Затем, я не знаю, что это за “тройка”, за которую так распинается Валецкий. Он забыл, что никто не обязан поддакивать во всём русскому ЦК. (Валецкий с места: “Не обязан, но могу”.) Конечно, можете, но надо же понять, что такое поведение ставит в неловкое положение и Валецкого, и русский ЦК. Дело вовсе не в поддакивании, а в том, что в России, в условиях нэпа, народилась новая буржуазия, которая, не имея возможности выступать открыто на политической арене, старается прорвать фронт коммунизма изнутри, ища своих героев среди лидеров РКП(б). Ну, а это обстоятельство ведёт к нарождению оппозиционных настроений внутри РКП(б), создавая почву для оппортунистического уклона. Дело, стало быть, в том, чтобы наши братские партии определили своё отношение к этому обстоятельству и заняли определённую позицию. В этом, повторяю, дело, а не в том, чтобы поддакивать русскому ЦК.
Что касается умягчённого метода Костржевы, то должен сказать, что он не выдерживает ни малейшей критики. Костржева за борьбу с оппортунистической оппозицией, но за такую борьбу, которая не ведёт к дискредитированию лидеров оппозиции. Но, во-первых, история не знает такой борьбы, которая не влекла бы за собой некоторых жертв. Во-вторых, нельзя победить оппозицию, не считаясь с тем, что победа влечет за собой подрыв авторитета лидеров оппозиции, — иначе пришлось бы отказаться от всякой борьбы с оппозицией. В-третьих, полная победа над оппозицией является единственной гарантией от раскола. Других гарантий партийная практика не знает. Об этом говорит вся история РКП(б).
Германская социал-демократия еще в довоенное время, когда она была ортодоксальной, вела борьбу с оппортунизмом тем самым умягченным методом, о котором здесь говорит Костржева. Но она добилась этим того, что победителем оказался оппортунизм, и раскол стал неизбежным.
РКП(б) вела борьбу с оппортунизмом испытанным методом решительной изоляции оппортунистических лидеров. И она добилась того, что победил революционный марксизм, а партия приобрела исключительную сплочённость.
Я думаю, что уроки РКП(б) должны стать для нас поучительными. Метод борьбы, рекомендуемый Костржевой, является отрыжкой социал-демократического оппортунизма. Он чреват опасностью раскола в партии.
Наконец, вопрос о руководстве партией. В чём состоит характерная черта в развитии коммунистических партий Запада в данный момент? Она состоит в том, что партии подошли вплотную к вопросу о перестройке партийной практики на новый, революционный лад. Дело идёт не о том, чтобы принять коммунистическую программу и декларировать революционные лозунги. Дело идёт о перестройке повседневной работы партии, её практики, в том направлении, чтобы каждый шаг партии и каждое ее действие естественно вели к революционному воспитанию масс, к подготовке революции. В этом теперь суть дела, а не в принятии революционных директив.
Прухняк читал здесь вчера целую вереницу революционных резолюций, принятых лидерами ЦК Польши. Он с победным видом зачитал эти резолюции, полагая, что руководство партией исчерпывается выработкой резолюций. Он и не догадывается, что выработка резолюций есть лишь первый шаг, начало руководства партией. Он не понимает, что основа руководства состоит не в выработке резолюций, а в их проведении, в их претворении в жизнь. В своей большой речи он забыл, ввиду этого, сообщить паи о судьбе этих резолюций, он не счёл нужным сказать, выполнены ли эти резолюции и в какой именно мере выполнены компартией Польши. А между тем, суть партийного руководства состоит именно в выполнении резолюций и директив. Глядя на него, я вспоминал обычного советского чиновника, держащего “ответ” перед ревизионной комиссией. “Проведена ли такая-то директива?”, — спрашивает ревизионная комиссия. “Приняты меры”, — отвечает чиновник. “Какие именно меры приняты?”,—спрашивает ревизионная комиссия. “Дано распоряжение”, — отвечает чиновник. Ревизионная комиссия требует документа. Чиновник с победным видом представляет копию распоряжения. Ревизионная комиссия спрашивает:—“А какова судьба распоряжения, выполнено ли оно и когда именно?”. Чиновник делает большие глаза, заявляя, что “сведений не получено”. Ревизионная комиссия, конечно, привлекает такого чиновника к ответственности. Вот этого именно советского чиновника напомнил мне Прухняк, когда он зачитывал здесь с победным видом революционные резолюции, об исполнении которых у него “сведений не имеется”. Это не руководство партией, а издёвка над всяким руководством.
Каковы же выводы? Выводы сводятся к следующему.
Во-первых. Я решительно против того, чтобы в предстоящей партийной дискуссии в Польше провести водораздел между бывшими Польской партией социалистов и Польской социал-демократией. Это было бы опасно для партии. Бывшие ППС и ПСД давно уже слились р единую партию, они ведут совместную борьбу с польскими помещиками и буржуазией, и делить теперь их ретроспективно на две части было бы глубочайшей ошибкой. Борьба должна пойти не по старой линии ППС и ПСД, а по новой линии изоляции оппортунистического крыла компартии Польши. Полная победа над оппортунистическим крылом — в этом гарантия от раскола и залог сплочённости партии.
Во-вторых. Я решительно против так называемого отсечения, т. е. против удаления некоторых членов ЦК из состава ЦК. Я вообще против перекройки ЦК сверху. Вообще надо иметь в виду, что хирургическая мера, производимая без особой нужды, оставляет в партии плохой осадок. Пусть сама компартия Польши перестраивает свой ЦК на предстоящем съезде или конференции. Не может быть, чтобы растущая партия не выдвинула новых вождей.
В-третьих. Я полагаю, что практические предложения, выдвинутые Уншлихтом, вполне правильны. Было бы вполне рационально вместо нынешних Оргбюро и Политбюро, которые оторвались друг от друга, выдвинуть единый политический и практический центр, составленный из членов нынешнего ЦК Польши.
Здесь высказывались сомнения насчет теоретических знаний и партийного опыта новых лидеров, выдвинутых революционной борьбой в Польше. Я думаю, что это обстоятельство не может иметь решающего значения. В жизни РКП(б) бывали случаи, когда во главе громаднейших областных организаций становились рабочие с недостаточным теоретическим и политическим багажом. Однако, эти рабочие оказывались лучшими лидерами, чем многие интеллигенты, лишённые необходимого революционного чутья. Вполне возможно, что на первых порах дела пойдут не вполне гладко с новыми лидерами, но это не беда, — раз — два споткнутся, а там научатся руководить революционным движением. Никогда готовые лидеры не падают с неба. Они вырастают лишь в ходе борьбы.
“Большевик” № 11 ,
20 сентября 1924 г .
О ЛЕНИНЕ Речь на вечере кремлёвских курсантов 28 января 1924 г.
Товарищи! Мне сказали, что у вас тут устроен вечер воспоминаний о Ленине, а я приглашён на вечер в качестве одного из докладчиков. Я полагаю, что нет необходимости представить связный доклад о деятельности Ленина. Я думаю, что было бы лучше ограничиться сообщением ряда фактов, отмечающих некоторые особенности Ленина, как человека и как деятеля. Между этими фактами, может быть, и не будет внутренней связи, но это не может иметь решающего значения для того, чтобы получить общее представление о Ленине. Во всяком случае, я не имею возможности в данном случае дать вам больше того, что обещал выше.
ГОРНЫЙ ОРЁЛ
Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за всё время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания “Искры”, привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был её фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне всё время казалось, что соратники Ленина — Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие — стоят ниже Ленина целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орёл, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперёд партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нём одному своему близкому другу, находившемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири, — это было в конце 1903 года, — я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период. Только Ленин умел писать о самых запутанных вещах так просто и ясно, сжато и смело, — когда каждая фраза не говорит, а стреляет. Это простое и смелое письмецо ещё больше укрепило меня в том, что мы имеем в лице Ленина горного орла нашей партии. Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика, я предал сожжению.
С этого времени началось моё знакомство с Лениным.
СКРОМНОСТЬ
Впервые я встретился с Лениным в декабре 1905 года на конференции большевиков в Таммерфорсе (в Финляндии). Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моём воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных...
Принято, что “великий человек” обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причём перед появлением “великого человека” члены собрания предупреждают: “тсс... тише... он идёт”. Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведёт беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами конференции. Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил.
Только впоследствии я понял, что эта простота и скромность Ленина, это стремление остаться незаметным или, во всяком случае, не бросаться в глаза и не подчеркивать своё высокое положение, — эта черта представляет одну из самых сильных сторон Ленина, как нового вождя новых масс, простых и обыкновенных масс глубочайших “низов” человечества.
СИЛА ЛОГИКИ
Замечательны были две речи Ленина, произнесённые на этой конференции: о текущем моменте и об аграрном вопросе. Они, к сожалению, не сохранились. Это были вдохновенные речи, приведшие в бурный восторг всю конференцию. Необычайная сила убеждения, простота и ясность аргументации, короткие и всем понятные фразы, отсутствие рисовки, отсутствие головокружительных жестов и эффектных фраз, бьющих на впечатление, — все это выгодно отличало речи Ленина от речей обычных “парламентских” ораторов.
Но меня пленила тогда не эта сторона речей Ленина. Меня пленила та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует её и потом берёт её в плен, как говорят, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: “Логика в речах Ленина — это какие-то всесильные щупальцы, которые охватывают тебя со всех сторон клещами и из объятий которых нет мочи вырваться: либо сдавайся, либо решайся на полный провал”.
Я думаю, что эта особенность в речах Ленина является самой сильной стороной его ораторского искусства.
БЕЗ ХНЫКАНИЯ
Второй раз встретил я Ленина в 1906 году на Стокгольмском съезде нашей партии. Известно, что на этом съезде большевики остались в меньшинстве, потерпели поражение. Я впервые видел тогда Ленина в роли побеждённого. Он ни на йоту не походил на тех вождей, которые хныкают и унывают после поражения. Наоборот, поражение превратило Ленина в сгусток энергии, вдохновляющий своих сторонников к новым боям, к будущей победе. Я говорю о поражении Ленина. Но какое это было поражение? Надо было поглядеть на противников Ленина, победителей на Стокгольмском съезде — Плеханова, Аксельрода, Мартова и других:
они очень мало походили на действительных победителей, ибо Ленин в своей беспощадной критике меньшевизма не оставил на них, как говорится, живого места. Я помню, как мы, делегаты-большевики, сбившись в кучу, глядели на Ленина, спрашивая у него совета. В речах некоторых делегатов сквозили усталость, уныние. Помнится, как Ленин в ответ на такие речи едко процедил сквозь зубы: “Не хныкайте, товарищи, мы наверняка победим, ибо мы правы”. Ненависть к хныкающим интеллигентам, вера в свои силы, вера в победу — вот о чём говорил тогда с нами Ленин. Чувствовалось, что поражение большевиков является временным, что большевики должны победить в ближайшем будущем.
“Не хныкать по случаю поражениям — это та самая особенность в деятельности Ленина, которая помогала ему сплачивать вокруг себя преданную до конца и верящую в свои силы армию.
БЕЗ КИЧЛИВОСТИ
На следующем съезде в 1907 году в Лондоне большевики оказались победителями. Я впервые видел тогда Ленина в роли победителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43