Напялил шерстяные
перчатки, на них резиновые рукавицы, оставшиеся с тех времен,
когда я служил говночистом, подхватил гирю-двухпудовку, ее тоже
тряпкой обмотал. Получившейся булавой, вроде той, что была у
любого уважающего себя былинного деятеля, стал крошить остатки
кафеля, сотрясая здание до самого фундамента. Правда, было одно
"но": малыши бодро, как мячики, отпрыгивали всегда в
нужную сторону. Бросил в сердцах гирю, расколошматив раковину,
но заводка еще не кончилась. Снова хотел вступить в спор, имея
на этот раз в виде аргумента стальной прут, но, видимо,
"сосискам" я уже надоел вместе со своими мероприятиями,
вот они и скрылись через сток.
Первый раунд приятного не для меня знакомства завершился. Стою я
перед ванной комнатой, уничтоженной совместными усилиями, и
душевно ною, впервые недоволен судьбой. Почему звери в моей
жизни, вначале в виде персонажей "охоты", а потом и
наяву, играют такую роль? Достоевский и Толстой не взялись бы
писать о моих взаимоотношениях с животными, для них это было бы
низменно и мелко. Где тут вопросы нравственности, где клубок
человеческих взаимоотношений, где основа духовного возрождения
- спросили бы они и, не получив ответа, ушли бы, монотонно
гудя: "Суди его Бог". Однако же, господа хорошие -
заметил бы я им вслед - есть вещи, от которых побледнеют
ваши Безуховы и Карамазовы.
Давайте сравним поведение гадов и некоторых наших товарищей.
Если не станем зажмуриваться, найдем так много схожего. Просто
биологическое у одних становится психическим у других. Вот
сегодня я вроде столкнулся с законом природы, включили меня в
биоценоз, где сплошные червяки, микробы, вирусы. Не спрашивая
согласия, провели сеанс паразитизма. Какие-то животные
воспользовались чужим многострадальным организмом, чтобы
обстряпать свои делишки. А разве мало встречалось граждан,
которые не прочь были проехаться у меня на закорках,
предварительно задурманив мою голову. Разве не по-червячьи во
время пожара любого типа поступает людская мафия: крайних отдает
"огню", а в середке остается цела и невредима.
Получается так: чуть прижмут монструозность на человеческой
половине мира, тут же по принципу сообщающихся сосудов (горшков,
наверное) перетекает она на животную половину. Так что, не зная
тварей, не суйся к людям. Экую штуку впечатляющую я открыл! Ай
да Гвидонов, сукин сын. Подпрыгиваю, вздымая руки кверху, как
вратарь, который взял мяч. Но, падая вниз, тут же сгибаюсь и
хватаюсь за живот, прощупываю и пальпирую, не шевелится ли кто.
Ведь там, чего доброго, поселилось кое-что похлеще, чем
скромняга бычий цепень или семейство аскаридок. Подозреваю, что
из каждого опарыша вырастает злодей, вроде того, что поджидал
меня в подвале. Съел я двести граммов лимонной, и хотя был
уверен, что это не поможет, все-таки страх немного растворил.
Даже надежда затеплилась, что у червячков царит заединщина и
никто из всей шатии-братии, не задержался, споров отсебятину, в
моем нутре до лучших времен. Итак, стою я посреди комнаты, как
ежик, которого вывернули наизнанку, и тут для оживления дохлой
ситуации исполняется ария совсем из другой оперы.
Нина интересовалась мной по телефону оттого, что ее мамашу смыло
в загородное садоводство кушать клубнику, а вместо родного
человека завелась в квартире жуть. И грипп дамочка приплела, и
охватившую ее после болезни слабость, и проблемы отстаивания
девичьей чести, и ценности, честно заработанные
дедушкой-мясником. Я, конечно, понимаю, что скрывают в себе эти
тары-бары, кто-то у нее сорвался с крючка, вот она хочет в
порядке компенсации немедленно зацепить другую рыбку. Ее
"примитива" тоже помню, обиду взлелеял. Поэтому
объясняю: не таков, чтоб бежать, придерживая подтяжки, по
первому свистку. Не бутылка я портвейна, к которой можно
приложиться в любой момент, когда она имеется. Плавное витийство
оборвалось, в ухе громыхнуло так, будто Нина растоптала
телефонный аппарат, но через полчаса она уже маячила в моих
дверях. Впустить впустил, но посоветовал не налегать на чистоту
и обходиться пока без ванной. Силенок, значит, на оборону
девичьей чести ей не достает, а чтоб промчаться сюда ракетой
- вполне. Вид у меня неоднозначный, однако она, не вникая в
нюансы, идет в дом, устраивается на кушетке и начинает в стиле
плохой передачи болтать про страшности. Едва, дескать, она
погасит свет и захочет дрыхнуть, сразу кто-то начинает чавкать у
нее над головой, скакать по одеялу и даже трогать ее тело белое
в разных интимных местах короткопалой скользкой лапкой. После
такого разъяснения я сразу разубедился в том, что у Нины
завелись какие-нибудь животные. Вот балабонит она, лопочет
невесть что, а я, особенно не обращая внимания, нарочито
постреливаю со своего вертячего кресла в разные стороны.
Повернусь в сторону установки, там лазерный пулемет, и
трах-трах-тах, крутанусь в другую, выхвачу свой наган, поймаю на
мушку какой-нибудь цветуечек, украшающий обои, и скажу:
"Шпок". Удовольствие комплексное, причин для напряженки
вроде не видно, однако, бродит по мне какой-то внутренний зуд, и
словно пар клубится над мозгами. Вскоре от этого "пара"
уже заколыхались очертания комнаты. Из-за него оттаивает мой
верный гном, зуд закручивает человечка и выбрасывает из емкости
тела. Стены и потолок встречают упавшего "за борт"
тряпочным мельтешением. От порыва какого-то ветра материя
задирается на манер набедренной повязки и оголяет вместо задницы
закулисную тьму. Гнома сдувает сквознячком, и вот уже он во
мглистом мирке неясного объема. Продолжая от первого лица,
отмечу, что обживание нового места началось с дыхалки.
Вдох-выдох, сжатие бежит к голове и обратно, к заднице. Волна
силы бросается вперед и откатывается назад. Вдох - и втяжка
приносит биения окружающего мирка. Выдох - и от жаркого
выброса заливается светом похожая на аквариум сцена. Там
просматривались две рыбки; я сам, вернее, карикатура на меня, и
женщина Нина. Были мы некрасивые, расплющенные камбалы: живот
синеватый, трупный, и багровая экзекуционная спина, бурое пятно
затылка и съехавший на сторону пятачок незначительного лица.
Втяжка хватает и тащит ко мне шум разговора, объемный и
рассыпчатый, кашу из телесных стуков и скрипов. А аквариум с
каждым выдохом все ближе. Неслыханно, но мой собственный вид
вызывает у меня аппетит! Текут слюни, вместе с внутренней волной
по бокам шмыгают две струйки, горячая и холодная, но натыкаются
на заглушку. Ослобоню я зажим, и они рванутся из меня, чтоб
понаделать бед. Поперечными судорогами разогревается горло,
готовясь выбросить проводник смерти и удовольствия.
Имею право знать, я тот или не тот, кто крадется во тьме? Если
не тот, почему мне интересно, что дальше; вкусно будет или нет.
Стыдоба, неужели я сомнения и страсти променял на хороший
аппетит? Немедленно чесать и дыбать отсюда, дергаться и искать
тропку назад. Ну вот, кажется, зацепился, вроде бы натянутая
резиновая лента выдернула меня из тьмы и вернула в самое
законное тело. Шар в лузе, гном в человеке. А Нина уже мажет
криком воздух, подвижный рот отделен от каменеющего лица -
впечатление, будто над ней кудесит ученица-двоечница Медузы
Горгоны. Дамочке крупно не понравилось что-то, расположившееся
за моей спиной. Мне, бывало, в школе тоже такое дело не
нравилось, после урока снимешь пиджачок, а там сплошь красуются
трехбуквенные слова. Но сейчас - меня не проведешь,
как-нибудь знаю, что затевается там; кто, куда и зачем прется,
кому я мешаю и стою поперек, кому вкусненького, понимаешь,
захотелось. Ну, ешь! Резко - разворот с падением -
занимаю огневой рубеж и бабахаю из нагана прямо в глаз того, кто
заслужил. Надо мной свистит копье и долбает стекло, много звона.
Метательное орудие, вернее, хобот принадлежит непрелестному
созданию. Вон оно, из большого горшка с фикусом выбралось уже до
талии - хотя это понятие в данном случае растяжимое. Все у
него шевелится, все ходит ходуном. Что такое, нашему гостю
нехорошо? Соединяю куски обзора в целостную картину - хобот
углубился во внутренности моей "охоты", вот и коротнуло.
Чудик взвизгнул почище вопленницы Нины и прыгнул к установке,
желая помочь своему отростку. Бреющий полет обдал меня ветерком.
Спешка, конечно, и глаз не ахти, поэтому гость и влепился прямо
в мою игральную установку. Я еще кинул ему вслед "коктейль
Молотова", то есть бутылку пепси. Аппарат, обжигая мне
сердце, полыхнул, коротнул; чудище, плюхнувшееся в него, так
заревело, что я даже стал сопереживать. (А может, добрый зверь
на самом деле пожертвовал собственным благополучием, чтобы
избавить меня от порочной склонности к игре? Был он, правда,
непрошенный гость, ну а прошенного разве сейчас дождешься.)
Однако не интересующийся мотивами электростул сделал свое дело.
Сцена экзекуции увенчалась запахом жареной плоти. Приговор
привелся в исполнение как минимум неэкономно. Если на каждое
животное по установке тратить, значит, даже на две казни не
настарчишь за десять лет. Когда я останки аппарата обесточил,
стеная по утраченной радости, монстр уже превратился в кучу
дерьма. Кому эту кучу предъявлять? Одно, если явится приличный
незнакомый мент, соскребет и айда; только на анализы мало что
осталось. А вдруг Белорыбов или его братья по уму? Придется срок
тянуть за то, что хотел дом, нашпигованный патриотами,
подпалить. Как раз в резонанс страхам звонок в дверь - уже
явились, не запылились? Но это был всего лишь старпер-сосед.
Крики ему послышались, козлику. Не послышались, успокоил я его,
наверное, это ваши "задние уста" так постарались. Сосед
отправился внимать дальше "задним устам", тут и Нина
вышла из столбняка и стала крыть мою, как она выражалась, нору,
сморкаясь бездушно на личную трагедию. Самого ведь дорогого, в
прямом и переносном смысле, у меня не стало. Я даме в отместку
предложил хлебнуть валерианочки да ступать домой. Тут она не
согласилась, уже стала норой и логовищем обзывать свою хавиру. В
общем, задержалась беглянка у меня и, кажется, была права.
Потому что и она, наверняка, удрала из биоценоза. Нина признала,
слегка разрумянившись, что перед тем, как задать стрекача ко
мне, харчи стравила - этот неаппетитный факт мне кое о чем
говорит.
Итак, утро наступает, солнце из своего подземелья на небо
тикает, я, как честный кавалер, обязан некоторое еще время
танцевать вокруг Нины. Первое па - доставка беглянки домой.
Дверь ее квартиры как будто и не запиралась. Еще нет повода для
мандража, просто женщина торопилась вчера, чтобы опасность не
успела схватить ее за убегающую попку. Вводим тела в Нинино
жилище, и в комнате встречаем еще одно тело, уже лежачее. На
полу расположился крутой мужчина, мало похожий на живого. У него
недельная щетина, в одной руке черенок ножа, а лезвие, отколотое
неведомой силой, валяется неподалеку. Вдобавок на полу и кое-что
похожее на камушки, хотя я не побоялся бы это назвать осколками
панцирных щитков. Нина тут же забилась в стенку, я ее вывел в
коридор и, вернувшись, перекатил мужика на спину, после чего
зажмурился. Как тут не зажмуриться. В груди дыра с обугленными
краями - похоже, что поработал тысячевольтный электрический
разряд. Кабы там была только дыра, а то ведь еще и ворота для
давно опостылевших толстячков-червячков. Они потихоньку
выползали оттуда, где, видимо, был у них и стол и дом. От такого
сочетания я и сам припух, предупредил Нинку, чтоб замерла, как
столб, несколько приседаний сделал - немного помогло. Ведь
мог же и я повторить подвиг мужика. Несмотря на душевный
раздрай, чувствую, что кое-каким знанием обогатился.
Малыши-червяки и громилы-монстры - друзья, а может даже и
родственники. Рискну подумать, что отцы и дети. И теперь
получается, что пресловутый "доктор" с супершнобелем
- так сказать, дама, матка с яйцекладом. Со мной она
обошлась снисходительнее, чем с лежащим тут товарищем, оттого,
наверное, что заметила, какой я галантный джентльмен.
Кстати, судя по одежке и тому подобному, почил не Нинин ухажер,
а квартирник невысокого пошиба или даже бомж. Сейчас придется
вызывать ментов на себя, надеюсь, скромный внешний вид трупа
зачтется, и мне не станут шить мокруху по ревности. И вот мой
робкий голос звучит в криминальной милиции, но только я
заикнулся про червяков, сразу произошло автоматическое
переключение линии, и уже не ментовская сиплая барышня, а
роботесса нежным сопрано стала выведывать у меня адрес. Через
десять минут прибыла команда, люди, похожие на ментов, как
Печорин на Грушницкого. У всех интересный прикид: толстые черные
фартуки, резиновые сапоги и перчатки. Старший группы, с
прохладцей глянув на труп, механическим голосом поспрашивал про
обстоятельства и не предложил мне проехаться вместе с ним для
выяснения личности. Раз их личность не интересует, значит, это
не криминалисты.
Фартучники попрыскали для начала ароматным аэрозолем, как будто
пришли в уборную, потом запихнули домушника в прорезиненный
прометаллизированный мешок. Нескольких вертлявых червячков,
улепетнувших от затаривания, они полили едкой жидкостью, затем
подцепили совками-ловушками и отправили вслед за остальным.
Последний костюм покойного был на молнии, которую спешно
застегнули, и с клапаном. К этому приспособлению подсоединили
баллон с красочным черепом и начали что-то перекачивать, после
чего мешок раздулся и стал пузырем. Пузырь унесли, осколки
панциря втянули пылесосом. Закончив дела, захотел попрощаться и
старший группы. Не пускаясь в предупреждения и объяснения,
посоветовал помыть пол хлоркой и, распахнув окна, пойти
прогуляться часа на три. Опомнившаяся под занавес Нина еще
пыталась очаровать главного фартучника и выяснить, задержись она
дома, упаковали бы ее сейчас или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15