Но Сергей уже чувствовал, что дальше словесных угроз старик не пойдет, что он, судя по всему, сам его побаивается. И потому радость не умалялась. Хотя от вони можно было рехнуться.
Встревожился Сергей, лишь когда в мрачное и сырое помещение, ще он сидел, ворвалась целая команда бородатых мужиков в шлемах, панцирях, с алебардами в руках. Передний ткнул старикана древком в спину, и тот упал. Шестеро подскочили к Сергею и выставили вперед длинные узкие мечи.
– Вы чего-о? – удивился тот, все еще не понимая серьезности своего положения.
– Взять! – процедил самый толстый и напыщенный. И махнул в сторону Сергея коротенькой ручкой.
Меченосцы дернулись было, но тут же замерли.
– Инкуб!!! – просипел один с таким видом, будто его толкали в пламя.
– Взять инкуба, дармоеды! – разъярился коротышка и рванул кружева на груди.
Сергей ушам своим не верил. По обличью и прочим приметам вся эта вооруженная банда должна была выражаться на испанском, в худшем случае, на португальском. Но они шпарили по-русски, да еще беэ малейшего акцента! На загримированных под средневековых стражей актеров эти люди похожи не были.
– Убрать этого! – провизжал напыщенный.
И патлатого старика тут же уволокли за ноги – голова его безвольно билась о гранитные плиты, из карманов высыпался какой-то серенький порошок. Сергею старик не нравился. Но ему не нравилось и столь непочтительное отношение к старости. Он сделал попытку встать.
– Щя всех сожрет! – прошипел крайний меченосец. И попятился в ужасе. Глаза у него были шальными, лицо бледным даже при тусклом свете луны и плошек, казалось, он вот-вот грохнется в обморок.
– Не сожрет, – заверил кто-то из мрака. Вперед выступил кривоногий и вислоусый верзила с алебардой в руках. – Тут особый подход нужен.
Он взмахнул древком алебарды, перевернув ее тупым концом к Сергею-инкубу, задержал на мгновение в воздухе... и все пропало.
–... параграф тридцать седьмой, глава шестнадцая, пункт четвертый, та-ак-с! Чего там у нас, погляди-им, ага, вот! Демон-инкуб, принявший человеческий облик и отрицающий свою сущность, подлежит допросу с пристрастием по трем категориям. В случае упорствования...
Голос долетал до Сергея как сквозь вату. Голос был занудный и явно похмельный. Понять, о чем говорилось, не было никаких сил – в голове перемешивались параграфы, пункты, дознания, ссылки, примечания, категории – тут и в нормальном состоянии запутаешься. Он сидел на чем-то очень неудобном, спину кололо, ноги – тоже, под локти словно иголок навтыкали или гвоздей. Сергей пошевельнулся – в ягодицы впилось что-то острое. Он попробовал встать – не тут-то было! Наоборот, его еще сильнее прижало к невидимым остриям. Они были совсем коротенькие, кожи явно не протыкали, но их было так много, что и деваться некуда, они были повсюду! Сергей подумал даже, что у него просто-напросто затекло все тело, что сейчас оно отходит, вот и колет как иголками... Но нет, все было иначе, он это сообразил через несколько секунд. Снова дернулся – и опять обожгло зад, спину, ноги, руки.
– У-у-у, зар-раза!!! – простонал он. – Да что ж это творится, эй! Есть кто-нибудь?!
– Есть, есть! – отозвалось занудно. – Никак прочухался, отродье сатанинское, а?!
– Развяжите! – потребовал Сергей.
– Ага, щас! – пронудил похмельный. – Тебя развяжи!
– Хоть повязку с глаз снимите! Ну чего она вам?!
Голос прозвучал над самым ухом:
– А как зыркнешь ежели по-бесовски, тогда что?!
– Не зыркну! – Сергей постарался, чтоб голос его был этанолом прямоты и честности. Получилось плоховато, лживо и дрожаще.
Но это, видно, и успокоило похмельного.
– А у тебя глаз не дурной случаем? – спросил он для проформы, уже распутывая узел на затылке. – А то тут одному развязали четвертого дня, а у помощника писаря баба наутро шестипалого принесла.
– Причем тут глаз?! – не понял Сергей.
– А при том! – твердо заявил похмельный. – Всех четверых и сожгли! Вот при чем!
– Кого это четверых-то?
– Бабу, мальца, помощника и подследственного с дурным глазом, а как же?! Порядок должен быть!
Повязка спала с Сергеева лица. И он увидал занудного. Им оказался бритый, в меру упитанный человек среднего роста, одетый в серую рясу с откинутым капюшоном. За ухом у бритого торчало гусиное перо. На носу красовалась огромная бородавка.
– Советую во всем признаваться сразу, – сказал бритый протокольным тоном. – Ты у нас не один!
– Хоть бы дощечку какую подложили, – взвыл Сергей, – колет, сил нет!
Бритый поморщился.
– Будет тебе и дощечка, и целая доска гробовая, ежели выложишь все как на духу. А нет – золу по ветру развеют да плюнут вслед на все четыре стороны! – проговорил он заплетающимся языком.
Сергей старался не двигаться, стоило шевельнуться – и в тело вонзались маленькие тупые иглы. Он лишь теперь сообразил, что сидит в пыточном кресле. Руки его были привязаны к подлокотникам, нога скованы зажимами, сзади из спинки кресла торчали две длинные железные штуковины, они не давали нагнуть головы. Но Сергею и так было видно почти все. Сферические своды пыточной в несколько слоев покрывала сажа, казалось, что она вот-вот начнет отваливаться слоями. Своды были низкими и давящими. В двух метрах справа, в стене, располагалась грубая каминная ниша. В ней-краснели затухающие угли, а рядышком вповалку лежали грязные щипцы и клещи всех размеров. Сергею эти инструменты сразу не понравились, аж по лбу заструился холодный пот. Последний раз он испытывал такое же чувство, сидя в зубоврачебном кресле. Но там руки и ноги были свободны, и он мог убежать в любую минуту. Даже под бревном дикаря-телепата ему не было столь худо, там грозила смерть, но смерть мгновенная... Здесь намечалось, судя по всему, нечто повеселей.
– Хоть бы сказали – за что?! – выдавил из себя Сергей.
– Это ты, нечестивец, нам говорить будешь! – возразил бритый. – А мы будем спрашивать! – Он нагнулся ниже и шепнул Сергею в ухо: – Чего-то я не верю, будто ты инкуб, непохоже! Может, врут?!
– Конечно, врут! – обрадовался Сергей.
– А может, и не врут, – философски заметил бритый. – Сейчас времена смутные, ненадежные, поди, разберись! Но я так думаю, что ежели все инкубы такие, и в ад-то не страшно провалиться, верно? – Он пьяно икнул. И прикрыл рот сизой ладошкой.
– Где не был, там не был, – промямлил Сергей, – врать не буду. По мне, у вас самый настоящий ад и есть!
Бритый замахал на него руками, перекрестился суетно и быстро.
– Не богохульствуй, нечестивец! У нас житуха славная, никто не жалуется. Попробуй только вякни!
– Вот-вот! – согласился Сергей.
Бритый его не понял. Уставился тупо, разинув рот.
А Сергей повернул голову налево... и чуть снова не провалился в забытье. На поросшей плесенью сырой стене крепились две широченные почерневшие от времени доски. А в досках, точнее, во всевозможных пазиках, пазах, дырах, дырочках, в ремешках, зажимчиках, скобочках было понатыкано и развешено столько пыточных орудий всех форм и размеров, что глаза разбегались. Там были иглы, иголочки, иглища, пилы, пилки, крючья, крюки и крючочки, буры, сверла, трезубцы, вилки и вилочки, ножи, ножички – и прямые, и изогнутые, и трехгранные, и зазубренные, и прочая, прочая, прочая. Внизу, под досками, лежали тиски, тисочки, растяжки и такие штуковины, каких Сергей отродясь не видывал. Предназначение их было однозначно.
– Оснащено все у вас тут на совесть, – процедил он.
– Не жалуемся, – с оттенками гордости проговорил бритый. – Нам отказу ни в чем нету!
Из сводчатого потолка торчали крюки. С крюков свешивались цепи. Прямо по курсу, метрах в трех с половиной стоял низкий обшарпанный столик. На нем лежала толстая книга, свиток желтой бумаги, рядом покоилось нечто круглое, с крышечкой, похожее на чернильницу. Да, тут не шутили!
За спиной вдруг что-то скрипнуло, хлопнуло. И из-за кресла вышел еще один в рясе – плотный и нахмуренный. Он лишь еле кивнул – и бритый устремился к столику, вытащил из-за уха перо.
– Упорствует? – поинтересовался хмурый. И закусил черную обветренную губу.
Был он крайне неприятен на вид: черен до Неприличия, волосат, лобаст, носаст, имел сросшиеся мохнатые брови, свисающие лохмами на глаза. Сергей заметил, что ногти у хмурого обгрызены чуть не до корней.
– У нас не поупорствуешь, – пропел бритый и мелко угодливо рассмеялся. Смех был пьяный, дурашливый.
– Цыц! – оборвал его хмурый. И поднял с земли пудовые клещи. У Сергея сердце замерло – такими клещами можно было берцовую кость перекусить.
– Я все скажу! – заявил он. И сам удивился искренности своего голоса. Доселе он не владел подобными интонациями, так горячо и проникновенно на его памяти говорили лишь две комсомолочки-активистки, одна в школе, другая в институте, да и то – говорили лишь на торжественных собраниях.
Хмурый поглядел на него недоверчиво. Потом бросил клещи к камину-жаровне, а сам подошел к столу, взял свиток, развернул его.
– Тут записано, что ты – инкуб! – сказал он глухо.
– Инкуб! – подтвердил Сергей.
Бритый сорвался с колченого табурета, опрометью бросился к двери, зацепился ногой за кркж н грохнулся. Хмурый пнул его в бок. Но ничего не сказал. Осторожно поднявшись на четвереньки и затравленно озираясь, бритый пополз обратно к столу. Голова у него подергивалась словно в тике.
– Дерзость твоя изрядна! – проворчал хмурый. Он, видно, не слишком-то поверил допрашиваемому, демон-инкуб – гроза женщин, на его взгляд, должен был выглядеть несколько иначе. Но опровергать слов подозреваемого не стал.
– На что же ты уповаешь? – вопросил хмурый после долгого молчания. – На своих дружков-бесов? Или может, на самого Вельзевула? Или ты думаешь, что вся ваша нечистая шатая сможет пробраться сюда и вызволить тебя?
Бритый судорожно перелистывал толстенную книгу, сопел, шмыгал носом. Потом вдруг выдал невнятной скороговоркой:
– Нашел! Вот! Чтобы не дать демону-инкубу покинуть тело, в которое он вселился, и чтобы обезвредить его, необходимо в темечко испытуемому вогнать на два вершка большой шип, триж– ды повернуть его там, как изображено на рисунке. А дабы демон-инкуб не вышел из испытуемого через иные отверстия, следует во время процедуры погрузить тело в расплавленное олово и...
– У нас нету олова! – оборвал скороговорку хмурый. – Может, его просто посадить на жаровню?
– Жаровни тоже нет, – вяло ответил бритый.
– Ну, ладно! Будем уповать на провиденье Господне и свой опыт. Тебе не тяжело держать перо, а, бездельник?! Возьми-ка щипцы великомученика Мартина и выдери инкубу пару ноготков для начала!
– Не надо! – заволновался Сергей. – Я на все вопросы отвечу, все выложу! Чего раньше времени ногти рвать-то?! Надо все по порядку!
– Ишь ты, грамотный, – неодобрительно выдавил хмурый.
Бритый справился со своим страхом и растерянно зыркнул на Сергея, тут же вновь опустил глаза. Руки у него все еще дрожали – такими руками только ногти рвать, вместе с пальцами.
– Тут написано, что от тебя забеременело пять порядочных горожанок Гардиза, верно? – спросил хмурый.
– Гардиз – это чего такое? – переспросил Сергей.
– Издевается, – совсем тихо сказал хмурый. Взял с доски какие-то плоскогубцы с изогнутой ручкой, подошел к Сергею вплотную и неожиданно резким движением ухватил его своим инструментом за нос, потянул на себя.
– Мы-ы-ы-ы!!! – замычал Сергей. Задергался, забился в колючем кресле. Ему показалось, что нос вотвот оторвется, а хмурый все тянул и тянул. На губы и подбородок струйками потекла кровь. Но Сергей не замечал ее, он мычал, хрипел, тянулся всем телом за рукой хмурого, он бы встал и побежал за клещами, но кресло не пускало!
– Да-а, слабый инкуб пошел, хлипкий, – неодобрительно прокомментировал событие хмурый.
– Сознаюсь, – просипел Сергей невнятно.
Но его поняли. Бритый быстро застрочил что-то на бумаге гусиным пером.
– Тем самым ты породил еще пятерых бесов, – менторски произнес хмурый, – ты задал лишнюю работу Святой Инквизиции! Как мы будем разыскивать бесенят и их мамаш? Ты должен нам помочь!
Плоскогубцы разжались. И Сергей почувствовал, как увеличивается его нос – он сначала разбух до размеров груши, потом маленькой дыньки, потом арбуза, потом начал заполнять собою все помещение... Сергей дернул головой и сильно ударился затылком о деревянную спинку кресла. Но это не помогло – нос горел, словно его окунули в кипящее масло. Даже воздух, проходивший через ноздри, раскалялся, становился горяченным, им трудно было дышать. Зеленые круги запульсировали перед глазами.
– Всех покажу! – заверил Сергей. – Всех до единого: и бесенят, и бесовок, хоть пять, хоть пятьдесят пять, сам не упомню, скольких обработал! – Ему показалось почему-то, что чем больше он выдаст душ инквизиторам, тем с ним ласковей обойдутся. – Пошли хоть щас, ще тут этот ваш, как его Гардиз?
Хмурый вздохнул уныло, отвернулся. Голос его прозвучал из-за спины устало:
– Да ладно, мы пошутили! Какие там горожанки, какие к дьяволу бесенята!
– Ага, – поддакнул вконец осмелевшей бритый, с него уже сошло похмелье. – Они тут все бесовки и бесенята, я ему сам на какую хошь покажу!
– Пошел вон! – рыкнул хмурый.
И помощник-писарь чуть не бегом выбежал из пыточной, он был послушным человеком.
Когда дверь захлопнулась, хмурый вытащил из-под рясы большую флягу, взболтнул ее, высоко подняв в руке, припал губами к горлу, с полминуты звучно булькал. Потом стал отдуваться и вытирать рукавом пот со лба.
Сергей сидел ни жив, ни мертв.
– Глотнешь?
Хмурый подошел вплотную, сунул флягу в зубы испытуемому, приподнял донышко. И Сергей глотнул. Сразу полегчало, даже нос не так стал болеть.
Хмурый привалился к его плечу. Засопел в ухо, тихо, совсем тихо:
– Я этого старого дурака Баруха выпустил, слышь? – Не дождавшись ответа, он прибавил: – Чего клопов зря откармливать нечестивой кровью, они и так тут жирные, как свиньи у герцога Гистанского! Верно я говорю?
Сергей подхалимски закивал.
– Барух – отличная приманка для всяких олухов! – продолжил хмурый. – Я на него уже полторы дюжины взял! Наживка, что надо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38