Наконец пиршество завершилось, и перед полуночью я смог уйти, так и не услышав ни слова от императрицы, прошествовавшей в свои покои в дурном настроении.
Я добрался до постели, но уснуть не смог. Я нашел ее после долгих лет поисков, во время которых я и сам не сознавал отчетливо, что я ищу. Через столько веков я нашел ее, а она – меня. Ее глаза сказали мне об этом, и если мне не показалось, то ее голос произнес то же.
Кем она была? Несомненно, это была Хелиодора, дочь Могаса, принца, о котором мне рассказывал епископ Бернабас. О! Теперь мне стало понятно, что он имел в виду, когда говорил о другом ожерелье, сходном с тем, которое носил я сам, хотя он и не сказал мне всего. Это другое сегодня было на груди Хелиодоры, именно той Хелиодоры, которую он хотел бы видеть моей женой! Теперь я также стремился к тому, но – увы! – как я мог жениться на ней, я, полностью находившийся во власти Ирины, служивший ей игрушкой, которой можно позабавиться, после чего сломать. И что может случиться с той женщиной, о которой станет известно, что я хотел бы жениться на ней? Я должен все держать в секрете, пока она не покинет Константинополь и пока я сам тем или иным способом не ухитрюсь последовать за нею. Я, всегда бывший открытым и откровенным, теперь должен научиться держать в секрете свои намерения.
Затем я вспомнил, как Бернабас говорил мне о приказе Августы, чтобы Могас и его дочь перебрались во дворец в качестве ее гостей. Что ж, он был достаточно просторен, этот дворец – настоящий город, и вполне возможно, что здесь я не встречусь с ними. Но одного из этих гостей я хотел видеть так, как никогда и ничего до этого не желал. Я был уверен также, что никакие опасности не смогут разлучить нас. Даже если бы я и знал, что дорога впереди переполнена множеством испытаний и опасностей, я пошел бы по ней, рискуя жизнью, о которой прежде я совсем не беспокоился, но которая теперь мне стала дорога. Разве есть на свете преграды, способные удержать вдали двух людей, принадлежащих друг другу?
Ночь прошла незаметно. Я встал и приступил к своим обычным обязанностям. Я уже заканчивал дела, когда вошел слуга, потребовавший, чтобы я явился к Августе, и я последовал за ним. Сердце мое билось тревожно, так как не оставалось сомнений, что все беды, которые я предвидел, начали приближаться ко мне. И, кроме того, во всем мире теперь не было женщины, которую я желал бы видеть в меньшей степени, чем Ирину, Повелительницу Мира.
Меня проводили в небольшой кабинет для аудиенций, где я уже один раз вел с ней беседу; пол украшало мозаичное панно, изображавшее Венеру, пытавшуюся убить своего возлюбленного. Здесь находились Августа, сидящая на троне, и, кроме нее, министр Стаурациус, сердито посмотревший на меня, когда я входил, несколько секретарей и Мартина, моя крестная мать, которая была дежурной фрейлиной.
Я отсалютовал императрице, в ответ она грациозно поклонилась и сказала мне:
– Генерал Олаф… О нет, я забыла, генерал Михаил, ваш крестный отец Стаурациус хочет вам сообщить кое-что, и это обрадует вас, как радует его и меня. Говорите!
– Возлюбленный мой крестный сын, – начал Стаурациус, а в его голосе слышалась скрытая ярость. – Мне приятно сообщить вам, что Августа назначила вас…
– По вашей просьбе и совету, Стаурациус, – перебила его императрица.
– …По моей, Стаурациуса, просьбе и совету, – повторил евнух, словно попугай, – одним из ее камергеров и управляющим дворца с жалованием (я позабыл сумму, но она была очень велика) и всем довольствием, а также дополнительными льготами, соответствующими этому положению, в награду за вашу службу ей и империи. Благодарите императрицу за ее милость!
– Нет, – снова вмешалась Ирина. – Благодарите своего возлюбленного крестного отца, который не оставлял меня в покое до тех пор, пока я не решила предложить вам это повышение по службе, эту должность, которая совершенно неожиданно стала вакантной. Один Стаурациус знает, как это произошло, я же не знаю. О! Вы были умны, Олаф… я хотела сказать, Михаил, что избрали своим крестным отцом Стаурациуса, хотя я и должна предупредить его, – добавила она лукаво, – что, несмотря на эту его естественную любовь к вам, он не должен выдвигать вас столь ретиво. Кое-кому это может показаться излишней поспешностью и заботливостью, что чуждо его благородной натуре. Подойдите сюда, Михаил, и поцелуйте мне руку в честь вашего назначения.
Я приблизился и, встав на колени, поцеловал руку Августы в соответствии с обычаями, принятыми в подобных случаях, заметив, что она – и это, несомненно, не прошло и мимо Стаурациуса – достаточно крепко прижала руку к моим губам. Затем я поднялся и произнес:
– Я благодарен Августе…
– И моему крестному отцу Стаурациусу, – подсказала она.
– …И моему крестному отцу, – повторил я за ней, – за всю доброту по отношению ко мне. Но все же я со смирением отважусь заявить, что я – солдат, совершенно ничего не знающий об обязанностях камергера и управляющего дворцом. И поэтому прошу вас выбрать кого-нибудь более сведущего для этих высоких постов.
Услышав эти слова, Стаурациус уставился на меня своими круглыми совиными глазами. Никогда до этого он еще не встречал офицера, способного отказаться от власти и большего оклада, и не мог даже поверить услышанному. Но Августа только рассмеялась.
– Крещение совсем не изменило вас, Олаф, – сказала она. – Что же касается ваших обязанностей, то они будут даже проще остальных. Во всяком случае, ваши крестные родители просветят вас в этом отношении… Особенно ваша крестная мать. Поэтому прекратим этот пустой разговор. Стаурациус, вы можете идти и заниматься делами, которые мы обговорили, ибо я вижу, что вам не терпится приняться за них. Заберите с собой и секретарей, так как скрип их перьев раздражает меня. Задержитесь на момент, генерал. Вам, как управляющему дворцом, сегодня следует принять некоторых гостей, и я хотела бы переговорить о них с вами. Вы также останьтесь, Мартина, чтобы впоследствии вы могли напомнить мои инструкции, если этот неискушенный офицер позабудет их.
Стаурациус и секретари поклонились и оставили нас втроем.
– А теперь, Олаф или Михаил… Как бы вы хотели, чтобы я называла вас?
– Человеку легче изменить свой характер, чем имя, – заметил я.
– Вы можете изменить свой характер? Если так, то ваши манеры останутся прежними. Что ж, в таком случае будьте Олафом в узком кругу и Михаилом – в кругах официальных, так как часто это может оказаться удобным. Послушайте! Я, кажется, начала читать вам лекцию. Но, как сказал мудрый царь Соломон: «Всему свое место и время». Хорошее дело – каяться в своих грехах и думать о душе, но я прошу вас этим больше на моих праздниках не заниматься, особенно если они устраиваются в вашу честь. Вы прошлым вечером сидели за столом, словно мумия на египетском банкете. Если бы поставить на стол ваш череп, наполненный вином, он выглядел бы так же мрачно, как и ваше лицо в тот вечер. Будьте веселее, прошу вас, или же я повелю вам выбрить тонзуру и стану содействовать вашему превращению в епископа, уподобив вас этому старому еретику Бернабасу, в которого вы так влюблены. Ага! Наконец-то вы улыбнулись, и мне приятно это видеть. Теперь слушайте дальше. Сегодня во дворец пожалует некий пожилой египтянин по имени Могас, которого я передаю под ваше специальное попечение. Его и его жену… По крайней мере, мне кажется, что она – его жена.
– Нет, похоже, что это его дочь, – вмешалась Мартина.
– О! Его дочь? – с подозрением переспросила Августа. – А я и не знала, что это его дочь. Как она выглядит, Мартина?
– Я еще не видела ее, императрица, но кто-то говорил, что она выглядит, как чернокожая женщина, как и все люди, происходящие от этих нильских племен.
– Вот как? Тогда я поручаю вам, Олаф, держать ее подальше от меня, так как я не люблю этих неприятных черных женщин, чьи волосы, похожие на шерсть, всегда пахнут жиром. Да, я разрешаю вам за нею ухаживать, и, может быть, посредством этого вы научитесь каким-либо секретам. – Она весело рассмеялась.
Я поклонился, заявив, что всемерно буду повиноваться приказам Августы. Она же продолжала:
– Олаф, я должна знать всю правду об этом Могасе и его намерениях, которые вы, как солдат, должны вызнать наилучшим образом. Кажется, у него есть план вырвать Египет из рук последователей этого проклятого лжепророка, чья душа находится у сатаны. Я должна вернуть Египет назад, если это возможно, и тем самым возвеличить славу моего имени и империи. Выслушайте все его предложения, хорошенько их изучите и подготовьте мне доклад по этому вопросу. Позднее я встречусь с ним сама, а сейчас пошлю ему через Мартину письмо, в котором попрошу быть откровенным с вами. В течение недели меня ждут другие вопросы, от решения которых будут зависеть моя власть и, возможно, жизнь.
Эти слова она произнесла, тяжело вздохнув, затем на некоторое время впала в тягостное раздумье. Потом, очнувшись, она вновь заговорила о делах:
– Вы заметили вчера, Олаф, если вы только вообще способны замечать хоть что-то из происходящего на этой земле, что во время моего торжественного выезда на улицах города многие встречали меня, открыто крича: «Где Августус? Дайте нам Константина! Мы не желаем жить под правлением женщины!»
– Я видел и слышал кое-что подобное, Августа, а также и то, что некоторые из солдат гарнизона склоняются к мятежу.
– Да, но вы не видели и не слышали о том, что был заговор, когда готовилось мое убийство в храме святой Софии. Мне вовремя сообщили об этом, и если бы вы все еще оставались комендантом той тюрьмы, вы бы знали, где сейчас находятся эти убийцы. Но все же они только второстепенные исполнители, я же хочу получить их руководителей. Что ж, пытки могут заставить их заговорить, Стаурациус как раз присматривает за этим. О! Борьба идет яростная, не на жизнь, а на смерть! Я брожу по краю пропасти с завязанными глазами. Надо мной – вершины удачи, подо мной – мрак гибели. Возможно, что для вас будет правильнее примкнуть к Константину, Олаф, и стать его человеком, как многие теперь делают; он будет рад вам. Не надо укоризненно качать головой, знаю, это не ваш путь, вы не из тех, кто натравливает других кусать руку, их кормящую, подобно уличным псам. Хотела бы я иметь возможность держать вас возле себя, чтобы вы в любой час могли бы помочь мне своим советом, своей спокойной силой… Пока же это невозможно. В будущем я вознесу вас настолько, насколько отважусь, но это следует делать шаг за шагом, так как уже теперь некоторые сгорают от зависти, глядя на вас. Внимательно осматривайте все, что едите, Олаф, следите, чтобы вас всегда охраняли люди Севера, а под камзолом постоянно носите кольчугу, особенно ночью, кроме того, пока я за вами не пришлю, не подходите ко мне слишком часто, а когда мы встретимся, будьте моим скромным слугой, не выделяющимся среди других. Да, научитесь пресмыкаться и целовать передо мной землю! И, самое главное – хранить мои секреты, как в могиле… А теперь, – продолжала она после паузы, во время которой я стоял молча, – что еще? Да! Несмотря на ваше назначение на новую должность, вы по-прежнему остаетесь капитаном моей охраны, потому что меня следует хорошенько охранять в течение нескольких недель. Займитесь этим делом египтянина, с его помощью вы можете выдвинуться. Возможно, что в один прекрасный день вы станете именно тем генералом, которого я пошлю на мусульман… Если, конечно, смогу обойтись без вас. Об этом деле также умалчивайте, так как, если о нем пойдут слухи, оно заранее будет обречено на неудачу. Египтянин и его дочь прибудут во дворец сегодня, как только он получит мое письмо. Встретьте их и присмотрите за тем, чтобы гостей хорошо устроили, но не размещайте их слишком близко ко мне. Мартина будет вам в этом помогать. А теперь уходите и оставьте меня с моими заботами о предстоящих битвах.
И я ушел, сопровождаемый до самой двери ее взором, полным нежности…
И снова в моей памяти, в видении прошлого – пятно. Я полагаю, что Могас и его дочь прибыли во дворец в день моего разговора с Ириной, о котором я только что рассказал. По-видимому, я встретил их и проводил в дом для гостей, приготовленный в дворцовом парке. Несомненно, я с нетерпением выслушал первые сказанные мне Хелиодорой слова, если не считать слов приветствия в храме. Наверняка я расспрашивал ее о многих вещах, и сна задавала мне много вопросов. Но никаких воспоминаний об этом у меня не сохранилось.
Я запомнил египетского принца Могаса и себя, сидящих за трапезой в комнате, из которой открывался широкий вид на освещенный лунным светом дворцовый парк. Мы были одни, и этот благородный мужчина с орлиным носом и быстрым взглядом глаз рассказывал мне о заботах своих соплеменников, египетских христиан-коптов.
– Взгляните на меня, господин, – сказал он. – Я мог бы доказать, и тому есть множество свидетелей и сохранились соответствующие записи, что я по прямой линии – потомок древних фараонов своей страны. Моя дочь по матери – гречанка и происходит из рода Птолемеев. Наш народ – христиане, и таким он является вот уже триста лет, хотя и был обращен в христианство одним из последних. Все это так, но, как бы мы ни были благородны, мы постоянно страдаем под гнетом последователей Магомета. Наше имущество и земли обложены двойным налогом, а если мы хотим поехать в города Нижнего Египта, то вынуждены надевать одежду, на которой должен быть вышит крест как символ позора. Но все же там, где я живу, возле первого нильского порога, у города Фив, почитатели Пророка не имеют власти. Пока я на самом деле управляю этой областью, что вам может подтвердить Бернабас. И в любой момент, когда будут подняты мои штандарты, я мог бы созвать под них три тысячи коптских копий, готовых бороться под знаменем Христа в Египте. Кроме того, если бы было достаточно денег, я поднял бы нубийские племена, и вместе мы сумели бы смести всех мусульман, словно Нил в половодье, и преследовать их до самой Александрии.
Затем он принялся излагать свой план, суть которого заключалась в том, что союзный флот и армия должны появиться в устье Нила, осадить и занять Александрию и с его, Могаса, помощью вырезать и изгнать мусульман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38