https://wodolei.ru/catalog/stoleshnicy-dlya-vannoj/pod-rakovinu/
Завтра – ох, каково будет завтра! Домой беги, гнала трезвая половина. Однако пьяная половина, посылая к черту малодушие, требовала разгуляться. И пьяная была сильнее трезвой. Светящийся напротив циферблат показывал двадцать минут одиннадцатого. Быстрей, пока открыты пабы! Haro! La gorge m'ard! «Худо! Глотку жжет огнем!» (фр.); вошедшая в поговорку реплика из басни Лафонтена «Хитрец крестьянин и его господин».
Душу вновь вознесло лирической волной. Под рукой обнаружилось что-то гладкое, круглое – а-а, кьянти. Он вынул пробку. Равелстон услышал крик потаскушек и, повернувшись, с ужасом увидел, что Гордон, запрокинув голову, пьет из горлышка.
– Не смейте, Гордон!
Равелстон подскочил, вырвал бутылку. Струйка вина продолжала катиться по рубашке Гордона.
– Вы что, хотите, что бы вас в полицию забрали?
– Я хочу выпить, – насупился Гордон.
– Черт возьми, здесь нельзя.
– Отведите меня в паб.
Равелстон беспомощно потер переносицу:
– О господи! Только не на тротуаре! Хорошо, пойдемте.
Гордон тщательно закрыл кьянти пробкой и уцепился за локоть Равелстона (в чем, собственно, не нуждался, поскольку вполне твердо стоял на ногах). Перейдя площадь, они пошли по Хэймаркет.
В пабе висел густой пивной туман с острым запашком виски. Вдоль стойки теснилась толпа мужчин, со страстью Фауста ловивших последние прекрасные мгновения. Не брезгуя толчеей, Гордон втиснулся между жирным коммивояжером, пившим «Гиннес», и тощим типом, на вид опустившимся майором, которого отличали унылые сосульки усов и весьма краткий лексикон, практически состоявший из «во как!» и «как это?». Гордон бросил на мокрую стойку полкроны:
– Литровую крепкого!
– Где литровые кружки? – прокричала барменша, отмеряя в стакан виски и кося глазом на часы.
– Литровые на верхней полке, Эффи! – зычно откликнулся с другого конца бара хозяин.
Барменша нажала на кран и подвинула пиво. Гордон взялся за ручку, приподнял огромную кружищу. Ну и тяжесть! Интересно, сколько весит? Пинта воды это фунт с четвертью, а литр… Хватит рассуждать, пей! Долгий-долгий поток прекрасной свежести оросил горло. Гордон выдохнул, слабо икнув. Теперь еще, ну-ка! Следующий глоток, однако, едва не задушил, плеснувшись в носоглотку. Держись, не блевани! Слышалось, как хозяин кричит: «Закрываем! Последние заказы, джентльмены!». Гордон передохнул и снова припал к пиву. А-а-ах! Пусто. В три глотка – неплохо! Он постучал кружкой о стойку:
– Эй, еще сюда!
– Во как! – сказал майор.
– Хорошо пошло? – одобрил коммивояжер.
Оставшийся у входа Равелстон негромко окликнул «Гордон!» и замолчал, стесняясь одергивать человека. Гордон встал поустойчивее, равновесие уже требовало специальных усилий. Голова по-прежнему трещала, тело пухло и плавилось. Вторая кружка показалась еще тяжелей. От запаха тошнило, от вида тоже – моча какая-то. Эта муть сейчас кишки разорвет. А зачем ты сюда явился? Давай, глотай, ну!
Внезапно кошмар. Горло не захотело пива или пиву не захотелось в горло, но жидкость хлынула наружу, заливая Гордона как бедного братца мышонка. Потоп, спасите! Народ шарахнулся в стороны. Бах! Кружка брякнулась об пол. Быстро поплыли, закружились лица, зеркала, бутылки. Гордон падал, и единственной опорой в смутном, шатком мире нечто недвижно торчащее рядом (пивной кран). Теряя сознание, Гордон цепко ухватился за надежную ось бытия.
Карусель постепенно остановилась, мозг прояснился. Равелстон старался пробиться на помощь. Из-за стойки причитала барменша:
– Видали! Для чего на кране-то повис?
– Все брюки мне, на фиг, уделал! – вопил коммивояжер.
– Для чего я повис на кране?
– Да-а! Для чего это?
Повернувшись, Гордон узнал тощее длинное лицо майора с обвислыми усами.
– Она говорит «чего я повис на кране?».
– Как это?
Подоспевший Равелстон обхватил Гордона за талию:
– Встаньте же, ради бога! Вы совершенно пьяны.
– Пьян?
Все вокруг хохотали. Бледные щеки Равелстона вспыхнули.
– Кружек пять пролилось-то, – обиженно напомнила барменша.
– А как насчет моих чертовых брюк? – дополнил претензии коммивояжер.
– Я заплачу, – сказал Равелстон. И, расплатившись, повернулся к Гордону: – Идемте, вы на ногах не стоите.
Одной рукой Равелстон поддерживал приятеля, в другой нес доверенную ему раньше бутылку кьянти. Однако перед самым выходом Гордон вдруг негодующе качнулся в сторону и с гордым величием произнес:
– Вы, кажется, сказали, что я пьян?
Снова взяв его под руку, Равелстон смущенно забормотал:
– Боюсь, вы действительно несколько…
– Сшит колпак не по колпаковски, его надо переколпаковать! – без запинки отчеканил Гордон.
– Дружище, вы перебрали, вам надо домой.
– Узри в своем глазу соринку, прежде чем видеть сучок в глазу брата твоего, – парировал Гордон.
Равелстон уже успел вытащить его на улицу. «Сейчас возьмем такси», – сказал он, напряженно вглядываясь в поток машин. Шумно валил народ из закрывшегося паба. Гордону на воздухе стало лучше. Рассудок работал как никогда. Сатанинский неоновый огонь подсказал новую блестящую идею.
– Послушайте-ка, Равелстон! Эй!
– Да?
– Давайте прихватим пару шлюх.
На пьяную болтовню не стоило обращать внимание, и все же Равелстон был шокирован.
– Не надо о таких вещах, дружище.
– А? К черту ваши барские замашки. Почему нет?
– Ну, Гордон, что вы говорите? Едва расставшись с вашей милой, очаровательной Розмари.
– Ночью все кошки серы, – заметил Гордон, ощущая себя мудрейшим циником.
Равелстон решил не отвечать.
– Пожалуй, имеет смысл дойти до площади. Там скорее такси поймаешь.
Кончались театральные спектакли. Толпы людей и машин текли туда-сюда в мертвенном свете. Мозг Гордона все понимал; все гадости, что сделаны и еще предстоит сделать. Словно издалека, как через перевернутый бинокль, виделись свои тридцать лет, пустая жизнь, безнадежное будущее, Джулия, Розмари. С неким сторонним, философским интересом он пристально смотрел на горящие вывески:
– Видите, как зловеще мигает мне этот неон над магазином? Это значит, что я навеки проклят.
– Вполне, – не слушая, откликнулся Равелстон. – Такси! Такси! Эх, не увидел. Подождите меня здесь.
Оставив Гордона у входа в подземку, он торопливо перешел улицу и устремился к площади. На какое-то время мысли затуманились. Затем Гордон обнаружил рядом две хищные мордашки с начерненными бровками, двух девиц в нахлобученных фетровых тарелках, карикатурно напоминавших шляпку Розмари. И они перешучивались.
– Ну, Дора, Барбара (оказывается, он даже знал, как их зовут), что новенького? Что хорошенького под саваном старушки Англии?
– О-ой, у его, прям, вся щека красная!
– Зачем же вы, барышни, здесь глухой ночной порой?
– О-ой, на прогулочке гуляем!
– Аки львы алчущие?
– О-ой, а другая-то щека, гляди-ка, вовсе белая! Ой, точно, дали ему по щеке-то!
Подъехал взявший, наконец, такси Равелстон. Выйдя, остановился как вкопанный.
– Гордон! О боже мой! Ну что вы тут придумали?
– Позвольте представить: Дора и Барбара.
Равелстон строго сжал губы, но злиться он совершенно не умел. Расстроиться, переживать – сколько угодно. Но не злиться. Пытаясь игнорировать девиц, он потянул Гордона за руку:
– Поехали, старина! Пожалуйста, садитесь.
Дора, крепко схватив Гордона за другую руку, как похищаемую сумочку, заверещала:
– А вам-то чего? Чего пристаете?
– Полагаю, вы не хотите оскорбить двух леди? – сказал Гордон.
Равелстон в смущении отступил. Требовалось проявить твердость, но этим качеством он тоже не обладал. Взгляд его все-таки скользнул, упав на Дору, на Барбару – роковая ошибка. Какие-никакие, это были человеческие лица. Что он теперь мог, чувствуя ту же беспомощность, которая мгновенно заставляла руку лезть в кошелек при виде нищего? Несчастные создания! Не хватало духа прогнать их. Более того, Равелстон понял, что придется ввязаться в это скверное приключение. Впервые в жизни его вынудили общаться с проститутками.
– Будь оно проклято! – тихо пробормотал он.
– Allons-y! Поехали! (фр.).
– сказал Гордон.
В такси Дора назвала адрес. Затиснутый в угол Гордон мгновенно куда-то провалился, изредка выныривая из густой мглы со слабым ощущением реальности. Его несло сквозь тьму, мерцающую разноцветными огнями (или это огни неслись мимо?). Словно на океанском дне, и вокруг косяки стремительных светящихся рыб. Ну да, он же проклятая душа, блуждающая в преисподней: черная бездна, колючие искры адского пламени. Однако в аду непременно адские муки, а здесь? Он напрягся, пытаясь выяснить свои чувства. Провалы в сознании совершенно обессилили, голова раскалывалась. Гордон шевельнул рукой – рука нащупала коленку, резинку чулка, чью-то вяло отзывчивую ладонь. В следующий момент его тряс за плечо Равелстон:
– Гордон, Гордон! Проснитесь!
– М-м?
– Боже мой, Гордон! Causon en francais. Qu'est-ce que tu as fait? Crois-tu que je veux coucher avec une sale? Будем говорить по-французски. Что ты творишь? Думаешь, я буду спать с грязной шлюшкой? (фр.).
О, черт!
– Парлей вуй франсей! – радостно завизжали девицы.
Гордон был приятно удивлен. Славный все-таки малый Равелстон – поехал к девкам правоверный социалист. Вот это по пролетарски! Будто догадавшись о впечатлении Гордона, Равелстон удрученно затих и ехал, употребляя все силы, чтоб не коснуться сидящей рядом Барбары. Такси остановилось возле какой-то дыры с криво висевшей над подъездом табличкой «Гостиница». Почти все окна были темными, но изнутри доносился пьяный песенный вой. Кое-как выкарабкавшись из машины, Гордон привалился к помогавшей ему Доре. Дай руку, Дора. А, ступенька? Во как!
В темноватой и грязноватой, покрытой линолеумом прихожей пованивало низкопробным временным обиталищем. Откуда-то слева протяжно выводил рулады дребезжащий хриплый фальцет. Явилась, кивнув Доре, злющая косоглазая горничная (ну и харя! в страшном сне не привидится!). Поющий голос, переключившись на весьма натужное веселье, затянул:
Если кто своей мамашке
Скажет про милашку,
Ему надо рот зашить,
Ему надо…
И нудное похабное перечисление всяческих наказаний. Совсем мальчишеский голос парнишки, которому бы сидеть дома с матерью и сестричками, играть в шарады. Компания каких-нибудь юных идиотов, упившись, резвится со шлюхами. Гордону песня напомнила о чем-то важном:
– Мне надо хлебнуть! Где мое кьянти?
Вошедший последним Равелстон протянул бутылку. Вид у него был просто затравленный, на неотступную Барбару он боялся даже взглянуть, глаза его умоляюще взывали к Гордону (ради всего святого, нельзя ли нам отсюда?). Гордон в ответ метнул сердитый взгляд (терпи! не трусь!) и подхватил под локоть свою спутницу. Пошли, Дора! Ага, по лесенке. Лови момент!
Умело, крепко поддерживая кавалера, Дора оттянула его в сторону. Сверху по неприглядной лестнице спускалась пара. Впереди, торопливо застегивая перчатки, молодая дама, за ней средних лет облысевший господин в черном пальто и белом шелковым кашне, с цилиндром в руке. К выходу господин прошел, словно бы никого не замечая; нашкодивший почтенный отец семейства. Гордон смотрел на его глянцевую лысину – предшественник! Наверное, в той же кровати. Под тем же святым покровом. Ну, Дора, наш черед! Эх, лесенка! Difficilis ascensus Averni «Труден Авернский спуск» (лат.); слегка искаженная (сокращенная) цитата из «Энеиды» Вергилия (VI, 126-8). Averni – Авернское озеро в Кампании, рядом с которым по легенде находился вход в подземное царство теней.
. Все правильно! Еще ступенька? Вот и пришли; линолеум в шашечку, белые двери. Запах помоев и, чуть слабее, несвежего белья.
Нам сюда, вам туда. Равелстон замер у соседней двери, глядя на Гордона собачьими глазами (я не могу, о боже! неужели я должен?). Гордон сурово кивнул (мужайся, Regulus! Долг выше смерти! Atqui sciebat quae sibi Barbara Regulus – прозвище римского консула, коварно казненного карфагенцами и явившего при этом необычайное мужество. Далее, обыгрывая созвучие имени проститутки с «варваром» (barbarus), строка из оды Горация (Кн.III, Ода 5) – «Знаток в своем пыточном деле варвар» (лат.).
Учитывая особый интерес Оруэлла к сочинениям Киплинга, любопытно отметить, что ту же фразу цитирует главный герой в рассказе Киплинга «Regulus».
. Это великий, самый пролетарский твой поступок!). Лицо Равелстона внезапно прояснилось от блеснувшей счастливой мысли: можно ведь просто так заплатить этой девушке, без ее услуг. Набравшись духа, он вошел. Дверь закрылась.
Итак, на месте. Жутковатое убожество. Линолеум, газовый камин, огромная кровать с мятыми сероватыми простынями. Над изголовьем цветной снимок из «Звезд Парижа» – фальшивка, оригиналы отнюдь не так прекрасны. Черт возьми! На бамбуковой подставке у окна фикус! О как нашел ты меня, враг мой? Ну, иди ко мне Дора, хоть разгляжу, с кем я.
Ага, он уже, кажется, лежит, в глазах туман. Над ним склоняется личико с начерненными бровями. То ли выклянчивая, то ли угрожая, спрашивает:
– А мой подарочек?
– Сначала поработай. Неплохие губки. Ну, ближе, еще ближе. А-ах!
Нет. Не получается. Хотенье есть, а вот с умением проблема. Дух жаждет, плоть слаба. Еще попытку. Нет, никак. Надо бы винца (см. трагедию «Макбет» Имеется в виду сцена на пиру, где леди Макбет предлагает мужу «выпить вина и вновь мужчиной стать» (акт III, сцена 4).
). Так, последнюю попытку. Увы. Что-то сегодня не того. Ну ладно, Дора, не волнуйся. Получишь ты свои два фунта. У нас оплата не сдельная, почасовая.
Он кое-как перевалился на спину:
– Давай-ка лучше выпьем. Вон там, у зеркала бутылка, неси ее.
Дора принесла. Что ж, хотя бы не согрешил. Непослушными руками Гордон приставил горлышко ко рту и запрокинул бутылку, но кьянти, не попав в судорожно сжатую гортань, хлынуло через ноздри – Гордон чуть не захлебнулся. Это доконало. Обмякшее тело, свалившись набок, начало сползать с кровати, лоб стукнулся в пол. Ноги, однако, остались наверху, и некоторое время Гордон размышлял, возможно ли существовать в столь странном положении. Этажом ниже юные голоса все еще выли хором:
Сегодня вечерком гульнем,
Сегодня вечерком гульнем,
Сегодня вечерком гульнем,
А у-у-утром протрезвеем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Душу вновь вознесло лирической волной. Под рукой обнаружилось что-то гладкое, круглое – а-а, кьянти. Он вынул пробку. Равелстон услышал крик потаскушек и, повернувшись, с ужасом увидел, что Гордон, запрокинув голову, пьет из горлышка.
– Не смейте, Гордон!
Равелстон подскочил, вырвал бутылку. Струйка вина продолжала катиться по рубашке Гордона.
– Вы что, хотите, что бы вас в полицию забрали?
– Я хочу выпить, – насупился Гордон.
– Черт возьми, здесь нельзя.
– Отведите меня в паб.
Равелстон беспомощно потер переносицу:
– О господи! Только не на тротуаре! Хорошо, пойдемте.
Гордон тщательно закрыл кьянти пробкой и уцепился за локоть Равелстона (в чем, собственно, не нуждался, поскольку вполне твердо стоял на ногах). Перейдя площадь, они пошли по Хэймаркет.
В пабе висел густой пивной туман с острым запашком виски. Вдоль стойки теснилась толпа мужчин, со страстью Фауста ловивших последние прекрасные мгновения. Не брезгуя толчеей, Гордон втиснулся между жирным коммивояжером, пившим «Гиннес», и тощим типом, на вид опустившимся майором, которого отличали унылые сосульки усов и весьма краткий лексикон, практически состоявший из «во как!» и «как это?». Гордон бросил на мокрую стойку полкроны:
– Литровую крепкого!
– Где литровые кружки? – прокричала барменша, отмеряя в стакан виски и кося глазом на часы.
– Литровые на верхней полке, Эффи! – зычно откликнулся с другого конца бара хозяин.
Барменша нажала на кран и подвинула пиво. Гордон взялся за ручку, приподнял огромную кружищу. Ну и тяжесть! Интересно, сколько весит? Пинта воды это фунт с четвертью, а литр… Хватит рассуждать, пей! Долгий-долгий поток прекрасной свежести оросил горло. Гордон выдохнул, слабо икнув. Теперь еще, ну-ка! Следующий глоток, однако, едва не задушил, плеснувшись в носоглотку. Держись, не блевани! Слышалось, как хозяин кричит: «Закрываем! Последние заказы, джентльмены!». Гордон передохнул и снова припал к пиву. А-а-ах! Пусто. В три глотка – неплохо! Он постучал кружкой о стойку:
– Эй, еще сюда!
– Во как! – сказал майор.
– Хорошо пошло? – одобрил коммивояжер.
Оставшийся у входа Равелстон негромко окликнул «Гордон!» и замолчал, стесняясь одергивать человека. Гордон встал поустойчивее, равновесие уже требовало специальных усилий. Голова по-прежнему трещала, тело пухло и плавилось. Вторая кружка показалась еще тяжелей. От запаха тошнило, от вида тоже – моча какая-то. Эта муть сейчас кишки разорвет. А зачем ты сюда явился? Давай, глотай, ну!
Внезапно кошмар. Горло не захотело пива или пиву не захотелось в горло, но жидкость хлынула наружу, заливая Гордона как бедного братца мышонка. Потоп, спасите! Народ шарахнулся в стороны. Бах! Кружка брякнулась об пол. Быстро поплыли, закружились лица, зеркала, бутылки. Гордон падал, и единственной опорой в смутном, шатком мире нечто недвижно торчащее рядом (пивной кран). Теряя сознание, Гордон цепко ухватился за надежную ось бытия.
Карусель постепенно остановилась, мозг прояснился. Равелстон старался пробиться на помощь. Из-за стойки причитала барменша:
– Видали! Для чего на кране-то повис?
– Все брюки мне, на фиг, уделал! – вопил коммивояжер.
– Для чего я повис на кране?
– Да-а! Для чего это?
Повернувшись, Гордон узнал тощее длинное лицо майора с обвислыми усами.
– Она говорит «чего я повис на кране?».
– Как это?
Подоспевший Равелстон обхватил Гордона за талию:
– Встаньте же, ради бога! Вы совершенно пьяны.
– Пьян?
Все вокруг хохотали. Бледные щеки Равелстона вспыхнули.
– Кружек пять пролилось-то, – обиженно напомнила барменша.
– А как насчет моих чертовых брюк? – дополнил претензии коммивояжер.
– Я заплачу, – сказал Равелстон. И, расплатившись, повернулся к Гордону: – Идемте, вы на ногах не стоите.
Одной рукой Равелстон поддерживал приятеля, в другой нес доверенную ему раньше бутылку кьянти. Однако перед самым выходом Гордон вдруг негодующе качнулся в сторону и с гордым величием произнес:
– Вы, кажется, сказали, что я пьян?
Снова взяв его под руку, Равелстон смущенно забормотал:
– Боюсь, вы действительно несколько…
– Сшит колпак не по колпаковски, его надо переколпаковать! – без запинки отчеканил Гордон.
– Дружище, вы перебрали, вам надо домой.
– Узри в своем глазу соринку, прежде чем видеть сучок в глазу брата твоего, – парировал Гордон.
Равелстон уже успел вытащить его на улицу. «Сейчас возьмем такси», – сказал он, напряженно вглядываясь в поток машин. Шумно валил народ из закрывшегося паба. Гордону на воздухе стало лучше. Рассудок работал как никогда. Сатанинский неоновый огонь подсказал новую блестящую идею.
– Послушайте-ка, Равелстон! Эй!
– Да?
– Давайте прихватим пару шлюх.
На пьяную болтовню не стоило обращать внимание, и все же Равелстон был шокирован.
– Не надо о таких вещах, дружище.
– А? К черту ваши барские замашки. Почему нет?
– Ну, Гордон, что вы говорите? Едва расставшись с вашей милой, очаровательной Розмари.
– Ночью все кошки серы, – заметил Гордон, ощущая себя мудрейшим циником.
Равелстон решил не отвечать.
– Пожалуй, имеет смысл дойти до площади. Там скорее такси поймаешь.
Кончались театральные спектакли. Толпы людей и машин текли туда-сюда в мертвенном свете. Мозг Гордона все понимал; все гадости, что сделаны и еще предстоит сделать. Словно издалека, как через перевернутый бинокль, виделись свои тридцать лет, пустая жизнь, безнадежное будущее, Джулия, Розмари. С неким сторонним, философским интересом он пристально смотрел на горящие вывески:
– Видите, как зловеще мигает мне этот неон над магазином? Это значит, что я навеки проклят.
– Вполне, – не слушая, откликнулся Равелстон. – Такси! Такси! Эх, не увидел. Подождите меня здесь.
Оставив Гордона у входа в подземку, он торопливо перешел улицу и устремился к площади. На какое-то время мысли затуманились. Затем Гордон обнаружил рядом две хищные мордашки с начерненными бровками, двух девиц в нахлобученных фетровых тарелках, карикатурно напоминавших шляпку Розмари. И они перешучивались.
– Ну, Дора, Барбара (оказывается, он даже знал, как их зовут), что новенького? Что хорошенького под саваном старушки Англии?
– О-ой, у его, прям, вся щека красная!
– Зачем же вы, барышни, здесь глухой ночной порой?
– О-ой, на прогулочке гуляем!
– Аки львы алчущие?
– О-ой, а другая-то щека, гляди-ка, вовсе белая! Ой, точно, дали ему по щеке-то!
Подъехал взявший, наконец, такси Равелстон. Выйдя, остановился как вкопанный.
– Гордон! О боже мой! Ну что вы тут придумали?
– Позвольте представить: Дора и Барбара.
Равелстон строго сжал губы, но злиться он совершенно не умел. Расстроиться, переживать – сколько угодно. Но не злиться. Пытаясь игнорировать девиц, он потянул Гордона за руку:
– Поехали, старина! Пожалуйста, садитесь.
Дора, крепко схватив Гордона за другую руку, как похищаемую сумочку, заверещала:
– А вам-то чего? Чего пристаете?
– Полагаю, вы не хотите оскорбить двух леди? – сказал Гордон.
Равелстон в смущении отступил. Требовалось проявить твердость, но этим качеством он тоже не обладал. Взгляд его все-таки скользнул, упав на Дору, на Барбару – роковая ошибка. Какие-никакие, это были человеческие лица. Что он теперь мог, чувствуя ту же беспомощность, которая мгновенно заставляла руку лезть в кошелек при виде нищего? Несчастные создания! Не хватало духа прогнать их. Более того, Равелстон понял, что придется ввязаться в это скверное приключение. Впервые в жизни его вынудили общаться с проститутками.
– Будь оно проклято! – тихо пробормотал он.
– Allons-y! Поехали! (фр.).
– сказал Гордон.
В такси Дора назвала адрес. Затиснутый в угол Гордон мгновенно куда-то провалился, изредка выныривая из густой мглы со слабым ощущением реальности. Его несло сквозь тьму, мерцающую разноцветными огнями (или это огни неслись мимо?). Словно на океанском дне, и вокруг косяки стремительных светящихся рыб. Ну да, он же проклятая душа, блуждающая в преисподней: черная бездна, колючие искры адского пламени. Однако в аду непременно адские муки, а здесь? Он напрягся, пытаясь выяснить свои чувства. Провалы в сознании совершенно обессилили, голова раскалывалась. Гордон шевельнул рукой – рука нащупала коленку, резинку чулка, чью-то вяло отзывчивую ладонь. В следующий момент его тряс за плечо Равелстон:
– Гордон, Гордон! Проснитесь!
– М-м?
– Боже мой, Гордон! Causon en francais. Qu'est-ce que tu as fait? Crois-tu que je veux coucher avec une sale? Будем говорить по-французски. Что ты творишь? Думаешь, я буду спать с грязной шлюшкой? (фр.).
О, черт!
– Парлей вуй франсей! – радостно завизжали девицы.
Гордон был приятно удивлен. Славный все-таки малый Равелстон – поехал к девкам правоверный социалист. Вот это по пролетарски! Будто догадавшись о впечатлении Гордона, Равелстон удрученно затих и ехал, употребляя все силы, чтоб не коснуться сидящей рядом Барбары. Такси остановилось возле какой-то дыры с криво висевшей над подъездом табличкой «Гостиница». Почти все окна были темными, но изнутри доносился пьяный песенный вой. Кое-как выкарабкавшись из машины, Гордон привалился к помогавшей ему Доре. Дай руку, Дора. А, ступенька? Во как!
В темноватой и грязноватой, покрытой линолеумом прихожей пованивало низкопробным временным обиталищем. Откуда-то слева протяжно выводил рулады дребезжащий хриплый фальцет. Явилась, кивнув Доре, злющая косоглазая горничная (ну и харя! в страшном сне не привидится!). Поющий голос, переключившись на весьма натужное веселье, затянул:
Если кто своей мамашке
Скажет про милашку,
Ему надо рот зашить,
Ему надо…
И нудное похабное перечисление всяческих наказаний. Совсем мальчишеский голос парнишки, которому бы сидеть дома с матерью и сестричками, играть в шарады. Компания каких-нибудь юных идиотов, упившись, резвится со шлюхами. Гордону песня напомнила о чем-то важном:
– Мне надо хлебнуть! Где мое кьянти?
Вошедший последним Равелстон протянул бутылку. Вид у него был просто затравленный, на неотступную Барбару он боялся даже взглянуть, глаза его умоляюще взывали к Гордону (ради всего святого, нельзя ли нам отсюда?). Гордон в ответ метнул сердитый взгляд (терпи! не трусь!) и подхватил под локоть свою спутницу. Пошли, Дора! Ага, по лесенке. Лови момент!
Умело, крепко поддерживая кавалера, Дора оттянула его в сторону. Сверху по неприглядной лестнице спускалась пара. Впереди, торопливо застегивая перчатки, молодая дама, за ней средних лет облысевший господин в черном пальто и белом шелковым кашне, с цилиндром в руке. К выходу господин прошел, словно бы никого не замечая; нашкодивший почтенный отец семейства. Гордон смотрел на его глянцевую лысину – предшественник! Наверное, в той же кровати. Под тем же святым покровом. Ну, Дора, наш черед! Эх, лесенка! Difficilis ascensus Averni «Труден Авернский спуск» (лат.); слегка искаженная (сокращенная) цитата из «Энеиды» Вергилия (VI, 126-8). Averni – Авернское озеро в Кампании, рядом с которым по легенде находился вход в подземное царство теней.
. Все правильно! Еще ступенька? Вот и пришли; линолеум в шашечку, белые двери. Запах помоев и, чуть слабее, несвежего белья.
Нам сюда, вам туда. Равелстон замер у соседней двери, глядя на Гордона собачьими глазами (я не могу, о боже! неужели я должен?). Гордон сурово кивнул (мужайся, Regulus! Долг выше смерти! Atqui sciebat quae sibi Barbara Regulus – прозвище римского консула, коварно казненного карфагенцами и явившего при этом необычайное мужество. Далее, обыгрывая созвучие имени проститутки с «варваром» (barbarus), строка из оды Горация (Кн.III, Ода 5) – «Знаток в своем пыточном деле варвар» (лат.).
Учитывая особый интерес Оруэлла к сочинениям Киплинга, любопытно отметить, что ту же фразу цитирует главный герой в рассказе Киплинга «Regulus».
. Это великий, самый пролетарский твой поступок!). Лицо Равелстона внезапно прояснилось от блеснувшей счастливой мысли: можно ведь просто так заплатить этой девушке, без ее услуг. Набравшись духа, он вошел. Дверь закрылась.
Итак, на месте. Жутковатое убожество. Линолеум, газовый камин, огромная кровать с мятыми сероватыми простынями. Над изголовьем цветной снимок из «Звезд Парижа» – фальшивка, оригиналы отнюдь не так прекрасны. Черт возьми! На бамбуковой подставке у окна фикус! О как нашел ты меня, враг мой? Ну, иди ко мне Дора, хоть разгляжу, с кем я.
Ага, он уже, кажется, лежит, в глазах туман. Над ним склоняется личико с начерненными бровями. То ли выклянчивая, то ли угрожая, спрашивает:
– А мой подарочек?
– Сначала поработай. Неплохие губки. Ну, ближе, еще ближе. А-ах!
Нет. Не получается. Хотенье есть, а вот с умением проблема. Дух жаждет, плоть слаба. Еще попытку. Нет, никак. Надо бы винца (см. трагедию «Макбет» Имеется в виду сцена на пиру, где леди Макбет предлагает мужу «выпить вина и вновь мужчиной стать» (акт III, сцена 4).
). Так, последнюю попытку. Увы. Что-то сегодня не того. Ну ладно, Дора, не волнуйся. Получишь ты свои два фунта. У нас оплата не сдельная, почасовая.
Он кое-как перевалился на спину:
– Давай-ка лучше выпьем. Вон там, у зеркала бутылка, неси ее.
Дора принесла. Что ж, хотя бы не согрешил. Непослушными руками Гордон приставил горлышко ко рту и запрокинул бутылку, но кьянти, не попав в судорожно сжатую гортань, хлынуло через ноздри – Гордон чуть не захлебнулся. Это доконало. Обмякшее тело, свалившись набок, начало сползать с кровати, лоб стукнулся в пол. Ноги, однако, остались наверху, и некоторое время Гордон размышлял, возможно ли существовать в столь странном положении. Этажом ниже юные голоса все еще выли хором:
Сегодня вечерком гульнем,
Сегодня вечерком гульнем,
Сегодня вечерком гульнем,
А у-у-утром протрезвеем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28