Кен дернулся и принялся вытирать замусоленный глаз.
– Извини, – церемонно сказала она.
Пробурчав что-то нечленораздельное, он снова потянулся к ней. На этот раз их губы встретились и они поцеловались, она – восторженно, он же – используя момент для демонстрации своей силы.
Ошеломленная таким натиском, девушка вырвалась из его объятий.
– Ты делаешь мне больно, Кен, – жалобно сказала она.
– Извини, дорогая, но ты же знаешь, как я чувствую себя, когда ты рядом.
«Просто торчу», – про себя добавил он.
– Знаю, Кен. Ты в самом деле любишь меня, да?
«Хочется так думать, ну и на здоровье», – подумал он, а вслух сказал:
– Конечно, люблю, крошка. Я полюбил тебя с первого взгляда.
Она вздохнула и положила голову ему на плечо. «Теперь надо чуток выждать», – снова про себя подумал он. – «И не слишком распускать руки».
– Мне холодно, Кен.
Освободив левую руку, он обнял ее сзади за плечи.
– Я в момент тебя согрею, – сказал он тоном соблазнителя. И услышал, как она тихонько засмеялась.
«Ага, кажется, дело пошло!» – и вдруг он почувствовал, как все ее тело напряглось.
«Ну вот, опять она за свое!» – и слегка разжал объятья.
– Где мы, Кен? – спросила девушка, выпрямляясь и протирая уже слегка запотевшее ветровое стекло.
– Что?
– Где мы находимся? – повторила она.
– В моем автомобиле.
– Нет, я не о том. Мы что, рядом с Южным Полем?
– Ну да, позади него. В что?
– Господи, как ты мог привезти меня сюда? Ведь здесь же разбился самолет!
– Ну и что? Ведь прошло уже столько времени! К тому же мы далеко от того места, где он шлепнулся.
– Все равно, у меня прямо мурашки по коже. Лучше нам уехать отсюда. Здесь как-то жутко.
– Не глупи, дорогая. Я все равно не могу никуда уехать – у меня мало бензина. «Да и не собираюсь я колесить по округе, подыскивая спокойное местечко лишь для того, чтобы ты могла там удобно пристроить свою задницу», – добавил он про себя.
– Мне вправду холодно. Мы слишком близко от реки.
– Я же сказал, что могу согреть тебя, – сказал он, притягивая девушку к себе.
Ее напряженность прошла, и она снова прижалась к нему.
– Я в самом деле люблю тебя, Кен. У нас ведь не так, как у других, правда?
– Конечно, Одни, – с убеждением сказал он и поцеловал ее в макушку.
Она подняла к нему лицо.
– Ты ведь никогда не бросишь меня, да, Кен?
Даже в темноте он мог разглядеть ее широко раскрытые, ищущие глаза.
– Никогда, – ответил он ей и подвинулся так, чтобы удобнее было дотянуться до ее губ. Он стал целовать ее в лоб, нос, а затем и в губы. Страсть уже закипала в нем, и теперь он почувствовал, как она нарастает и в ней. Ну, все, пора! Его правая рука, которой он обнимал ее за плечи, начала медленно и осторожно подбираться к давно желанной цели. Сколько раз уже бывал у этой цели, и тут она всегда яростно вырывалась и в слезах убегала прочь. Но сегодня, он чувствовал это, все было по-другому – наконец-то она образумилась и созрела! Его пальцы задрожали от возбуждения, добравшись до ее груди, такой упругой и податливой под шерстяным джемпером.
– О-о-о, милый, – услышал он тихий стон, и ее пальцы впились в его плечо. – Скажи мне, что ты меня любишь.
– Я люблю тебя. – Сказать это было парой пустяков.
– Ты ведь не бросишь меня.
– Я тебя не брошу. – Сейчас он сам был готов поверить в это.
– Да, милый, – страстно пробормотала она, в то время, как его рука заползала к ней под джемпер. И это простое слово «да» заставило его сердце бешено забиться, а прикосновение его холодных пальцев к ее обнаженному животу привело Одри в состояние крайнего возбуждения, и она непроизвольно стиснула бедра. Его ищущая рука добралась до бюстгальтера и, быстро пробежав по нему, опустила лямочку. Та легко соскочила с плеча, а его рука уже спешила назад, к тому, что он уже считал своей собственностью. Он захватил грудь в ладонь и несколько мгновений наслаждался ощущением ее чувственной упругости и твердости этого маленького бугорка в центре, в то время как его жадное воображение уже забежало вперед, рисуя другие потаенные местечки.
И тут он почувствовал, как она опять напряглась.
– Что это было? – услышал он ее судорожный вздох.
Он замер, соображая, убить ли ее прямо тут, на месте, или просто вышвырнуть в кусты и уехать. Не сделав ни того, ни другого, все еще не выпуская из руки завоеванной награды, сказал деревянным голосом:
– Ты о чем?
– Там, снаружи кто-то есть. Я что-то слышала, – обеспокоенно прошептала она.
Он неохотно убрал руку и повернулся к окну, вглядываясь в темноту через запотевшее стекло.
– Ну и хрен с ним! Разве может кто-нибудь нас разглядеть через такие стекла, даже если будут очень стараться?
– Слушай, Кен. Ну, слушай же! – взмолилась она. Он сидел, уставясь в совершенно непрозрачное ветровое стекло и стараясь прислушаться, однако досада на то, что его любовный пыл был так нелепо растрачен впустую, заглушала все другие чувства.
– Ничего там нет, – сухо сказал он, в то же время пытаясь вспомнить, запер он двери на защелки или нет. Протерев рукавом часть запотевшего ветрового стекла, он почти уткнулся в него носом, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
– Ничего, – раздраженно сказал он. – Ни хрена не видно.
– Поехали, Кен. Здесь так холодно, разве ты не чувствуешь?
Да, пожалуй. Но это был не просто холод осенней ночи. Этот озноб пробирал его до самых костей. И вот тут он услышал нечто.
Это было похоже на шепот или шелест голых ветвей в кустах живой изгороди, однако он почему-то чувствовал, что природа здесь ни при чем. В этом звуке было что-то человеческое; и все же это не был шепот человека. Они снова услышали его – тихий, безжизненный шепот.
Одри схватила его за руку, не в силах отвести взгляда от ветрового стекла.
– Давай уедем, Кен. Уедем сейчас же! – Ее голос срывался, а тело била легкая дрожь.
– Наверное, кто-то дурью мается, – неуверенно ответил он, потянувшись однако к ключу зажигания. У него упало сердце, когда он услышал, как мотор зафыркал, потом взревел и умолк. Кен почувствовал, как Одри в тревоге повернулась в его сторону, но старался не смотреть на нее, опасаясь, как бы глаза не выдали охватившего его беспокойства. Он опять включил зажигание. Похоже, что на этот раз двигатель все же заведется, но он опять зачихал, а потом вовсе взвыл и затих. После третьей попытки стало ясно, что прежде чем пробовать еще раз, надо дать немного передохнуть подсевшему аккумулятору. Они сидели, не шелохнувшись, в полной тишине, напряженно вслушиваясь, стараясь уловить малейший звук и молясь про себя, чтобы это не повторилось. Но оно повторилось. Тихий, шелестящий шепот. Близко. Совсем рядом и, похоже, с той стороны, где сидела девушка.
Кен посмотрел мимо нее в запотевшее боковое окно; от тепла их тел стекла покрылись тонким непрозрачным слоем влаги. Но ему показалось, что прямо за окном маячит какая-то бесформенная белесая тень. Она как будто постепенно росла, словно пятно, появляющееся при дыхании на холодном стекле. Края ее были размыты, и вся она была колышущимся серым овалом, который неумолимо приближался. Он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Все его тело оцепенело. Волосы на голове поднялись дыбом. Тень за окном перестала расти, но он знал, она рядом, прямо за стеклом, всего в нескольких дюймах от повернутой к нему головы Одри. Девушка вдруг поняла, что он смотрит не на нее, а на что-то, находящееся за ее левым плечом, и у нее сжалось сердце, когда она увидела его искаженное страхом лицо.
Она с трудом отвела взгляд от его лица и медленно, как марионетка, вся сжавшись от страха, обернулась к окну. Механически, одним движением руки вытерла запотевшее стекло и тут же в ужасе закричала. Этот вопль, поднявшийся из самых глубин ее существа, заполнил собой салон маленькой машины и забился у парня в ушах.
Через стекло на нее в упор смотрели два огромных черных глаза. И взгляд этих глаз был таким пронзительным, что она просто не в силах была от них оторваться: казалось, они прожигают ее насквозь, проникают в ее сознание, что-то ищут в душе. Она с ужасом поняла, все ее чувства кричали об этом, то, что находилось там, снаружи, не было человеком. И вообще не было живым существом. Даже почти теряя рассудок от страха, она уже знала, что это такое. Большие невидящие глаза, маленькое белое личико, тонкие улыбающиеся губы, странное пятно на щеке – это же лицо куклы! Но глаза, глаза были живые, их взгляд пронизывал ее насквозь. Она снова услышала шепот, эхом отозвавшийся у нее в мозгу, но слов не понимала, они были бессмысленными.
Ее крик вывел Кена из оцепенения. Охваченный паникой, он потянулся к ключу зажигания, повернул его, до отказа выжал педаль газа. И тут машина начала раскачиваться, сначала слегка, а затем все сильнее и сильнее. Его нога соскочила с педали и мотор, взвыв напоследок, умолк как раз в тот момент, когда уже почти готов был завестись. Кена резко отбросило к середине салона, когда машина с его стороны внезапно приподнялась, так что колеса полностью оторвались от земли. Одри прижало к окну и теперь лишь стекло отделяло ее от этих ужасных черных глаз. Но сейчас они были полны сострадания и безысходного отчаяния. И угрозы.
В следующее мгновение ее отбросило в другую сторону, когда машина подскочила с ее стороны, и, она, истерически рыдая, вцепилась в Кена. Раскачивание еще больше усилилось, а затем машину начало трясти. Казалось, она качалась и дрожала, одержимая безумным экстазом.
– Что происходит, что это такое! – пронзительно взвизгнула девушка, но Кен не мог ответить на этот вопрос, даже если бы ее слова и дошли до скованного ужасом сознания. Внезапно машина с грохотом рухнула на землю, при этом ее так тряхнуло, что, казалось, она тут же развалится на куски, и потом наступила тишина, нарушаемая лишь душераздирающими рыданиями обезумевшей девушки. Повинуясь инстинкту, Кен оторвал ее от себя и потянулся к дверной ручке. Нажав на нее, он с силой толкнул дверь плечом и вывалился на жесткие ветки голых кустов живой изгороди. Острые сучья вонзились в его тело, но он, не обращая внимания на боль, стал продираться сквозь узкую щель между машиной и изгородью. Ветви вцепились в его одежду, а ему, охваченному ужасом, казалось, что это руки, которые стараются затащить его назад. Он завопил и еще яростнее стал продираться вперед вдоль узкого прохода, пока наконец не выбрался на свободу.
Не оглядываясь, – он не желал ничего видеть, – Кен бросился бежать вдоль темной улочки, не сознавая и не ощущая ничего, кроме объявшего его слепого страха. Лишь в самой глубине его сознания запечатлелись жалобные вопли оставленной им девушки, умолявшей его вернуться назад и не бросать ее одну.
Спотыкаясь и падая в темноте, он бежал прочь от своей крошки «Мини». Прочь от того зла, которое было там, позади.

Глава 3

Келлер глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым тонкой, непрерывной струйкой. Он сидел в полной темноте, устало откинувшись в единственном стоявшем в комнате кресле и уставившись в потолок невидящим взглядом.
В этот вечер он вернулся в свою лондонскую квартиру раньше обычного. Его мысли все время возвращались к тому, что он услышал от Тьюсона. Скинув пальто и ослабив узел галстука, налил себе порцию чистого «Глендфидиха». Он редко пил помногу – полеты и выпивка плохо сочетались друг с другом – однако, в последнее время он оценил способность алкоголя снимать нервное напряжение. Опустившись в кресло и поставив бутылку на подлокотник, он расстегнул манжеты и закатал рукава рубашки, а затем уже закурил сигарету. И так, в состоянии глубокого раздумья он пребывал уже более двух часов.
Бомба! Возможно ли это? Существующие сегодня правила контроля достаточно жестки; багаж и ручная кладь тщательно просвечиваются, а каждый пассажир перед самой посадкой проходит быстрый, профессионально выполненный досмотр. И тем не менее время от времени это все же случается; бомбы как и прежде обнаруживаются на борту самолета, и как прежде преступники откуда-то извлекают оружие во время полета. Достичь стопроцентной безопасности просто невозможно.
Но почему все же кому-то понадобилось взорвать именно этот самолет? В списке пассажиров, насколько он помнил, не было ни политических деятелей, ни представителей религиозных сект. Там были только британские бизнесмены и туристы разных национальностей. Может быть, это дело рук какого-нибудь сумасшедшего? Если даже и так, должна же быть какая-то причина для свершения столь ужасного злодеяния, пусть незначительная или даже бредовая. Но, насколько ему известно, полиция не обнаружила ничего, что проливало бы свет на возможную причину взрыва.
Здесь он совершенно не согласен с Тьюсоном, который в поддержку версии о преднамеренном взрыве утверждал, что, когда на борту самолета почти триста пятьдесят пассажиров, то всегда найдется кто-то, кто затаил злобу против одного из них. Но как же удалось пронести бомбу в самолет? Боинг, так же как и все прочие самолеты, перед самым взлетом был тщательно проверен. Так каким же образом удалось пассажиру пройти кордон безопасности, особенно тщательный на крупных рейсах вроде этого? Тьюсон навлекал на себя негодование начальства лишь одним предположением о наличии бомбы, и поэтому перед уходом снова попросил Келлера не проболтаться, явно сожалея о том, что неосторожно поделился с ним своими догадками. Но при этом было кое-что еще, мешавшее Келлеру принять версию о возможности взрыва.
Это была внезапная вспышка памяти, как стоп-кадр кинофильма, на мгновение высвеченный в его сознании: лицо командира, рот открыт, будто он кричит что-то в тревоге – а может, в гневе? Пришедшая мысль заставила его резко выпрямиться в кресле. Возможно, лицо Рогана выражало вовсе не страх; возможно, это был гнев, он в гневе кричал – на него! Да, они повздорили, фрагменты этой ссоры стали теперь всплывать в его памяти, они действительно повздорили накануне полета. Когда же это было, в тот день или накануне? Нет, это было за день до полета. Разрозненные обрывки воспоминаний начали вставать на свои места, стали складываться в целостную картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35