"Варгонья" - прекрасный рождественский напиток - сухое вино, немножечко водки и фруктовый компот. Пьешь - вроде бы сладко, но, выпив стакан варгоньи, становишься неудержимым в жажде передвижений. И Энрике предложил:
- Пока сеньора Туана готовит стол, давайте-ка погуляем по улице - нет моих сил на месте сидеть.
И мы пошли гулять между маленькими, аккуратно окрашенными бараками. Ватный снег лежит на асфальте; в окнах стояли крохотные нейлоновые елочки, посыпанные белым нейлоновым снегом, а поскольку снега здесь никто толком не видел - в июльские зимние холода он тает в воздухе, - то представление о хлопьях снега сугубо гипертрофированное: они огромные, чуть не в пол-ладони величиной. Грохотали вокруг нас хлопушки, кто-то палил из стартовых пистолетов, мальчишки пускали ракеты, юноши пели, девушки выстреливали иссиня-черными глазами, проходя мимо, а те, кто постарше, интересовались с истинно латинским любопытством:
- Здравствуй, Энрике! Кто этот с бородой? Он с Кубы?!
- Здравствуй, Мануэль! Это Хулиан, он из Москвы!
- Здравствуй, Энрике! Много уже выпил с кубинцем?!
- Здравствуй, Хесус! Я выпил с бородатым из Москвы рюмашечку ардьенте.
Мы вышли на центральную улицу, связывающую район Ла Франко с шоссе, ведущим в центр Сантьяго. Люди выскакивали из автобусов потные, помятые, без пуговиц, счастливые, прижимая к груди подарки, и стремительно разбегались по домам. Некоторые, впрочем, успевали на ходу рассказать Энрике последние новости: карабинеры в центре блокировали ряды лавочек, опасаясь давки. Такого Рождества со дня рождения Христа никогда еще не было в Чили. Все смогли купить в этом году подарки близким, у всех есть деньги на это - раньше не было.
(Сегодня утром я, кстати, говорил с ребятами из газеты "Эль Сигло" о том, как резко подскочила зарплата на многих предприятиях Чили.
- Ты, видимо, интересуешься возможностью инфляции? - спросили меня.
Мои собеседники - люди с широким образованием, они трезво смотрят на факты, говорить с ними легко.
- Ты прав, - продолжали товарищи, - такая угроза существует в зародыше. Но чтобы стать зловещей реальностью, понадобится более активная "помощь" правых. Саботаж и забастовки могут ввергнуть страну в пучину экономического хаоса, именно на это делают ставку империалисты. Опасна и левацкая болтовня. После победы революции надо кончать дискуссии и начинать работу. До мозолей и кровавого пота! Иначе - проиграем выигранную партию, а этого нам не простят. Но, как это ни парадоксально, даже если представить себе проигрыш - назад пути нет. Если даже на следующих выборах победят демохристиане, они не смогут отработать назад: народ ощутил сладкий вкус свободы...)
...В полночь по телевидению выступил кардинал. Он поздравил народ Чили с Рождеством и сказал, что реформы, проводимые в стране Народным единством, угодны богу и поддерживаются его земными пастырями. Кардинала сменил джаз, и все - Энрике, Карлос; Туана, Глориа - бросились в угол комнаты: там, где стояла нейлоновая елочка, высилась гора подарков. Младшие в семье - Исабель и Карлос, о котором Энрике сказал: "Он будет героем социалистического труда, посмотри на его плечи", - начали раздавать подарки. Заданная доверчивая нежность была в этом рождественском церемониале: все ведь знают, какие подарки куплены родителями и кому они загодя распределены. Но сколько счастья было на лицах Теобольдо, Исабель и Моники! Так они счастливо разворачивали подарки, так затаенно горделиво переглядывались папа Энрике и мама Туана, купившие все эти лакомства, рубашки, пластинки и чулки своим детям, что, ей-богу, слезы на глаза наворачивались. Мне досталась бутылка чинзано. На маленькой бумажечке, прикрепленной к горлышку, каллиграфическая надпись: "Уважаемому сеньору дон Хулиану от семьи Энрике". (Я убрал здесь и в ряде других мест фамилию: теперь хунта бросает в концлагеря тех, кто "смел" дружить с красными из России и принимать их у себя дома.)
Потом по телевидению начался праздничный концерт, который передавали с горы святого Христофора, а потом сеньора Туана пригласила нас на рождественский суп - касуэла. Это великое таинство - чилийский суп касуэла! Огромный кусок дымного мяса, початок разварной кукурузы, перец, морковь, лук вкуснотища! Только нужно обязательно положить в касуэлу чуть-чуть "ахи ин паста" - красного соуса, похожего на грузинскую аджику, но еще более злого аж глаза дерет. Под касуэлу у нас прекрасно прошли три рюмки "агуа ардьенте", и Энрике, быстро допив свой кофе (он очень торопился, он хотел двигаться, "раскаленная вода" требует, чтобы человек двигался), вышел на середину комнаты и начал танцевать. Он танцевал один, сам с собой, торс его был неподвижен, а лицо заданно мертво, двигались только ноги, да и то лишь начиная от колен (точнее - кончая коленями). Он танцевал самозабвенно, лишь иногда ослепительно улыбаясь, и сразу же становился похожим на женщину - так же хитро и застенчиво увлекал всех нас к танцу этот сорокапятилетний отец и дед. И все мы поднялись и стали танцевать. Мы танцевали и кукарачу, которая сейчас снова популярна в Чили, как и сорок лет назад, и ча-ча-ча, которая популярна во всем мире, и "казачок", родной наш "казачок", ставший "национальным" немецким, чилийским, японским и бог знает чьим еще танцем...
Утром 25 декабря я вышел из "Дома писателей" и заглянул в "мой" немецкий бар - там я обычно завтракаю. Какой-то пьяный парень, одетый в шелковый бело-красный, немыслимый костюм, доказывал свое истинно аристократическое итальянское происхождение рыжему испанцу из Виго. Они пили кружку за кружкой белое, пенное пиво, опохмеляясь после глубокого рождественского пьянства. Было в баре пусто и тревожно, - такое ощущение обычно появляется после веселой бессонной ночи.
"Итальянский аристократ" в заляпанном соусом костюме, шатаясь, перешел широкую Апокуинду и скрылся в здании фашистской "патриа и либертад". Ночью молодчики, подобные этому, расклеивали на стенах домов лозунги: "Долой Альенде!" (Через полтора года люди, подобные этому, будут сжигать на улицах книги и расстреливать людей.)
Внешне в столице все спокойно и безмятежно. Но это только внешне: в городе действует фашистское подполье; готовятся антиправительственные выступления; вынашиваются планы захвата власти ультраправыми. Знакомый полковник карабинеров рассказал мне, что рядовые полицейские, несшие дежурство сегодняшнюю ночь, не очень-то и ворчали, потому что чувствовали глухое, тайное напряжение в столице - острее тех, кто сидел за праздничным столом.
...В центре - пусто, прохожих почти нет; повсюду гигантские свалки валяются обгоревшие доски, которые еще вчера были нарядными, уютными лотками. Ночью они были разрушены карабинерами. Пожарники трудились всю ночь, сжигая картон, фанеру и бумагу. Шумная ярмарка праздника кончилась, начинаются будни.
Разговаривая по телефону о вылете на Огненную Землю, я вдруг почувствовал, как пол заходил у меня под ногами. Фернандо, мажордом нашего "Каса-де-лос-Эскриторес", выскочил из кухни, белый, как простыня, и страшно закричал:
- Карлос! Карлос! Где ты? Карлос!
Карлос - его маленький сын. Толчок землетрясения был довольно сильным. Карлос с ревом выбежал из туалета, не успев надеть штанишки, такой же испуганный, как отец.
В газете "Кларин" гигантский заголовок: "Малыш во время Рождества национализировал американскую шахточку, а потом унес в клюве 600 бумажек". Расшифровывается это следующим образом: "Бандит изнасиловал американскую туристку и вдобавок ко всему украл у нее 600 эскудо". Или еще - в той же газете: "Юноша решил поменять у маленькой девочки пеленки, но когда он начал это делать, проснулся его приятель, и всем стало очень плохо". Расшифровывается это так: вчера на свадебной церемонии в Вальпараисо подвыпивший шафер решил поиграть с невестой друга в пустой комнате. Жених, протрезвев, зашел в эту комнату, увидал, что вытворяет его приятель, достал из кармана нож, всадил его шаферу под лопатку, а затем хотел зарезать и благоверную, но его скрутили родственники.
А незаметным петитом напечатаны сообщения о подрывной работе партии националистов на севере Чили; о близящейся забастовке летчиков национальной авиакомпании "ЛАН"; об очередной атаке правых на министра внутренних дел Тоа ближайшего сотрудника Альенде, высокого аскета с лицом Дон-Кихота.
Президент Союза писателей устроил встречу с секретариатом правления. Собралось пятнадцать человек. Пришли Диего Муньос, поэт Эктор Пенночет, создавший очень интересную поэму о любви (в прошлом году он получил премию Габриэлы Мистраль), приехал профессор Поли Делано, один из секретарей союза. Великолепный специалист по английской филологии, он через два дня улетает в Гавану: - избран членом жюри межамериканского литературного союза. Вице-президент союза Альфонсо Гомес Ливано подарил мне книгу своих стихов. Пришел Хорхе Телье, Луис Мерино улыбчиво сказал о нем:
- Это - главный поэт Чили, потому что, во-первых, он, как и я, южанин; во-вторых, в противоположность мне, лирик; в-третьих, он переводит всего Сергея Есенина.
Марина Кристина Минарес подарила мне поэму "Родина или смерть", посвященную Че Геваре. Познакомился я с Роландо Монедино, аргентинским писателем-эмигрантом, который живет в Сантьяго (он по праву считается одним из лучших детских писателей). Антонио Монгоре, первый в Чили писатель-фантаст, недавно выпустил роман "Не умереть". Пришел поэт Рикардо Навиа - он закончил цикл стихов на тему романа "Братья Карамазовы".
- Скоро мы исчерпаем все сюжеты, - улыбнулся Рикардо, - и будем писать только на "темы" ушедших гениев. А через сто лет станут писать на темы "меня". Вот сумятица будет у критиков, а?!
Писатели рассказывали о своем творчестве, о житье-бытье.
Здесь, как и всюду на Западе, литератор не может жить профессиональным трудом, он обязательно должен быть служащим - в банке, оффисе или в газете. Чтобы поехать на Кубу, Поли Делано вынужден был обойти по крайней мере десять журналов и газет, пока не достал денег на билет. (Он - видный литератор и ученый - не считает возможным пользоваться какими-то особыми привилегиями. Да и его отец, посол Чили в Стокгольме, мог бы оказать ему содействие по линии министерства иностранных дел.) Поли добрался до женского журнала "Моды", и там профинансировали его полет в Гавану, заказав цикл репортажей о кубинских женщинах.
Интерес моих чилийских коллег к советской литературе огромен. Естественно, их потрясают тиражи наших книг. И еще они отмечали, что ни в одной стране мира нет такой детской литературы, как у нас. "Обойма" - как определили в конце тридцатых годов Гайдара, Маршака, Чуковского, Михалкова, Барто - вписала новую страницу в историю мировой детской литературы. Мы же перестаем замечать привычное - нас не удивляет обилие великолепных детских книг, а ведь нигде в мире этого нет. Со стороны, как говорится, виднее. Если же сказать жестче, то получится: "Нет пророка в своем отечестве". Сплошь и рядом мы начинаем ценить то, что есть у нас дома, лишь попав за границу, "настроившись" на волну тамошней жизни. А жаль. Если человек сам себя не уважает, смешно требовать уважения от других.
Ночью заехал в редакцию коммунистической газеты "Эль Сигло". Директор газеты, член ЦК Рохас, сказал мне:
- Дело пахнет керосином, Хулиан. Только что объявили забастовку одиннадцать радиостанций столицы. Правые газеты в вечерних выпусках нападают на министра внутренних дел Тоа. Атаку возглавил лидер центра демохристиан Фуэнтэальба. В блоке с ним выступает националист Доминго Годой и от правых радикалов Рауль Моралес. Мы чтим конституцию, но если дойдет до схватки, поверь мне, - правые разорвут ее, как листок бумаги...
(Я всегда просматриваю объявления в газетах, когда бываю за границей. Проглядывая "Меркурио", натолкнулся на объявление клуба конелюбов "Хипико": "Во втором заезде побежит "Царевич" под управлением жокея, пожелавшего остаться инкогнито. Его главным соперником будет жеребец-трехлеток "Роммель". Прогнозисты пресс-клуба "Хипико" назвали "Царевича" фаворитом, хотя его данные уступают и "Роммелю", и "Навуходоносору", и "Батистини". Все-таки здесь неудержима тяга к монархической геральдике. В этом сказывается "гишпанский" дух чилийцев, хотя их по справедливости называют "англичанами Латинской Америки" - за спокойствие, тягу к доказательному анализу и демократизм.)
Уезжаю на аэродром Падауэль. В два часа уходит самолет в Пунта-Аренас столицу Огненной Земли, центр провинции Магальянес. Проехали мимо "Кайямпа" трущоб по дороге в Падауэль. Трущобы сейчас сносятся бульдозерами; правительство Альенде объявило конкурс на лучший проект домов для рабочих, и видно, как начали воздвигаться новые районы вместо страшных бидонвилей. Один из таких районов называется "Элиас Лаферте" - по имени основателя Чилийской компартии. Неподалеку возникнут районы "Фидель Кастро" и "Че Гевара".
В жарком мареве видна вершина горы Кондес. Она всегда покрыта льдом, даже в тридцатиградусную жару.
Дожидаясь самолета, мы с Хосе поднялись в ресторанчик и выпили по стакану терпкого, красного вина - тинто. Нашим соседом оказался красивый, седой, очень моложавый мужчина. Он услышал, что я говорю по-английски, и представился:
- Мигель Лауренсио, абогадо.
("Абогадо" - значит адвокат. Мне очень нравится само звучание этого слова.)
Он спросил, как мне показалась Чили. Я ответил, что я от Чили в восторге. Он спросил, как я устроился. Я ответил, что устроился прекрасно. Он открыл рот, чтобы задать новый вопрос, но объявили посадку на его самолет, улетавший на Рио-де-Жанейро, и он, церемонно откланявшись, ушел. Хосе сумрачно посмотрел ему вслед.
- Вы его знаете? - спросил я. - Плохой человек?
- Большинство абогадо плохие люди, - ответил Хосе. - Они не поддерживают Народное единство. Только поэтому правые до сих пор и решаются показывать революции хищный оскал своих клыков.
(Хосе несколько раз говорил о своей нелюбви к "абогадо".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25