— Возможно...— сказал Хайдаркул, помолчал, прошел к столу и сел на свое место.— Вчера младобухарцы пошли вместе с нами — большевиками. Не з-наю, что из этого получится... Наверное, сейчас это нужно.
— А что ты начал говорить про Асада Махсума?
— Асад Махсум — отчаянный головорез, вспыльчивый, резкий, легкомысленный... Такому человеку, хоть и говорят, что он энергичный, боевой, поручать председательство в военной комиссии опасно. Ему прикажешь принести чалму, а он принесет с ней вместе голову.
— Да, по виду он таким и кажется,— сказал Сайд Пахлаван.
— А говорю я это потому, что хочу сделать тебе одно предложение.
— Ну-ка,— сказал, усмехнувшись, Сайд Пахлаван,— ты, верно, хочешь мне предложить тоже стать членом правительства?
— Да,— серьезно сказал Хайдаркул.— Я хочу тебе предложить, чтобы ты бросил все свои дела и шел нам помогать!
— Чем я могу тебе помочь, я — неграмотный человек?— Сайд тоже стал серьезным.— Если бы я смог это сделать, я бы жизни не пожалел.
— Грамотность тут не обязательна,— сказал Хайдаркул.— Я хочу тебя послать к Асаду Махсуму. Да, да, не удивляйся! Асад Махсум сейчас в загородном саду эмира, в Дилькушо, собрал отряд, вооружил и как будто собирается воевать с нашими врагами.
Я не доверяю этому человеку. Боюсь, что он от имени Советского правительства будет творить безобразия. Ты будешь при нем моим глазом. Если мы не будем следить за ним, он может бог знает что натворить.
— Так,— сказал Пахлаван,— но ведь для этого надо быть свободным человеком, а я человек семейный, ты сам знаешь, у меня жена, дети... Если я пойду служить к Асаду Махсуму, что станет с моей семьей, с хозяйством?
Переезжай в город! За семьей, за домом мы присмотрим. Твой Мирик уже большой, не беспокойся.
Мне однажды Наим Перец из нашего кишлака,— сказал задумчиво Спид Пахлаван,— говорил, что Асад Махсум велел ему подобрать людей, кому можно доверять, и привести их к нему на службу... Наим мне доверил, вот и предложил...
Так еще лучше!— обрадовался Хайдаркул.— Я знаю Найма, он сейчас ходит в приближенных у Асада. И тебя Асад приблизит к себе. Ты должен хорошо служить ему. А когда ты станешь близок к нему, Будешь ему советовать, остерегать его от дурных поступков. Ну, а если что-нибудь плохое, будешь мне сообщать, в ЧК, и мы примем меры Во всяком случае, если ты будешь около него, я буду спокойнее. Что? Ну что ж... некоторое время Сайд Пахлаван распрощался с Хайдаркулом и ушел. День уже клонился к вечеру, на улицах становилось тише. Сайд Пахлаван направился к галантерейным рядам, чтобы пройти к Лесному базару, в дом своего зятя.
В квартале Коплон было несколько казенных домов, в которых раньше жили сановники и родственники эмира. Теперь в этих домах разместили гарем эмира, бежавший было в Вабкентский район, но схваченный там и привезенный в Бухару... Мужчин, сопровождавших гарем, поместили в одном доме, женщин, во главе с матерью эмира,-- в другом. Вокруг дома и в воротах стояли милиционеры с винтовками, никто не мог выйти и войти без особого разрешения. Через месяц после того, как был привезен гарем эмира, Фируза, по поручению Хайдаркула, пришла в квартал Коплон, в один из этих домов.
Но караульные не пропустили ее.
— Я из ревкома, вот мое удостоверение,— говорила она начальнику караула, показывая бумагу.— Товарищ Хайдаркул прислал меня сюда на работу.
— Возможно, что это и так,— отвечал начальник караула, высокий мужчина с длинными усами.— Но для входа в этот дом надо специальное разрешение. Таков приказ.
— Я — жена Асо, вы же его знаете. Мне нужно срочно начинать тут работу. Пропустите меня!
— Нельзя, сестра, не пререкайся!
— Мне можно! Я должна войти в этот дом и приняться за работу.
— Этого я не знаю.
— Так узнайте! Для того вас и назначили командиром
— Эти разговоры ни к чему не приведут.
Пока они спорили, подошел Хайдаркул и сказал:
— Пропустите ее, пусть войдет! Я ее послал, но забыл дать разрешение!
Начальник караула поздоровался с Хайдаркулом и разрешил Фирузе войти в дом. Фируза в гневе быстро направилась к проходу, но потом остановилась и вернулась к Хайдаркулу, который разговаривал с начальником.
— А что мне делать?—спросила она.— Как их делить?—служанок в одну сторону, жен и знатных женщин — в другую?
— Ты войди, познакомься, скажи госпожам, чтобы собрались в комнатах, а служанок собери на дворе. Те, что захотят уйги, пусть пройдут на террасу, я приду и составлю список.
Фируза вошла. В большом дворе было несколько помещений с подвалами и мансардами, образующими второй этаж Как только Фируза появилась, к ней бросились служанки, невольницы, окружили ее, обнимали, целовали и засыпали вопросами:
— Фируза, как хорошо, что ты здесь! Здорова ли?
— Ты, говорят, у джадидов работаешь? Ты на свободе?
— До каких пор нас тут будут держать? Не знаешь?
— Неужели эмир убежал! А его поймают?
— Это правда, что с женщин будут снимать паранджи? Ты ведь в парандже!
Фируза отвечала, как умела:
— Эмир убежал, наши войска его преследуют, не сегодня завтра поймают. Советская власть всем подарит свободу. Теперь уже не будет ни господ, ни служанок. Если госпожи захотят пить, сами пойдут к хуму, а если в хуме воды нет, то хоть бы у них горло пересохло от жажды, никто им не будет прислуживать. Коли проголодаются, пусть засучат рукава и замесят тесто, испекут хлеб и едят. Никто не станет для них печь хлеб... Теперь говорят не «джадиды», а младобухарцы... А всех людей эмира, чиновников, «казиев, миршабов, всех прежних наших угнетателей теперь называют контрреволюционерами. Правительство всех контрреволюционеров арестовало — кушбеги, казикалона, раиса, миршаба, всех их на днях будут судить, присудят к наказанию... А теперь вот какое дело: я пришла вам сказать, что сейчас сюда придет дядя Хайдаркул, он большой начальник и всех вас запишет в список...
Последние слова Фирузы вызвали всеобщее волнение.
— Почему, почему сюда придет посторонний мужчина?
— Зачем будет записывать в список?
— Кто такой Хайдаркул?
— Почему он придет на женскую половину?
— Ты, видно, не только сама стала джадидом, но хочешь и нас всех сделать джадидами?
— Мы — мусульманки и не отречемся от нашей веры! И так далее и тому подобное...
Фируза тотчас раскаялась в своих словах, растерялась и онемела. «Господи,— думала она,— как я нелепо поступила, как глупо, зачем сказала о списке? Как теперь добиться, чтобы они выслушали меня?..»
— Это что за крик?— сказала вышедшая из кухни высокая женщина, главная дастарханщица гарема.
Тяжелая, безобразная, нескладная, она только за свое умение распоряжаться и угодничать перед госпожами получила должность от матери эмира. В гареме ее боялись и сторонились. Даже теперь, когда эмир сбежал, а мать эмира стала бездомной, эта женщина не утратила своего высокомерия.
Услышав ее голос, женщины, что собрались вокруг Фирузы, замолчали и отошли в сторону.
— А это кто такая? Э, да ведь это наша девушка-водонос!— сказала она, сделав несколько шагов к Фирузе.— Зачем ты пришла? Мало тебе, что навлекла на головы мусульман такую беду, так еще пришла сеять смуту среди служанок ее высочества?
— Ваши высочества кончились вместе с Арком, с дворцом, со всем вашим гаремом!—сказала с презрительной усмешкой Фируза.—И все ваши интриги кончились, и все ваши интриганы пропали, а тех немногих, что еще остались, подобно вам, мы тоже уничтожим, госпожа дастарханщица! Да-да, собирайте ваш дастархан да читайте отходную молитву!
— Ой, я умру!— воскликнула одна из служанок. Дастарханщица от гнева и злобы то краснела, то зеленела; по привычке она хотела наброситься на Фирузу с кулаками, но вдруг кто-то потянул ее сзади за край платка. Дастарханщица обернулась и увидела, что старшая жена эмира, закусив губу, знаком приказывает ей замолчать. Она молча отступила назад, а жена эмира, выйдя вперед, учтиво поздоровалась с Фирузой.
— А, дочь моя, как поживаешь, здорова ли? Господин Хайдаркул тебе дядей приходится? Очень хорошо... Передай ему от нас поклон. Если он захочет составить списки, пожалуйста. Мы войдем в комнаты, там, из-за дверей, будет удобнее...
Фируза хотела что-то ответить, но снаружи ее позвали, и она сказала только:
— Хорошо сейчас я вернусь и все объясню.
После ее ухода жена эмира стала бранить дастарханщицу:
- Ты совсем рехнулась! Ты что, хочешь навлечь на нас еще большие несчастья?
- Я не знала, государыня...
— Так знай!— сказала строго жена эмира и ушла в комнаты.
А госпожа дастарханщица, как змея с разбитой головой, не знала, на ком сорвать свою злость. Вдруг ее взгляд упал на Ойшу.
Это была девушка лет шестнадцати, высокая, с изящной фигуркой, белокожая, красивая, свежая лицом. Всего за каких-то месяца три до начала войны гиждуванский амлякдар подарил ее эмиру. Оценив ее красоту и изящество, мать эмира приказала поскорее отослать ее в загородный дворец и подготовить для эмира. Но сделать это не успели. Ойша от горя, тоски и слез заболела, слегла в постель, стала бредить. Ее несчастная мать, приехавшая вслед за ней, проводила бессонные ночи у ее изголовья. Наконец Ойша поправилась, подняла голову с подушки, но была еще очень худа и бледна. Поэтому ее оставили в покое, чтобы она немного пришла в себя. К счастью, она не увидела лица эмира. Произошла революция, и девушка избавилась от горького положения. Дастарханщица, которой мать эмира поручила «подготовить» Ойшу, уже с тех пор затаила злобу к ней. Теперь, увидев ее, она обрушила на нее весь свой гнев.
— Ойша!— закричала она.— Почему ты не пришла массировать ноги матушке-государыне? Тебе сказано было прийти?
— Не буду я массировать, сама массируй!— сказала вдруг Ойша и отвернулась.
— Что, что ты сказала, проклятая?
— Сама проклятая!— сказала Ойша, глядя на нее с ненавистью.--Ишь какая! Нашла себе служанку!
Для госпожи дастарханщицы, от которой и так уже шел чад, как от горящего масла, слова Ойши были что нож в сердце.
— Ну конечно, теперь ты так говоришь,— сказала она, стиснув зубы.— Как в поговорке: и Плешивый ударил, и Слепой ударил, и даже Муравей — и тот укусил! Теперь, когда его высочество эмир занят газаватом, всякий босяк, нищий хочет нам сесть на голову. Так, что ли?
— Не горячитесь, госпожа!— сказала мать Ойши, выступая вперед и загораживая дочь.— Нехорошо так. Хоть мы и нищие, мы такие же рабы божьи и правоверные, как и вы; и мы знаем себе цену и бережем свое достоинство.
Наплевать мне на ваше достоинство!— сказала дастарханщица и уже подняла кулак над головой Ойши, но кто-то задержал ее руку. Обернувшись, она увидела Оймулло Танбур, которая укоризненно качала головой.
— Нехорошо, госпожа!— сказала Оймулло.— Успокойтесь! Мы ведь уже не во дворце, а в чужом доме, вокруг нас красные войска...
Дастарханщица вырвала руку и напала на Оймулло:
— Вы теперь заодно с джадидами?
Убирайтесь!
Она хотела ударить Оймулло, но Ойша оттолкнула ее. Какая-то стряпуха набросилась на Ойшу, мать Ойши схватилась со стряпухой. Дастарханщица, оправившись от толчка, тоже напала на Ойшу и ее мать. Некоторые служанки приняли сторону Ойши, и началась потасовка, поднялся крик и шум.
— Эй, эй, что за шум?!— раздался голос Фирузы. — Эй, госпожа дастарханщица, придержите свои руки! Довольно, Ойша, хватит!
Этот повелительный голос заставил служанок прекратить драку.
— Что случилось? Почему ты плачешь?— спросила у Ойши Фируза.
— Она дерется,— сказала Ойша, показывая на дастарханщицу. Холуйка бессовестная!
— Надо им дать по рукам!— сказала мать Ойши.— Они хоть и сброшены с лошади, а из стремян ногу не вынимают!
— Кичатся своим «высочеством», которого нет!
— Правду говорят, что бык умрет, а свирепость остается!
Узнав, что дастарханщица по старой привычке подняла руку на служанок, Фируза сурово посмотрела на нее:
— Не стыдно? Волосы седые, а вы, как ребенок, ничего не понимаете? Ведь вас за это могут вывести на Регистан, судить перед всем народом и расстрелять!
— Дурные привычки — беда наша!— сказала, выступая вперёд, Оймулло Танбур.— Здравствуй, Фируза, здравствуй, дочка!
— Здравствуйте, дорогая моя учительница!— обрадовалась Фируза.— Вы живы-здоровы? Как .хорошо, что мы опять увиделись! Тахир-джан так вас ждет!
— Об этом потом поговорим,— сказала Оймулло.— Сейчас надо этот скандал прекратить. Они тут подрались, и мне пришлось вмешаться. Лучше было бы устроить так, чтобы госпожи разместились в одном доме, а служанки — в другом.
— Я для этого и пришла,— сказала Фируза.— Войдите в комнаты, сейчас придет дядюшка Хайдаркул, составит списки.
-- Что за списки, дочка?
Тот, кто захочет уйти, может идти куда угодно. Для этого и надо составить список, чтобы понять, кто уйдет, кто останется.
Дай бог тебе жить тысячу лет, Фируза-джан! — сказала мать Ойши. Позволь нам с Ойшой поскорее уйти отсюда! Сил больше нет!
Ладно, — сказала Фируза, гладя Ойшу по голове.— Идите на террасу, сейчас придет дядя Хайдаркул, запишут вас, и можете ехать куда хотите.
- Хайдаркул, говоришь? А кто он такой? Откуда?
— Он работает в Центральном Комитете партии, родом он из Каракуля, кажется. А что, вы его знаете разве?
— Нет,— сказала старуха задумчиво.— У меня был когда-то младший брат, Хайдаркулом звали, нас с детства разлучили...
— Да вот сейчас вы его увидите!— сказала Фируза.
По ее просьбе все служанки, стряпухи, девушки с «банного двора» собрались на террасе. Оймулло Танбур вошла в маленькую комнатку привратника, в которой жила. Двор опустел; тогда Фируза подошла к воротам и крикнула:
-- Пожалуйста, войдите!
Вошел Хайдаркул, с ним начальник караула. Два милиционера внесли и поставили возле террасы небольшой столик и табуретку. Хайдаркул положил на стол папку, которую нес в руках, вынул из нее бумагу, карандаш и обратился к женщинам, столпившимся на террасе.
Простыми, понятными словами он рассказал про революцию, про свержение эмира, объяснил, что рука эмира больше не держит их за воротник и они вольны отправляться, кто куда пожелает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50