– Я бы хотела куда-нибудь в теплое место, недалеко от Японии, – сказала Онико. Снизи, уже отказавшийся от надежды найти колонию хичи, добавил свой голос к ее просьбе.
Распределяющая программа выглядела как учительница средних лет, с яркими глазами и ласковой речью. Хотя внешне она казалась человеком, Снизи чувствовал, как от нее исходит доброта. Она посмотрела на экран – который на самом деле не существовал, как и она сама, – немного подумала и довольно улыбнулась Снизи.
– У меня есть три вакансии на Моореа, Стернутейтор. Это совсем рядом с Таити.
– Спасибо, – вежливо ответил Снизи, глядя на карту и не узнавая ее. Название острова ничего не значило для него. Одно человеческое название очень похоже на другое, и для мальчика хичи все они экзотичны. Но Гарольд, мрачно примирившийся с тем фактом, что его не отправят немедленно на планету Пегги, закричал сзади:
– О, парень! Я с вами, ладно? И если тебе там понравится, может, ты купишь остров, как ты сказала, Онико?

Шаттл сквозь удары атмосферы опустил их на петлю в Новой Гвинее. Потом самый легкий участок пути – стратосферный реактивный самолет до Фаа-Фаа-Фаа, аэропорта на Папеэте. В качестве особой заботы о вновь прибывших директриса школы, человек, встретила их и провезла мимо соседних островов на лодке.
– Смотрите, – сказала она, взяв Онико за руку. Дети вцепились в сидения открытого вельбота с инерционным двигателем. – За этим мысом, внутри лагуны, видите белые здания на берегу? С одной стороны, на склоне горы, роща тара, а с другой – плантация папайи? Это ваша школа.
Она ничего не сказала о других, гораздо более мрачных зданиях, дальше по берегу в сторону гор. Гарольд был слишком занят – он перегнулся через борт вельбота, и его рвало, – чтобы спросить о них; Снизи слишком поглотила бесслезная тоска о далеком ядре, а Онико была слишком запугана мощным тяготением Земли, чтобы реагировать на что-нибудь.
Для Онико все это путешествие было чрезвычайно болезненным и даже угрожающим здоровью. Она была раздавлена. На земле ее хрупкое тело весило всего тридцать килограммов, но это в двадцать с лишним раз больше, чем привыкли нести ее нетренированные кости и мышцы.
Все дети, которые находились на Сторожевом Колесе, нуждались в подготовке к земному тяготению. Весь долгий полет к Земле их заставляли пить содержащие кальций напитки, вроде молока или горячего шоколада, и самый странный напиток – «сырный суп»; им приходилось ежедневно проводить по три часа, вращая педали или работая на пружинных механизмах. Для большинства детей это была просто разумная предосторожность. Для Онико – единственная альтернатива сломанных каски. Врачебная программа разработала для нее специальный план, и она ежедневно по многу часов проводила на столе, а в это время гудящие сонары укрепляли ее кости, а электрические разряды заставляли дергаться и сокращаться все мышцы. Когда корабль приблизился к земной орбите, машина-врач заверила Онико, что ее организм в достатке снабжен кальцием. И девочка в безопасности от переломов и трещин в костях, если проявит осторожность, будет ходить в специальном корсете-ходулях и не станет спрыгивать ни с какой высоты. Но если кости были подготовлены к испытанию, то для мышц подготовки оказалось недостаточно. И теперь каждый шаг утомлял Онико. Каждый раз, вставая, она испытывала боль в теле. И поэтому самым экзотическим испытанием, давшим ей наибольшее наслаждение в первые дни пребывания в Западно-Полинезийской подготовительной школе, стало купание в лагуне.
Конечно, вода не только радовала ее, но и пугала. Под этими прекрасными зелеными волнами скрываются живые существа! Но Онико приняла заверения школьной машины, что они не могут повредить ей, и погружалась в теплую соленую лагуну, где ее уставшие кости переставали испытывать ощущение тяжести. И потому Онико благословенно плавала, когда только могла. Утром, до уроков, в переменах, даже в темноте, когда (тоже удивительная, хотя и пугающая) «Луна» отражалась в ряби вокруг нее.
Для Снизи море не представляло ни возбуждения, ни вообще веселья. Он видел моря на своей планете, в ядре. Почему бы и нет? Их не считали местом отдыха, потому что хичи не умеют плавать. Кости и мышцы не держатся на воде без достаточной прослойки жира, а у хичи нет никакого жира. Поэтому, чтобы составить компанию Онико, Снизи иногда садился в резиновую лодку. Но очень редко заплывал в воду глубже своего роста.
Гарольд вначале оказался на Моореа как дома.
Земля очень похожа на планету Пегги, объяснил он одноклассникам. Нет, ответил один из соучеников, нужно говорить наоборот: планета Пегги очень похожа на Землю. На самом деле. Именно это заставило людей в самые ранние дни энергично приняться за колонизацию, когда плодовитость человечества превзошла возможности родной планеты прокормить людей. Ну, может быть, рассудительно ответил Гарольд, но любой придурок сразу поймет, что планета Лести лучше.
Гарольд был разочарован, даже рассержен, когда остальные дети не проявили особого интереса к его рассказам.
У троих детей с Колеса был общий недостаток. Все они оказались чужаками. Поступили они в школу последними, когда учебный год уже давно начался. Уже сформировались дружеские отношения и союзы. Конечно, директриса попросила всех учеников проявлять особое внимание к пришельцам из межгалактического пространства. Какое-то время ученики это делали. Но недолго. Когда были заданы все вопросы («А Врага вы сами видели? Когда он собирается выйти?») и было отмечено отсутствие удовлетворительных ответов, мощные силы дружбы по комнате или по футбольной команде взяли свое и вытеснили новичков. Не грубо, не насильно. Но вытеснили.
Труднее всего пришлось Снизи и Онико. Снизи оказался единственным хичи в школе, а Онико – единственным ребенком, воспитанным по способам хичи. Они были просто слишком чуждыми, чтобы легко с кем-нибудь подружиться. У Гарольда вначале таких проблем не было. Он смотрел на великолепный центральный пик Моореа и говорил:
– И вы называете это горой? Да на планете Пегги есть гора высотой в четырнадцать километров!
Он видел на экране сцены Нью-Йорка и Бразилии и презрительно говорил, что на планете Пегги жители содержат свои города в чистоте. После обсуждения на уроке истории Помпой и Великой Китайской Стены Гарольд на перемене заявил, что у жителей планеты Пегги хватило ума выбросить весь старый хлам. Поскольку в школе были дети из Катманду, Нью-Йорка, Бразилии, Пекина и Неаполя, пренебрежительное отношение к туристической привлекательности их родных городов не улучшило их отношения к Гарольду. Конечно, школьная машина просила их проявить выдержку, но ученики не обязаны были выполнять ее просьбы.
В конечном счете Гарольд оказался более чужд детям, чем Снизи и Онико. Эти двое старательно учились. В свободное время работали с информационными машинами, узнавали то, чего от них и не требовалось. Оба быстро оказались в числе лучших учеников класса, а Гарольд, которому с трудом удавалось добиваться респектабельного С с плюсом, завидовал их успехам. А в основном приходил в ярость. Когда однажды машина-учительница начала раздавать результаты тестов за день, над годовой Гарольда загорелась лампа, он вскочил и закричал:
– Директор! Это нечестно. У этих двоих лучше отметки, потому что они обманывают!
– Ну, Гарольд, – терпеливо сказала учительница – уже был конец дня, ученики устали и все становились беспокойны, если не раздражительны. – Конечно, Стернутейтор и Онико не обманывают.
– А как еще это назвать? У них с собой все время информационные машины класса А, и они ими пользуются!
Школьная машина твердо ответила:
– Гарольд, ты знаешь, что Стернутейтор, как и все хичи, нуждается в постоянном источнике микроволнового излучения для своего здоровья...
– Онико не нуждается!
Машина покачала головой.
– Не нужно говорить об обмане, если ученик просто носит с собой свою информационную систему. Ведь и у тебя есть собственная на столе. А теперь, пожалуйста, вернись на место, и мы обсудим вечернее задание по концептуализации.
Днем на берегу лагуны Гарольд сидел неподвижно в стороне, а Онико плескалась в мелкой воде, и Снизи искал куски коралла.
– Мне жаль, что мы тебе не нравимся, – сказал Снизи.
– О чем ты говоришь? Мы друзья! Конечно, вы мне нравитесь, – солгал Гарольд.
– Я думаю – нет, – с двух метров откликнулась Онико.
– Почему, Гарольд? Я чем-то повредила тебе?
– Нет, но ты человек. Почему же ты ведешь себя как хичи?
– А что плохого в поведении хичи? – раздраженно спросил Снизи.
– Ну, – рассудительно сказал Гарольд, – ты ведь ничего не можешь сделать, раз ты такой, но вы, хичи, такие трусы. Убежали и спрятались от Врага. Я вас не виню, – сказал он с таким видом, что ясно было, что винит всех хичи, – потому что мой папа сказал, что хичи естественно быть желтыми.
– Я скорее коричневый [игра слов: по-английски yellow – «желтый» имеет и значение «трусливый»], – гордо ответил Снизи; его цвет менялся – признак взросления.
– Я имею в виду не цвет. Я имею в виду трусость. Это потому, что вы не сексуальны, как мы, люди.
Онико подплыла ближе к берегу, шлепая по воде.
– Никогда не слышала таких странных слов! – сказала она.
– Это биологическая проблема, – объяснил Гарольд. – Папа мне все рассказал. Люди – самые сексуальные существа в Галактике, поэтому они такие сильные и умные. Если посмотришь на какое-нибудь низшее животное, например, на льва, гориллу или волка...
– Я их никогда не видела.
– Конечно, но ведь картинки видела? И Снизи видел. Ну, так вот. Видели вы у гориллы груди, как у женщины? – Он перехватил взгляд Снизи, устремленный на плоскую грудь Онико, и раздраженно добавил: – О, Боже, я не имею в виду сейчас. Когда она вырастет. У женщин все время большие груди, а не только тогда, когда нужно кормить детей, как у глупых животных. Вы знаете, женщины могут заниматься сексом все время, а не только раз в году. Это все объясняет, понимаете? Это способ эволюции сделать нас лучше, потому что женщины заставляют мужчин все время стараться ради них. Так началась цивилизация, сотни тысяч лет назад.
Онико, болезненно хмурясь, выбралась из воды. Пытаясь понять мысль Гарольда, она спросила:
– А какое отношение это имеет к храбрости?
– Именно поэтому люди всего добились! Папа мне все рассказал. Отцы все время остаются рядом, потому что они... ну... хотят заниматься любовью, понятно? И поэтому добывают еду и все прочее, а матери могут лучше заботиться о детях. А у хичи этого нет.
– Мои родители все время вместе, – принужденно сказал Снизи. Он не рассердился. Он еще не решил, стоит ли сердиться на Гарольда, но спор смутил его.
– Вероятно, потому, что хичи копируют поведение людей, – с сомнением ответил Гарольд, и Снизи задумчиво посмотрел на него. Он подозревал, что отчасти это правда. Он знал, что в ядре хичи живут общинами, а не отдельными семьями. – Ну, ведь они не занимаются сексом все время, как мои мама и папа, верно?
– Конечно, нет! – воскликнул Снизи, шокированный. Женщины хичи занимаются любовью, только когда биологически подготовлены к этому. Отец уже давно объяснил ему это. Само тело подсказывает женщине, что пришло ее время, и она говорит мужчине – так или иначе. Тут как будто не нужны слова, но в этой части Бремсстралунг не все объяснил ясно.
– Вот видишь? – торжествующе воскликнул Гарольд. – Это заставляет людей-мужчин все время выставляться для подружек! В старину мужчины охотились или воевали с соседним племенем. Теперь они делают другое, например, играют в футбол или совершают научные открытия – или отправляются в полеты. Мы от этого такие храбрые.
Онико, растираясь полотенцем, с сомнением сказала:
– Папа говорил мне, что мой дедушка очень боялся, когда улетал с Врат.
– Ах, Онико, – раздраженно сказал Гарольд, – я говорю об общем законе, а не об индивидуальностях. Слушай, ты просто ничего не знаешь о человеческом мире, потому что никогда не жила в нем. Как на планете Пегги.
Онико выпрямилась в своем корсете.
– Не думаю, чтобы на Земле было так, Гарольд.
– Конечно, так! Разве я тебе не сказал?
– Нет, не думаю. Когда мы оказались здесь, я проделала кое-какие розыски. Снизи! Дай мне мою капсулу; мне кажется, это у меня в дневнике.
Она взяла капсулу и склонилась к ней. Потом, с трудом распрямившись, сказала:
– Да, вот оно. Слушай. "Старомодная «ядерная семья» теперь встречается на Земле редко. Часты бездетные пары. Когда у родителей есть дети, оба родителя работают; есть и большое количество семей с «одним родителем». Так что не все так, как ты говоришь, Гарольд.
Гарольд презрительно фыркнул.
– Дневник – детское занятие, – сказал он. – Когда ты его начала?
Она задумчиво посмотрела на него.
– Точно не помню. Еще на Колесе.
– Я тоже веду дневник! – воскликнул Снизи. – Ты мне как-то рассказала о своем, и я решил, что это неплохая мысль.
Онико нахмурилась.
– А мне казалось, что это ты мне рассказал, – заметила она. Потом сморщилась. – А сейчас мне хочется вернуться в спальню и полежать немного до обеда.

Я чувствую себя слегка виноватым, потому что приходится все время вас дергать (хотя, вынужден сказать, не настолько, насколько придется позже). Мне кажется, что пора немного разобраться со временем. Все это происходило не тогда, когда мы с Эсси находились на Сморщенной Скале. Гораздо раньше. Еще когда мы с Эсси начинали обсуждать, стоит ли отправляться на празднование сотой годовщины на Сморщенную Скалу. Моя жизнь тогда казалась почти безмятежной. Я не знал, что приближается.
Конечно, дети тоже не знали, что приближается. Они занимались своими делами, то есть были детьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45