Будет на месте разбираться в наших возможностях по .выполнению той лавины заказов, которая обрушилась на нас в последние месяцы. От выводов комиссии зависит профиль завода не только на следующий год, но и на всю новую пятилетку. Если вы начнете выяснять свои отношения на глазах у комиссии, пострадает завод, весь коллектив. Я советовал бы вам найти, хотя бы временно, какой-то компромисс, так сказать, модус вивенди. Иначе нас никто не поддержит в наших притязаниях на импорт остродефицитных материалов и оборудования.
— Как я понимаю,— прервал его Сава,— вы предлагаете нам перемирие. Не обманете?
Косма с трудом сдержался.
— В данном случае ситуация жизненно важная для всех нас. Да, речь идет о плане, об оборудовании, профиле и валюте. Если мы будем ставить препоны один другому, все пойдет прахом. Пострадает «Энергия», которую мы все любим и которая ни в чем не виновата.
— Так что ты предлагаешь? — Дан в первый раз посмотрел ему прямо в лицо.
— Прекратить междоусобицу, все свои споры решать без посторонних. А сейчас выработать общую позицию перед комиссией: или нам дают фонды на импорт, или профиль завода остается прежним.
— А если существует другая альтернатива? — процедил сквозь зубы Сава.
— Мне она неведома,— ответил Косма.— А если ее сформулируют, можем обсудить. От импорта никогда не поздно отказаться. Получить его — труднее.
— Отказаться при наличии контракта? — удивился Дан.— Ты забыл, как мучился Виктор Пэкурару...
— Я никогда ничего не забываю. Но поймите же наконец, что сейчас не время для подобных споров.
— Могу только одно обещать,— сказал, вставая, Сава.— Сам я в разговор вмешиваться не буду, но если у меня будут спрашивать и докапываться, как умеют эти, из главка, молчать не стану. Впрочем, вы знаете, я писал об этом.
Косма не выдержал:
— Да, знаю, что ты мастер по кляузам. С подписью или без нее. Тут тебя учить не надо!
— Что вы мне приписываете, товарищ генеральный директор? — сдавленным голосом спросил Сава.— Я не из тех, кто действует за спиной. Свое мнение я высказываю открыто, подписываю собственной рукой и всегда отвечаю за каждое слово. Повторяю: сам вмешиваться не буду. Все, привет, у меня еще дела в токарном.
Дан и Косма остались одни. Павел раздраженно расхаживал по кабинету, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Вдруг гневно бросил:
— Ну а ты что не уходишь? В «белом доме» дел больше нету?
Дан промолчал, а Косма, явно кого-то пародируя, сказал:
— Нет у нас, товарищи, коллективизма! Директор во всем поступает, как ему заблагорассудится. Никого не слушает... А когда зовешь людей, хочешь с ними посоветоваться, что-то предлагаешь, они молчат, слова не выжмешь, только великодушно обещают не вмешиваться.
Дан смотрел, как мечется этот человек из угла в угол, словно зверь в клетке, и думал: «Когда у него неприятности, он совсем не такой спокойный, твердый и решительный, каким хотел бы казаться. Гложут его неизвестность и боязнь будущего. Он и сейчас бравирует, вместо того чтобы честно признать, что был не прав, и делать что-то для исправления положения. Только не такой Павел человек!»
— Ты же знаешь,— продолжал Косма,— существует Центральный Комитет партии, который намечает генеральную линию, существует план, одобренный правительством, есть министерство, есть главк, откуда присылают указание за указанием, требуют ежедневной отчетности, есть, наконец, законы, которые никому не дано нарушать. Не в моих силах изменять эти указания, планы и законы, они держат меня в ежовых рукавицах!
Дан пришел сюда с твердым намерением молчать, не ввязываться в споры, но, почувствовав в словах Космы нечто большее, чем тактический маневр, не выдержал:
— Не завидую я тебе, Павел. Даже пожаловаться некому. Ты сам вполне сознательно, в течение многих лет рыл себе яму. Тут и обсуждать нечего. Для чего же сваливать свои ошибки на руководящие инстанции? За эти годы у завода были замечательные достижения, никто не спорит. Но сейчас у нас много упущений, ошибок, а в последнее время, к сожалению, нет и ясной концепции, что мы должны делать. «Энергия» вот-вот отстанет от уровня задач, которые ставят перед нами не столько эти самые руководящие инстанции, сколько сама жизнь. Хочу спросить тебя — так, неофициально, ведь мы знаем друг друга целую жизнь,— ты действительно ждешь, что центральные органы возьмут нас за ручку и поведут показывать, что и как надо делать на заводе? Что они назовут нам технические параметры, типовые размеры и количества, установят объем использования рабочей силы, порекомендуют, как распределять специалистов по цехам и бригадам?
Косма остановился и вызывающе подбоченился.
— А кто это так... по-идиотски думает?
— Да посмотри в зеркало, дорогой товарищ! Или ты сам не понимаешь, что твои указания противоречивы? Ты отвергаешь любую инициативу, не удосуживаясь даже вникнуть! Чуть что — обращаешься в НИИ министерства, хотя прекрасно знаешь, что там в электромоторах никто ничего не понимает. Неужели тебе неизвестно, что, когда ты консультируешься у Лупашку, он звонит нам и пересылает бумагу назад, только с другим адресом — «Проектный отдел». Гримаса исказила лицо Космы.
— Вот, значит, как! Под корень рубишь?!
— А почему, собственно, я должен тебя щадить? Ты хоть раз в жизни пожалел кого-нибудь? И не ты ли загнал в могилу Виктора Пэкурару?
Косма скривился:
— Да-а! Прямо вот этими руками задушил! — И уже более мягко добавил: — Слушай, что ты чушь всякую несешь? Какая муха тебя укусила, что ты набросился на меня?
Но Дан не слушал. Не возмущение, а глубокая убежденность звучала в его голосе:
— Вот уже битых два года я пытаюсь заставить тебя понять, что в нашей работе наступила новая, исключительно важная фаза. Проектирование нельзя больше рассматривать как нечто второстепенное, наступило время придать нашим поискам подлинную масштабность. Уже несколько лет мы занимаемся исследованиями без твоего ведома. С твоей высоты тебе, конечно, не видно, что сегодняшний проектировщик не хочет ограничивать свой кругозор одним только кульманом, а рабочий — станком. Наши специалисты часто бывают в цехах — они сами следят за тем, как проект превращается в опытный образец, а рабочие и мастера приходят в лаборатории, обсуждают новые задания. А ты хоть что-нибудь знаешь о сотрудничестве исследователей с производственниками?
Косма слушал внимательно, не перебивая, интересовали его не аргументы Испаса, а скрытый за ними смысл. Не шла из головы мысль: «Наверняка у Дана своя стратегия, рассчитанная на то, что, оказавшись в трудном положении, Павел Косма или сам добровольно откажется от директорской должности, или будет смещен».
— Я еще в академии понял, что вы меня не перевариваете,— с подчеркнутым сожалением сказал он.— Ты и твой друг Штефан Попэ. Мы слишком разные. Знаю, тебе не нравится мой стиль работы и ты только и ждешь моей отставки, но есть и другие люди — не чета вам,— которые ценят меня.
Дан закрыл глаза — пусть не видит Павел его разочарования,— тихо ответил:
— Ох, как сильно ты ошибаешься. Я долго сердился на тебя за то, что ты изменил нашей инженерной работе, но со временем начал ценить в тебе организатора, энергичного и настойчивого,— это очень помогло заводу. Ты мог бы быть полезен и сегодня, если бы не превратился в какого-то холодного, расчетливого «менеджера». Чрезмерное самолюбие вскружило тебе голову, ты безнадежно отстал. Как профессионал и как человек. А жертва — завод, все мы, весь коллектив.
— Значит, ты поставил на мне крест?
— Не я. Ты сам его поставил.
— Так что же, ты считаешь меня помехой для завода? Только теперь Дан открыл глаза, посмотрел в лицо,
искривленное злорадной ухмылкой, и сказал искренне и твердо:
— Да, Павел, к сожалению, именно так.
Новый начальник главка, Димаке Оанча, был длинный как жердь и тощий — кожа да кости. Литейщик, затем инженер и партийный работник, он слыл человеком талантливым, любознательным и принципиальным. С рядовыми держался просто, зато был непримирим к бюрократам, которые, по его выражению, приросли к своим столам. В 1956 году он был репрессирован, исключен из партии и даже какое-то время сидел. Потом перед ним извинились и выпустили. Ко всеобщему удивлению, первое, что он сделал,— это отправился в министерство внутренних дел. Попросил приема лично у министра. Ему отказали. Тогда он обратился в партийные органы и не успокоился до тех пор, пока туда не вызвали заместителя министра, ведавшего госбезопасностью. Но тот стал говорить с ним свысока, и Оанча послал его подальше, заявив, что дойдет до самого верха, а справедливости добьется. «Мне с вашим «извините» делать нечего, так же как с предложенными ~ деньгами и квартирой в Бухаресте. Вы скажите лучше, в чем я виноват перед партией, перед своей страной. А если не виноват — пусть те, кто оклеветал меня, ответят перед законом, попробуют похлебочки, которой я нахлебался еще во времена Антонеску, когда нынешных храбрецов не видно и не слышно было»... В конце концов вышло распоряжение о дополнительном расследовании, в результате которого Оан-чу полностью реабилитировали и восстановили на работе. И он отправился в Хунедоару, где когда-то начинал свой трудовой путь. Избранный делегатом V съезда партии, он говорил о проблемах металлургии. Своему избранию в состав Центрального Комитета нисколько не удивился и с тех пор постоянно был на партийной и государственной работе.
Прибыв на «Энергию», Оанча объявил, что комиссия создана для изучения одного-единственного вопроса. Собственно говоря, от главка в ней только он и инженер Лупашку. Остальные — начальник управления из Госплана, ответственный работник министерства машиностроения и еще один очень молодой советник из объединения «Импорт-экспорт». Но на первой же встрече с комиссией Косма, к своему изумлению, узнал, что в ее состав были дополнительно введены главный инженер завода Овидиу Наста и профессор Антон Димитриу.
— Понимаешь, тебя самого включать в нашу группу было неудобно,— резонно объяснил ему Оанча.— Ведь внешнеторговые заказы и официальные ответы на заявки предприятий подписаны твоей рукой. А объективность комиссии должна быть вне сомнений. Мы надеемся, что Наста и Димитриу смогут нам помочь.
Не понравилась Косме вся эта история, но что поделаешь? Сказать, что Димитриу поможет так же, как веревка повешенному? Или что Наста все эти годы был заклятым врагом импортных поставок? Он успокоился лишь тогда, когда Оанча заверил его, что не собирается проводить ни проверок, ни ревизий, а хочет только изучить возможности «Энергии», ее реальную потребность в импортных материалах и оборудовании. И добавил, что надеется работать с генеральным директором рука об руку. Косма понял, что ни в главке, ни в министерстве его смещать не собираются, однако все время, пока комиссия работала на заводе, не мог избавиться от беспокойства, и у него частенько ныло сердце.
Зайдя вместе со всеми в кабинет Космы, Лупашку через несколько минут выскользнул в коридор и пошел искать старых друзей. Но у входа в токарный цех его остановил вахтер и тут же позвонил в приемную генерального директора. Мариета Ласку доложила Косме. Смутившись, тот начал было оправдываться перед Оанчей.
— Все правильно,— ответил начальник главка. — Скажи только своей милой секретарше, чтобы она всем нам выдала по такому пропуску, не беспокоить же тебя на каждом шагу!
Делать было нечего, и Павел подчинился.
Приколов пропуск к лацкану, Лупашку вошел в цех и сразу налетел на Иона Саву. Он радовался, как ребенок, увидев родной цех, старого доброго друга... Но Сава был сдержан, отвечал односложно, и в конце концов Лупашку не на шутку встревожился:
— Да что с тобой? Ведешь себя как невеста на выданье! Иль заболел? Да ты же всю жизнь был здоров как бык!
— Нет-нет, ничего не случилось... Так, неприятности кое-какие по работе. И устал вдобавок...— отвел глаза Ион Сава.
И тут подскочили Марин Кристя и Хараламбие Василиу, тоже школьные приятели Лупашку.
— Ну как поживаешь, Костикэ? — хлопал его по плечу Кристя. — Тыщу лет тебя не видел! Как жена? Анишоара школу закончила? И не стыдно — два года не заявлялся! Дать бы тебе по шее, да вот инженер Сава мешает, чего доброго, еще за хулиганство привлечет. Знаешь, с некоторых пор — ну, как большим начальником заделался — он у нас стал такой серьезный, куда там!..
— Слушай, парень, а чего вам здесь у нас надо? — допытывался в свою очередь Василиу. — Уже целую неделю только и разговоров что про какую-то комиссию. Страшный суд, поди, устроите?
— Да нет же, братцы,— успокаивал их Лупашку. — Мы только по вопросам проектирования. Не бойтесь, к вам, в токарный, нос совать не будем.
— Жаль,— тяжело вздохнул Сава. — Совсем не помешало бы...
— А что, у вас тут не клеится?
Вместо ответа инженер поспешил в свою стеклянную будку.
— Что с ним? — повернулся Константин Лупашку к остальным. — Хорошую встречу устраивает мне мой самый добрый друг! Словно я его чем обидел.
— А может, не ты...— многозначительно изрек Кристя.— Ну ладно, некогда нам — план горит.
Лупашку остался один. Гудели станки, где-то надрывался телефон. «Да что с ними со всеми, черт их подери? Словно язык проглотили. Наверно, обиделись, что я заявился с комиссией контролировать их. Чувствительность — ну, прямо как у старой девы».
Тем временем Дан в мрачном настроении входил в свой кабинет в «белом доме». Не успел снять пиджак, как Лидия Флореску сообщила, что его разыскивал по телефону Антон Димитриу.
— Вот, пожалуйста. Прямой телефон в кабинет заведующего кафедрой. Пока говорил, чуть не лопнул от важности.
Дан набрал номер и сразу же услышал баритон своего бывшего шефа:
— Профессор Димитриу у аппарата.
— Добрый день, это я, Испас. Вы, говорят, искали меня.
— Точно. Два дня ищу. Хочу попросить об одной дружеской услуге. Скажем, так: в память о годах совместной работы.
— Ну, разве могу я вам отказать? Буду рад. А что надо сделать?
— Да сущий пустяк! Есть тут у меня кандидатская работа, посвященная организации производства моторов на потоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50