— Это я тоже знаю, только вот еще пока не выяснил, какое приданое даст коммерции советник своей дочери.
— Да, такие вещи надо знать,— сказал Танттунен тоже серьезным тоном.
— Я шучу,— засмеялся Нийло.
— Там на столе письмо. Кажется, от Мирьи,— буркнул Танттунен и снова углубился в свои бумаги.
— Неужели?
Танттунен поднял голову. Глаза Нийло светились радостью. Он дочитал письмо до конца и начал читать сначала.
— Слушай, Танттунен, это действительно правда!
— Что правда?
— То, что Мирья вернется обратно.
Танттунен внимательно посмотрел на юношу:
— Вот как.
Нийло опять не понял, что Танттунен хотел сказать. Может быть, он не поверил или был удивлен, может быть, он был рад, а может быть, разочарован. А может быть, ему безразлично. Но Мирья же была активистом общества. Как Танттунен относится к ее возвращению?
— Да что мне-то... Пусть возвращается. Если, конечно, вернется.
— Не веришь? Почитай сам. Вот.
— Да что я, чужое письмо...
— Да, таковы мы, финны.— Нийло засмеялся.— Один финн в зоопарке полчаса рассматривал жирафа и потом пришел к выводу, что такого животного не может быть. Мы не верим иногда очевидным вещам.
— В существование жирафа-то я верю.— Танттунен даже улыбнулся.— Мирья поступает так, как ей хочется, она девушка своенравная. А ты когда думаешь уезжать?
Больше Танттунен о Мирье не говорил.
— Пожалуй, нужно ехать на этой неделе. Наверно, найдете кого-нибудь на мое место. Потом еще думаю заехать к старику отцу.
— Я тоже думаю, что кого-нибудь найдем,— заметил Танттунен. Потом он сказал сочувственно: — Жалованье, конечно, тут небольшое. Впрочем, для тебя работы и здесь хватило бы.
— Главное — перспектива,— признался Нийло.
— Да, разумеется,— согласился Танттунен равнодушно,— кроме того, советник богатый. Да дочка у него, и хорошее приданое, наверное, отвалит.— Танттунен еле заметно усмехнулся.
— Мне-то что из того, что у коммерции советника есть дочь,— заметил Нийло обиженно.— Ее приданое достанется другому, а я должен думать о своем будущем. И когда вернется Мирья... Так что мне нечего скрывать. Ты сам понимаешь...
— Да, да. Я только подумал, что Мирья-то не привыкла строить свою жизнь на милости коммерции советников. Как бы ты в своих расчетах не допустил ошибку.
— Когда честно работаешь у кого-то, это не значит жить на чьей-то милости. Кстати, ты не напишешь мне рекомендательное письмо? Правда, коммерции советник и не требовал его. Но, может, дашь на всякий случай?
— Почему бы и нет? Если, конечно, наша рекомендация будет что-то значить для коммерции советника. Что же написать о тебе?
— Коммерции советника, пожалуй, прежде всего интересуют мои деловые качества. И потом... ведь я работал в обществе не только ради работы, но и по убеждению. Коммерции советник обещал не быть против, если я и впредь буду участвовать в деятельности общества.
— Значит, обещал не быть против,— проговорил Танттунен, не выражая ни удивления, ни восхищения.— Только выполнит ли он свое обещание.
Это не было вопросом, и Нийло не счел нужным отвечать.
Он только сказал:
— Да, еще, а что касается всякой там политики, ты знаешь, что меня она не интересовала. Ты, наверно, не будешь утверждать обратное?
— Зачем же я буду говорить о том, чего не было? Я только напишу, что работник ты добросовестный, аккуратный и так далее. И этого хватит для коммерции советника.
Через неделю Нийло приехал на автобусе в местечко, где жили его родители и приемные родители Мирьи.
В воздухе кружились большие мягкие хлопья снега. Нийло поднял воротник пальто и не спеша зашагал к дому. Хорошо, что он независим от родителей. Старик отец, бывший когда-то владельцем небольшой лавки, жил на свои сбережения и небольшую пенсию. От сына он ничего не требовал. И сын, в свою очередь, тоже не надеялся на помощь от родителей. Два года назад между отцом и сыном случилась ссора из-за Мирьи. На ядовитое замечание отца о том, неужели сын не может найти себе достойной девушки, якшается с коммунисткой, Нийло ответил, что это его дело, с кем он поддерживает знакомство. Больше они о Мирье не говорили, но отношения у них остались натянутыми. Старик был недоволен и тем, что сын поступил на работу в общество «Финляндия—СССР». Однако Нийло не обижался на отца. Зачем обижаться: человек он уже пожилой, не понимает, что происходит в мире, и, шагая сейчас под тихим снегопадом, Нийло раздумывал: интересно, что же скажет теперь старик? Он написал домой, что поступает на службу в фирму коммерции советника, и сегодня позвонил о своем приезде.
Дома его ждали. Стол был накрыт в гостиной, на столе стоял сервиз, которым пользовались только по большим праздникам.
— Можно ли входить? Кажется, здесь ждут каких-то очень высоких гостей? — с улыбкой спросил Нийло, остановившись на пороге,
— О да, гостей немалых,— шутливо ответил отец,--- служащих коммерции советника! Ты как, пойдешь в баню или прямо сядешь за стол?
Помывшись, Нийло переоделся в домашнюю одежду.
— Молодец, что приехал,— говорила мать.— Папа целый день смотрит в окно, дожидается тебя. Почему ты не приехал на трехчасовом? Мы ходили тебя встречать.
Да, дом есть дом. И Нийло пожалел, что он давно не бывал здесь. В гостиной было по-домашнему уютно. Они сидели втроем за праздничным столом, мать угощала его любимым кушаньем, и отец говорил:
— Я на досуге перелистывал коммерческий календарь. Оказывается, коммерции советник Кархунен сам себе пробил дорогу в жизнь. Наверно, он и сейчас еще полон сил и энергии.
— Да, такое впечатление он производит.
— Но ты постарайся, не подкачай. Может быть, ты еще далеко пойдешь.
— Не будем загадывать,— скромничал Нийло.— А пока надо бы справиться хоть с этой работой.
— Ты-то справишься,— гордо сказал отец.— Только ты гляди в оба и мотай на ус, как делается большой бизнес. Ведь в этом деле столько тонкостей, которых иной простак даже не замечает и остается в дураках. Вот как мы с мамой, хе-хе. Теперь остается только рассуждать задним умом.
У матери были другие заботы — об одежде и постельных принадлежностях. Отец тоже заметил:
— Старое брать с собой не стоит. Завтра мы сходим и купим все новое. И денег я тебе дам, чтобы было с чего начать.
Раньше отец без обиняков заявлял, что сын должен обходиться собственными силами. Но Нийло не хотел вспоминать прошлое, только ответил степенно и рассудительно:
— Лучше всего, когда человек начинает с того, что он сам имеет.
Отец, наверное, понял это как намек на прошлое. Он поперхнулся и сказал:
— Все зависит от того, куда пойдешь. Когда идешь бродить на большую дорогу или драть горло на уличном собрании, достаточно иметь только руки в карманах и здоровую глотку.
Вилка выпала из рук Нийло и скользнула по скатерти на пол. Нийло нагнулся за ней, а мать поспешила к шкафу и принесла чистую вилку. Тем временем Нийло успел пода
вить в себе желание ответить отцу колкостью и ответил миролюбиво:
— Ну, о маленькой сумме мы можем договориться. Но только в долг.
После ужина отец и сын сели за расчеты. Нийло не хотел ничего говорить о Мирье, даже не хотел упоминать ее имени. Но по его расчетам было видно, что сейчас ему нужно столько и столько, а позднее потребуется больше. Отец отложил карандаш:
— Поживем — увидим. Еще есть время все обдумать. Впрочем, как знаешь.
— Я уже все обдумал,— ответил спокойно Нийло.— Как я уже сказал, я могу обойтись и без чьей-либо помощи.
— Ну ладно, не будем,— заявил отец примирительно.— А сколько тебе все-таки понадобится, давай подсчитаем.
Мать позвала пить кофе. Наконец отец заговорил о Мирье:
— Наверно, и ей пошло на пользу, что собственными глазами увидела этот их рай. Теперь она сможет более здраво судить о жизни. Мне кажется, она порядочная девушка. Алина-то ее растила в послушании.
После кофе Нийло решил прогуляться. Родители, разумеется, сразу поняли, куда он пойдет, но сделали вид, что не догадываются. Мать только сказала:
— Оденься потеплее, там сильный мороз.
Матикайнены жили в той же квартире, что и прежде.
Только обстановка изменилась. Две кровати стояли теперь рядом и занимали больше места. В простенке между окнами, там, где раньше стояла кровать Мирьи, теперь был диван, перед ним круглый столик...
На комоде стояла увеличенная фотография Мирьи. Она— в легком платьице, золотистые волосы кудрями опускаются на щеки, словно их треплет ветер. У Нийло тоже хранилась такая фотография. Когда Нийло смотрел на снимок, ему казалось, что в улыбке Мирьи кроется какая-то грусть.
В комнате горел свет, но никого не было. Из кухни доносился звон посуды и шум воды. Наверно, Алина моет там посуду. Нийло сел за стол — он здесь был как дома, его считали своим — и огляделся вокруг: неужели о Мирье здесь напоминает только одна фотография? В углу стоял старомодный комод. Когда Матикайнены жили в Алинанниеми, Мирья держала в комоде свои книги и учебники. Интересно, что в нем теперь. Нийло выдвинул верхний ящик. В нем, как и раньше, хранились потрепанные учебники. А за книгами,
в самом конце ящика, лежала старая кукла. Одна рука у куклы держалась на ниточках. Эту куклу, кажется, звали Лийсой. Мирья рассказывала, как она еще маленькая заблудилась с Лийсой в глухой тайге, в лесу за баней, на берегу озера. Они тогда развели костер, чтобы отпугивать медведей и волков, они голодали и., питались бутербродами. Нийло знал, что дырочка, прожженная на платьице Лийсы, осталась с тех времен.
Нет, в этом доме не забывали Мирью. «Хорошо было бы взять эту маленькую Лийсу с собой в Хельсинки»,— подумал Нийло.
Он стоял и рассматривал куклу, когда вошла Алина.
— Нийло?! Как же мы давно не виделись, придется за руку поздороваться.
Алина вытерла руку о фартук, но ладонь ее все равно осталась влажной. И сама Алина осталась такой же маленькой, худенькой, как и полгода назад, только сутулилась теперь вроде меньше. Волосы ее еще больше поседели, поредели. Но глаза смотрели тепло и живо.
— Ты знаешь, Мирья-то собирается вернуться?
Нийло кивнул. Алина долго жала ему руку.
— Мы-то уже поужинали, но я тебе что-нибудь сейчас приготовлю.
— Ну что ты, тетя Алина, ведь дома-то меня уж как- нибудь покормили.
Алина на радостях хотела угостить Нийло хоть чем-нибудь.
— Лийса? — Алина заметила куклу, которую Нийло держал в руке.— О, бедняжка! Кажется, она останется скоро совсем без руки. Мирья так любила ее.
— А Матти где? — спросил Нийло, сев за стол рядом с Алиной.
— У него свои дела,— вздохнула Алина.— Прибегала Лейла. Опять какое-то совещание. Собираются отправить делегацию в Хельсинки.
— Что за делегацию? — спросил Нийло. Впрочем, всякие там делегации его не касались, но Матти Матикайнен — человек ему близкий, и поэтому он счел нужным поинтересоваться его делами.
— Да они за Канерву хлопочут. Ты ведь, наверное, не знаешь, что случилось с Канервой? Да откуда тебе знать, ведь ты живешь в городе. Под машину попал. Пролежал недели три в больнице, а теперь не принимают обратно на
работу, хотя здоров. И жена больная. Детей трое. Вот она, судьба рабочего человека.
— Да, печально,— согласился Нийло.
— Вот о нем речь-то и идет. У компании свои интересы, свои отговорки. Написали тому депутату. Ну как его там... Ну тот, что приезжал сюда и так красиво выступал. А он ничего не ответил.
— А что им, депутатам,— усмехнулся Нийло.— Надо дожидаться следующих выборов, тогда они опять что-нибудь наобещают, а до этого о них ни слуху ни духу.
— Мы-то тут собрали кое-что, помогли семье Канервы. Но много ли может собрать рабочий человек, у самого семья, да и дороговизна такая.
— Да, дорогая стала жизнь, тетя Алина.
Когда Нийло слышал о таких случаях, как с Канервой, в нем пробуждалось желание пойти к кому-нибудь из власть имущих, поговорить, доказывать, убеждать. Ведь народ маленькой страны должен быть единым и не должен оставлять никого в беде. А то что получается? Только бедный помогает бедному, а предприниматели, хозяева богатых компаний, хотят быть в стороне, словно их это и не касается. Если бы он, Нийло, имел силу и власть, он заставил бы господ подумать не только о своих счетах в банке, но и о народе. Ведь было время, и Канерва защищал интересы этих господ там, в лесах восточной Карелии. Говорят, даже дважды был ранен. Нет, надо что-то предпринимать.
Нийло предоставилась возможность уже в этот же вечер показать, что он способен не только на благие порывы. Едва Алина ушла варить кофе — ведь кофе-то гость должен выпить в любом случае, даже если он только что пил,— как пришли Матикайнен и Лейла, активистка местного отделения Демократического союза молодежи, лучшая подруга Мирьи.
Лицо у Матикайнена было в морщинах, и его темные волосы на висках уже серебрились. Но он был по-прежнему стройным и статным, как спортсмен.
— О, и Нийло здесь. Очень хорошо, что ты зашел. И нам с Лейлой, наверное, достанется кофейку, или как, Алина?
Судя по раскрасневшемуся лицу Матикайнена, мороз на улице усиливался. А когда Лейла сняла с головы красную шапочку, Нийло показалось, что у нее тоже седые виски, Но это была не седина, а иней, который тотчас же рас
таял, превратившись в блестящие капельки. Лейла и Нийло были мало знакомы. Но сегодня девушка бросилась к Нийло и, схватив его за руку, потащила за собой, словно приглашала танцевать упирающегося кавалера.
— Какой ты нехороший, за полгода ни разу не смог приехать. А что у вас нового там, в обществе?
— Да что там у нас нового, все по-старому,— ответил Нийло уклончиво. В этом доме еще ничего не знали о предстоящих изменениях в жизни Нийло. Он сообщил равнодушно, словно речь шла о каком-то пустяковом деле: — Я вот тут ездил в Хельсинки. Кажется, я сменю место работы.
— Да? —Алина удивилась больше других.— Вот типичный финн. Целый вечер сидит, говорит, а главное не успел сказать. Да где же ты будешь работать?
— В Хельсинки, у коммерции советника Микаэла Кархунена. Может быть, слыхали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45