Только в таком случае лозунг “долой войну!” не рискует превратиться в бессодержательный, в ничего не говорящий пацифизм, только в этом случае может он вылиться в мощную политическую кампанию, срывающую маску с империалистов и выявляющую действительную подоплёку нынешней войны.
Ибо если даже предположить, что одна из сторон откажется от переговоров на известных началах, даже этот отказ, т. е. нежелание отрешиться от захватнических стремлений, послужит объективно орудием ускорения дела ликвидации “страшной бойни”, так как народы воочию увидят в таком случае захватнический характер войны и кровью запятнанное лицо империалистических групп, алчным интересам которых жертвуют они жизнью своих сынов.
Но сорвать маску с империалистов, выявить в глазах массы подлинную подоплёку нынешней войны — это именно и значит объявить действительную войну войне, сделать нынешнюю войну невозможной.
“Правда” № 10,
16 марта 1917 г.
Подпись: К. Сталин
О ВРЕМЕННОМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ

Речь на митинге на Васильевском Острове 18 апреля (1 мая) 1917 г.
В ходе революции в стране возникли две власти. Временное правительство, избранное третьеиюньской Думой, и Совет рабочих и солдатских депутатов, избранный рабочими и солдатами.
Отношения между этими двумя властями всё более обостряются, былое сотрудничество между ними падает, и было бы преступно с нашей стороны замазывать этот факт.
Буржуазия первая поставила вопрос о двоевластии, она первая предложила выбор: либо Временное правительство, либо Совет рабочих и солдатских депутатов. Было бы недостойно с нашей стороны увиливать от ответа на ясно поставленный вопрос. Рабочие и солдаты должны ясно и определенно сказать: кого же они считают своим правительством, Временное правительство или Совет рабочих и солдатских депутатов?
Говорят о доверии к Временному правительству, о необходимости такого доверия. Но как можно доверять правительству, которое само не доверяет народу в самом важном и основном? Сейчас идёт война. Идёт она на основании договоров с Англией и Францией, заключённых царём за спиной народа и освященных Временным правительством без согласия народа. Народ вправе знать содержание этих договоров, рабочие и солдаты вправе знать, из-за чего льётся кровь. Чем ответило Временное правительство на требование рабочих и солдат опубликовать договоры?
Заявлением о том, что договоры остаются в силе.
А договоры всё же не опубликовало и не собирается опубликовать!
Не ясно ли, что Временное правительство скрывает от народа подлинные цели войны, а, скрывая их, упорно не доверяет народу? Как могут рабочие и крестьяне доверять Временному правительству, которое само не доверяет им в самом важном и основном?
Говорят о поддержке Временного правительства, о необходимости такой поддержки. Но судите сами: можно ли в революционную эпоху поддерживать правительство, которое с самого начала своего существования тормозит революцию? До сих пор дело обстояло так, что революционный почин и демократические мероприятия исходили от Совета рабочих и солдатских депутатов, и только от него. Временное правительство, упираясь и сопротивляясь, лишь потом соглашалось с Советом, и то лишь отчасти и на словах, ставя на деле преграды. Так обстоит дело до сих пор. Но как можно в разгар революции поддерживать правительство, которое путается в ногах и тянет назад революцию? Не лучше ли будет поставить вопрос о том, чтобы Временное правительство не мешало Совету рабочих и солдатских депутатов в деле дальнейшей демократизации страны?
В стране идёт мобилизация контрреволюционных сил. Агитируют в армии. Агитируют среди крестьян и мелкого городского люда. Контрреволюционная агитация направлена, прежде всего, против Совета рабочих и солдатских депутатов. Прикрывается она именем Временного правительства. А Временное правительство явно попустительствует нападкам на Совет рабочих и солдатских депутатов. За что же, спрашивается, поддерживать Временное правительство? Неужели за попустительство контрреволюционной агитации?!
По России открылось аграрное движение. Крестьяне добиваются самовольной распашки земель, забрасываемых помещиками. Без такой распашки страна может оказаться на краю голода. Идя навстречу крестьянам, Всероссийское совещание Советов постановило “поддерживать” движение крестьян, направленное в сторону конфискации помещичьих земель. Что же делает теперь Временное правительство? Оно объявляет крестьянское движение “самоуправством”, запрещает крестьянам распахивать помещичьи земли, даёт своим комиссарам “соответствующие” распоряжения (см. “Речь” за 17 апреля). За что же, спрашивается, поддерживать Временное правительство? Неужели за то, что оно объявляет войну крестьянству?
Говорят, что недоверие к Временному правительству подорвет единство революции, оттолкнёт от неё капиталистов и помещиков. Но кто решится сказать, что капиталисты и помещики поддерживают на деле или могут поддерживать революцию народных масс?
Разве Совет рабочих и солдатских депутатов, вводя 8-часовой рабочий день, не оттолкнул от себя капиталистов, сплотив вокруг революции широкие массы рабочих? Кто решится утверждать, что сомнительная дружба кучки фабрикантов ценнее для революции, чем действительная, кровью закрепленная, дружба миллионов рабочих?
Или ещё: разве Всероссийское совещание Советов, решив поддерживать крестьян, не оттолкнуло от себя помещиков, связав крестьянские массы с революцией? Кто решится сказать, что сомнительная дружба кучки помещиков ценнее для революции, чем действительная дружба многомиллионной крестьянской бедноты, переодетой ныне в солдатские шинели?
Революция не может удовлетворить всех и вся. Она всегда одним концом удовлетворяет трудящиеся массы, другим концом бьёт тайных и явных врагов этих масс.
Поэтому тут надо выбирать: либо вместе с рабочими и крестьянской беднотой за революцию, либо вместе с капиталистами и помещиками против революции.
Итак, кого же мы будем поддерживать?
Кого мы можем считать своим правительством: Совет рабочих и солдатских депутатов или Временное правительство?
Ясно, что рабочие и солдаты могут поддерживать лишь избранный ими Совет рабочих и солдатских депутатов.
“Солдатская Правда” № 6,
25 апреля 1917 г.
Подпись: К. Сталин
О ПРИЧИНАХ ИЮЛЬСКОГО ПОРАЖЕНИЯ НА ФРОНТЕ
Всем памятны злостные наветы на большевизм, огульно обвинявшийся в поражении на фронте. Буржуазная печать и “Дело Народа”, провокаторы из “Биржёвки” и “Рабочая Газета”, бывшие холопы царя из “Нового Времени” и “Известия” — все они единогласно призывали гром и молнии на головы большевиков, объявленных виновниками поражения.
Теперь выясняется, что виновников надо искать не среди большевиков, а среди тех, которые пустили в ход “таинственные автомобили”, призывавшие к отступлению и производившие панику среди солдат (см. “Дело Народа”, 16 августа).
Что это за “автомобили”, и где были командиры , допустившие шныряние этих таинственных автомобилей,— об этом молчит, к сожалению, корреспондент “Дела Народа”.
Теперь выясняется, что причину поражения надо искать не в большевизме, а в “более глубоких причинах”, в непригодности для нас тактики наступления, в нашей неподготовленности к наступлению, в “сырости наших генералов” и пр. (см. “Новое Время”, 15 августа).
Пусть читают и перечитывают рабочие и солдаты указанные номера “Дела Народа” и “Нового Времени”, пусть читают и убедятся:
1) до чего правы были большевики, предостерегая от наступления на фронте ещё в конце мая (см. №№ “Правды”);
2) до чего преступно вели себя вожди меньшевиков и эсеров, агитировавшие за наступление и провалившие на съезде Советов в начале июня предложение большевиков против наступления;
3) что ответственность за июльское поражение падает, прежде всего, на головы Милюковых и Маклаковых, Шульгиных и Родзянко, “требовавших” от имени Государственной думы “немедленного наступления” на фронте ещё в начале июня. Вот выдержки из упомянутых статей. 1) Выдержки из сообщения Арсения Мерича (“Дело Народа”, 16 августа):
“Отчего? Отчего стряслась эта беда, почти одновременно с двух сторон — у Тарнополя и у Черновиц? Отчего внезапно пал дух в стоявших там полках? Что случилось? В чём причина этой внезапной перемены настроения?
Офицеры, солдаты охотно отвечают. Ответы почти дословно совпадают, и каждый в отдельности резким штрихом дополняет жуткую картину...
Главнейшими застрельщиками паники, отхлынивания с передовых постов фронтовики считают бывших городовых и жандармов.
Действуют ли они организованно?
— Трудно сказать,— отвечает интеллигентный прапорщик на крестьян, партийный, соц. - рев., член местного И. К. С. С. и Р. Д. — Но каждый раз неизменно выяснялось, что сеяли страх, распространяли вздорные сведения о близости, о многочисленности неприятеля и о том, что через час-два на нас выпустят удушливые газы, — только бывшие “фараоны”... Многие из нас так полагают, что бывшие городовые, жандармы — даже не сознательные предатели, а просто “шкурники”, просто трусы. А неуловимые шпионы, провокаторы, особым чутьём находят в них верных людей...
Вот как, по рассказам людей толковых и наблюдательных, происходило позорное отступление наших войск...
Идут ротами, дорога широкая... Между ротами небольшие промежутки...
И вдруг—столбы пыли... Впереди задержка, которую никто объяснить не может... Роты останавливаются, топчутся, переговариваются... Вытягивают головы, чтобы разглядеть, что впереди и что в этих приближающихся столбах пыли... Автомобили летят, гудят, и вот они уже совсем близко, и крики: “назад... назад... австрийцы”. Кто кричит, кто в автомобилях,— не разглядеть, так несутся. Иной раз еле разглядишь — кто в гимнастёрке, или какие погоны, иной раз и ничего не разглядеть было... И готово — ещё никто не сообразил, где австрийцы, кто предупреждает, а уж прут обратно... Не успели опомниться — второй автомобиль. Опять крики: “Австрийцы!!! Австрийцы!!! Позиции... сданы... Газы. Скорей, скорей... назад... назад...”
Это была паника, захватившая всех, как молниеносная зараза... Измена, разыгранная как по нотам, с изумительной ловкостью, очевидно, по заранее обдуманному, рассчитанному плану... Около двадцати таких автомобилей мы насчитали без номеров... Семь поймали, и, конечно, оказались в них совершенно чужие нашим полкам, посторонние люди... А около восемнадцати так и ускользнули. Роты, ошалев от крика, от того, что пятились назад передние ряды, поворачивались и удирали... Австрийцы вошли в пустой город, вошли в пустое предместье и шли всё дальше, глубже к нам, как на воскресную прогулку — им никто не мешал...
К другой группе подходит один, другой прибывший из Тарнополя солдат, двое-трое с университетскими значками. И все добавляют дополняющие картину провоцированного отступления штрихи . Героями отступления были проходимцы, шпионы, предатели... Кто они? На это даст ответ недалёкое будущее . Куда делись остальные, которых поймать и выследить до сих пор не удалось? Под каким флагом они работают? Какими лозунгами прикрывают теперь свою преступную работу? Люди, видевшие перед собой ужас тарнопольского отступления, люди фронта верят, что всё тайное до сих пор скоро станет явным для всех, и с раскрытием позорной тайны падёт также и клеймо позора с действовавшей под Тарнополем армии — жертвы гнуснейшего предательства и обмана”.
2) Выдержки из статьи Борисова “Большевизм и наше поражение” (“Новое Время”, 15 августа):
“Мы хотим снять с большевизма огульное обвинение его в нашем поражении. Мы хотим уяснить действительные причины нашего поражения, так как только тогда мы будем в состоянии избежать повторения нашего несчастья. Для военного искусства нет ничего гибельнее, как то, когда причину военного несчастья ищут не там, где она заключается. Июльское поражение произошло не от одного большевизма, оно явилось следствием причин более сложных, иначе грандиозность поражения указывала бы на огромное, чрезвычайное значение в среде нашей армии идей большевизма, чего, конечно, нет и не может быть. Наверно сами большевики поразились обширным последствиям своей пропаганды. Но беду русской армии можно было бы теперь считать поконченною, если бы всё дело заключалось в большевиках. К сожалению, сущность поражения гораздо сложнее: она специалистами военного искусства предусматривалась уже перед началом наступления 18 июня; в “восторженных” объявлениях о “революционных” полках 18 июня, в “красных” знаменах и т. п. сквозила смертельная опасность.
Когда в Ставке были получены оперативные телеграммы о якобы блестящих результатах дня 18 июня, мы, сознавая, что собственно ничего блестящего нет, ибо заняты нами лишь укрепления, которыми враг, при нынешней борьбе, обязан пожертвовать для обеспечения за собой победы, сказали: “большим для нас будет счастьем, если немцы не ответят контрударом”. Но контрудар последовал, и русская армия, как и французская в 1815 году, сразу превратилась в толпу панических людей. Ясно, что катастрофа произошла не от одного большевизма, а от чего-то, лежащего глубоко в организме армии, чего высшее командование не сумело угадать и понять. Вот эту-то более важную, чем большевизм, причину нашего поражения мы и хотим отметить, насколько это возможно в газетной статье, ибо время не терпит.
Германский “милитаризм” установил военно-научную формулу: “наступление есть сильнейшая форма действий ”. Немецкая формула с самого начала войны (грандиозные поражения Самсонова и Ренненкампфа) оказалась непригодна для нас: для сырых генералов и сырых солдат возможна только оборона с обеспеченными флангами. По мере естественной убыли на войне, состав как генералов, офицеров, так и нижних чинов ухудшался, и оборона становилась для нас выгоднейшею формой действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28