира Сверриру из Киркьюбё. Пусть никто не подумает, что Магнус, коронованный конунг Норвегии, избегал сражений. Но Господь сказал: Ты, Магнус, должен дать своему народу мир – если сможешь. Если не сможешь, это не твоя вина, а его. Не твой грех перед Господом всемогущим, но его грех перед Господом всемогущим. Эта встреча – встреча людей. А также встреча конунгов. И сейчас будет говорить конунг Магнус…
Да, теперь говорит Магнус. Пожалуй, это разумный ход – предварить появление Магнуса таким образом: превознося его мощным голосом хорошего оратора. И все же это неразумно. Ибо когда Магнус выходит и пробует голос – в неудачном месте, нетвердо стоя на ногах, не находя верного положения рук на груди, на ветру, гуляющем над городом, – когда он говорит, он похож на неопытную птицу, падающую с небесных высей со смертоносной стрелой в груди.
Он говорит о мире и немирье. И умолкает.
Тогда сидевший на лошади конунг одним рывком, встает в полный рост в седле. Теперь он виден всем. Он стоит, возвышаясь над народом, волосы развеваются, но не теряют своей красоты. Просто одет, разве? Невелик ростом, но отнюдь не на спине лошади. Не откашливается, приняв невыигрышную позу. Сразу берет верную ноту своим зычным голосом, не теряя равновесия на спине лошади. И когда он воздевает кверху руки, кажется, что он поднимает всех нас. Сначала краткая молитва. Без воплей о милости – человеческая молитва в гробовой тишине. А затем улыбка, теплое приветствие всем и каждому из присутствующих: в сей час нисходит весть о перемирии. Любого, кто сорвет мир, – или сорвал в прошлом году, – ждет кара.
– Я, Сверрир, конунг Норвегии, правитель страны от юга до севера, приветствую тебя, Магнус, вчерашний мой недруг, – а сегодня, коли сам пожелаешь, – мой друг и родич. Мы сходимся здесь безоружные. Сходимся без боязни. Наш долг – даровать мир каждому. Пусть женщины пробуждаются без страха в сердце и дети ложатся в кроватки без слез. Давай же встретимся как отважные мужи – люди разума и доброй воли, давай же встретимся как братья в ризнице в церкви Христа.
Мы славим его. Те машут с кораблей. А он склоняет голову – и говорит тихо, в своем удивительном даре говорить тихо, но быть услышанным всеми:
– Прочтем все вместе «Аве Мария»…
Когда молитва окончена, он опускается в седло, пришпоривает коня и скачет прочь.
Струги, мерно покачивая веслами, уходят к Нидархольму.
***
День спустя от конунга Магнуса пришло известие, что он все же не готов встретиться с конунгом Сверриром в ризнице церкви Христа. В послании Магнуса высказывалось пожелание – пришвартовать свой струг в излучине реки у церкви Христа и разбить шатер, наполовину закрывающий корабль, наполовину землю. Так Магнус, не ступая ногой в город, завоеванный Сверриром, сохранив достоинство, сможет вести переговоры с конунгом. А Сверрир сможет – в том же шатре – оставаться на суше, не замарав ног соприкосновением с палубой магнусова корабля.
Сверрир ответил отрицательно. Но втайне собрал в конунговой усадьбе лучших швей и усадил за работу. Будь требование о шатре выражением несгибаемой воли конунга Магнуса, Сверрир достаточно разумен, чтобы побороть свою. Меньшие палатки следовало распороть, чтобы набрать полотна на одну большую. На этот раз шатер должен быть красивым, а не серым, как у тингового холма в Эйраре. Имеющаяся цветная ткань оказалась недостаточно крепкой. Ее нашивали поверх холста. Женщины шили и бранились – сидя взаперти, пока служанки носили им еду и питье – под угрозой побоев, ежели проговорятся о происходившем в конунговой усадьбе.
Тем временем прибыл новый гонец от конунга Магнуса.
Магнус опять был готов встретиться с конунгом Сверриром в ризнице церкви Христа, если при встрече у него будет на одного человека больше, чем у Сверрира. По прежнему уговору каждый из конунгов приводил семерых, и всех безоружных. Теперь Магнус хотел взять восьмерых.
Сверрир ответил – не дав никакого ответа, – что в назначенное время он явится в ризницу, зная, что Магнус хочет взять на одного человека больше, чем он, конунг страны.
Когда настал день и час, конунг Сверрир прибыл в церковь с восемью безоружными людьми. Магнус был не глупее: он взял девятерых.
Мы не стали считаться. Конунги уселись лицом к лицу в ризнице церкви Христа – и долго просидели там.
***
Справа от конунга Магнуса сидел Николас сын Арни из Стодрейма в Норафьорде; тот, кто обращался к нам с корабля. Я опишу тебе, йомфру Кристин, этого человека, я как сейчас вижу его: немногие из противников твоего отца конунга были мудрее его – или же вовсе никто, и ни у кого не было в сердце столько злобы. Он был ученый человек, школяр одного из прославленных парижских монастырей, редкостно преуспел в книжной премудрости. Этот человек, йомфру Кристин, позже увенчал короной голову твоего отца конунга.
Но вот с предательским коварством изо всех сил устремился он вновь возглавить борьбу против Сверрира из Киркьюбё. Долгие часы своей жизни – всем отпущенным мне разумом, который, как мне верится, не из меньших, – я размышлял над тем, что же таилось в душе этого человека. Как часто бывало, должен сказать: я не нашел ответа. Знай, йомфру Кристин, что даже сегодня, морозной зимой в Рафнаберге, этот человек остается опаснейшим нашим недругом в стране. И все же я не лишен уважения к нему. Я верю, что при встрече в ризнице Николас имел – насколько возможно для него – искреннее желание добиться мира в стране. Своим умом он понимал необходимость – и выгоду – прекращения войны. Он охотно шел окольными путями. И делал это мастерски.
Невелик ростом, на вид слабого здоровья, – но разве он не жив по сей день и не отлично себя чувствует! Сух лицом – даже после большого пиршества никогда не оставалось жира вокруг рта, – несколько запущенная борода, скрывавшая слетающие с губ коварные слова. Губ его я никогда не видел. Они всегда прятались под бородой. Думаю, они были тонкими. Узкими, как глаза, – и такими же жесткими. Я не уверен, что Николас жаждал мира с Богом. Он стремился заручиться помощью небесного владыки в каждом земном деянии – было ли оно продиктовано лишь обычной злобой – или необычной. И часто это ему почти удавалось.
Он сидел с нами.
Слева от конунга Магнуса сидел Орм Конунгов Брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51