я заключен и не могу выйти.
Око мое истомилось от горести:
весь день я взывал к Тебе, Господи,
простирал к Тебе руки мои.
Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо?
Разве мертвые встанут и будут славить Тебя?
или во гробе будет возвещаема милость Твоя,
и истина Твоя – в месте тления?
разве во мраке познают чудеса Твои,
и в земле забвения – правду Твою?
Но я к Тебе, Господи, взываю,
и рано утром молитва моя предваряет Тебя.
Для чего, Господи, отреваешь душу мою,
скрываешь лице Твое от меня?
Я несчастен и истаеваю с юности;
несу ужасы Твои и изнемогаю.
Надо мною прошла ярость Твоя,
устрашения Твои сокрушили меня,
всякий день окружают меня, как вода:
облегают меня все вместе.
Ты удалил от меня друга и искреннего;
знакомых моих не видно.
Совокупления и убийства с помощью молотка, гвозди в Его руках,
совокупления и убийства с помощью отвертки, гвозди в Его ногах,
совокупления и убийства, слезы в их глазах, совокупления, слезы в Его глазах, убийства, слезы в моих глазах.
– Мы можем подняться туда прямо сейчас, и все закончится.
Я бежал из собора через двойные деревянные двери, бежал от молотков, по черным знойным улицам, бежал от Него, мимо красных флажков, от белых и синих уже ничего не осталось, бежал от них всех, через 5 июня 1977 года, я бежал.
О, Кэрол.
И тогда я оказался наконец у «Гриффина» – моя одежда в огне, глаза и руки воздеты к небу – крича:
– Кэрол, Кэрол, ведь это можно сделать и по-другому!..
Редакция вымерла.
Я сел за стол и стал печатать:
Со вчерашнего вечера полиция удвоила усилия по поиску так называемого Йоркширского Потрошителя, который, по предположению следствия, виновен в четырех убийствах и трех нападениях па женщин. Известно, что некоторые из его жертв занимались проституцией.
После посещения клуба «Мекка» 36-летняя жительница Бирли миссис Линда Кларк остановила машину на Уэйкфилд-роуд и попросила водителя подвезти ее до дома. Вместо этого он отвез ее на брэдфордский пустырь, расположенный рядом с Боулинг Бэк-лейн, и нанес ей несколько колотых ранений в область живота и спины, а также тяжелую черепно-мозговую травму. На этой неделе миссис Кларк будет сделана уже вторая хирургическая операция.
Полиция распространила следующее описание автомобиля и водителя, разыскиваемых в связи с нападением на миссис Кларк:
Водитель – белый мужчина, приблизительный возраст – тридцать пять лет, рост около шести футов, телосложение крупное. У него светло-каштановые волосы до плеч и широкие брови. Автомобиль – «Форд-кортина-2» белого или желтого цвета с черной крышей. Полиция убедительно просит граждан, обладающих любыми сведениями, срочно обратиться в Отдел чрезвычайных происшествий администрации города Брэдфорда по телефонам 476 532 или 476 533, либо в местное отделение полиции.
Я перестал печатать и открыл глаза.
Я поднялся наверх и положил рукопись Биллу в ящик для входящих бумаг.
Я пошел было прочь, но вернулся, достал ручку и написал красными чернилами над заголовком:
Это не он.
Я спустился по лестнице и вышел в темноту и в то, что будет дальше.
Пресс-клуб – оживленный, как и полагается в субботний вечер.
Джордж Гривз: голова на столе, шнурки ботинок связаны; Том и Бернард безуспешно пытаются прикурить.
– Тяжелый день? – спросила Бет.
– Ага.
– Он прямо ни на минуту не дает тебе расслабиться, этот твой Потрошитель.
Я кивнул и опрокинул стакан скотча себе в глотку. Стеф схватила меня за локоть:
– Еще одну?
– За компанию.
– Это, Джек, на тебя не похоже, – засмеялась она.
Бет снова наполнила стакан.
– Он уже знает, что к нему сегодня приходили?
– Ко мне?
– Молодой парень, скинхед.
– Да ты что?
– Ага. Я его раньше где-то видела, но убей не помню, как его зовут.
– Он сказал, что ему было нужно?
– Нет. Еще одну?
– Исключительно за компанию.
– Вот и молодец.
– Точно, – сказал я и выпил.
Я на секунду остановился на лестнице, потом открыл дверь.
В комнате никого, окна открыты, мои грязные занавески вздымались, как серые паруса на корабле, держащим курс на Новый Мир, ночной воздух касался меня своими теплыми пальцами.
Я сел и налил себе очередной Глоток Шотландии, выпил, взял книгу, но задремал.
И тут она пришла ко мне – мы стояли на вершине крутого холма, в конце долгого пути, после тяжелого подъема. Она закрыла мне глаза руками, холодными, как два мертвых камня:
– Ты скучал по мне?
Я попытался обернуться, но у меня совсем не было сил.
– Ты скучал по мне, Джеки, малыш?
Я кивнул.
– Это хорошо.
Она прижала свой рот к моим губам.
Я пытался увернуться от ее языка, ее жесткого длинного языка.
Она перестала целовать меня и положила руку на мой член.
– Трахни меня, Джек. Трахни меня так, как ты трахал ту шлюху.
Вдоль дороги стоят шесть узких гаражей, покрытых белым граффити. На их воротах – остатки зеленой краски. Они находятся недалеко от Черч-стрит и образуют своеобразный проход к многоэтажной автомобильной стоянке, расположенной в дальнем конце переулка. Все шесть гаражей принадлежат мистеру Томасу Моррисону, который умер, не оставив завещания, вследствие чего его собственность осталась без владельца и пришла в упадок. В гараже номер шесть ночуют местные бродяги, нищие, алкоголики, наркоманы и проститутки.
Помещение маленькое, площадью около 12 квадратных футов, входом в него служат двустворчатые ворота, расположенные по передней стене гаража. Внутри помещения обнаружены горы мусора, щепок и ветоши. Вместо столов используются коробки. В самодельном очаге некоторое время очень интенсивно горел огонь, и в оставшемся пепле были найдены остатки одежды. На стене против входа свежей красной краской написано: «Вдова рыбака». Пол заставлен пустыми бутылками из-под хереса, пива, крепких алкогольных напитков, химических веществ. Единственное окно, ведущее в никуда, занавешено мужским кителем.
Я проснулся, его зловонное дыхание все еще теплилось на моей подушке.
Они скинули мои книги с полок, разбросали их по комнате, все мои маленькие книжечки о Джеке-потрошителе, всю чертову коллекцию и все кассеты тоже, они вытащили их из нижнего ящика, все мои маленькие кассеты в маленьких коробочках с аккуратно надписанными на них датами и адресами, все они были разбросаны по комнате, и все газетные вырезки тоже.
Она бросилась ко мне через всю комнату, держа в зубах кусочек бумаги:
Престон, ноябрь 1975 года.
Я – на ногах, на кровати, на коленях, на полу:
Я – жертва твоих мучений; я
в отчаянии.
Дневник.
Я – жертва твоих мучений; я
в отчаянии.
Тут где-то был дневник.
Я разносил комнату в щепки, а они – все шестеро – кружились и рыдали в убийственной какофонии, книги – в воздухе, кассеты – на полу, вырезки – на ветер, пальцы – у меня в ушах, их руки – у меня на глазах, их ложь, мои книги, его ложь, мои кассеты, ее ложь, мои вырезки, ее чертов дневник:
Я – жертва твоих мучений; я
в отчаянии.
Телефонный звонок.
* * *
Джон Шарк: Так вот, я хочу процитировать сэра Роберта Марка, который сказал (читает): Раковая опухоль коррупции, поразившая Отдел по борьбе с производством и распространением порнографии, была выявлена и уничтожена.
Слушатель: Это – лажа, Джон, вот что это такое.
Джон Шарк: Я смотрю, это заявление не произвело на вас должного впечатления?
Слушатель: Конечно нет. Он ведь сказал, что все осталось бы шито-крыто, если бы не пресса, мать ее. Вы знаете, меня как-то не очень успокаивает эта мысль. Я имею в виду то, что они полагаются на вашего брата.
Джон Шарк: Мне кажется, сэр Роберт Марк сказал, что вообще вся страна нам многим обязана.
Слушатель: Только не я. Я ничего вам не должен.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Понедельник, 6 июня 1977 года
Глава девятая
Хер с Олдманом.
Хер с Ноублом.
Хер с Радкиным.
Хер с Эллисом.
Хер с Донни Фэйрклофом.
Хер с чертовым Потрошителем.
Хер с Луизой.
Хер с ними со всеми.
Ее нет:
Меня нет.
В аду.
Колотясь в двери, колотя по мордам, выламывая двери, выкручивая руки, ища ее, ища себя.
В аду, полном фейерверков.
Вон из ее комнаты, обратно по коридору, дверь нараспашку, Кита нет, Карен смотрит на меня с кровати: «О бля, только не это…», но я стаскиваю ее с постели, тащу по полу, пара розовых трусов, сиськи болтаются, я кричу ей в лицо: «Она ушла, забрала все вещи. Куда она делась?», она подо мной, закрывает лицо руками, потому что я бью ее изо всех сил, потому что если кто и знает, где Дженис, так это Карен, белая, 22 года, судимая за проституцию, наркоманка, мать двоих детей, и я снова хлещу ее по лицу и смотрю на окровавленные губы, расквашенный нос, кровь, размазанную по подбородку и шее, по груди и рукам, и я стаскиваю с нее розовые трусы и тащу ее обратно на кровать, расстегиваю штаны и вставляю ей, а она даже не сопротивляется, просто лежит на постели под моим весом, я выхожу из нее, она смотрит на меня снизу вверх, я снова бью ее по лицу и переворачиваю на живот, и теперь она начинает бороться, говорит, что так не надо, но я тыкаю ее лицом в грязные простыни и вставляю ей член в задницу, а она кричит, и мне больно, но я продолжаю до тех пор, пока не кончаю и не падаю на пол, а она лежит на кровати, кровь и сперма текут по ее ляжкам, ее задница – перед моим лицом, и я встаю и делаю это снова, но теперь мне не больно, и она молчит, потом я кончаю и ухожу.
В аду, полном фейерверков, ее нет.
Я лежу на полу телефонной будки, уже стемнело, но горят фонари и костры, фейерверки и фары, надо мной – высокие деревья Чапелтауна, в деревьях – херовы совы с большими-пребольшими круглыми глазами, и я кляну Мориса, мать его, Джобсона, дядю Мориса, Сову, моего ангела-хранителя, с его «хорошо хоть она – из полицейской семьи, знает, как оно бывает» и со всем этим дерьмом типа «если тебе что надо – ты не стесняйся»: ну, давай, бля, приезжай к этой телефонной будке и забери меня отсюда, и верни ее мне, давай, падла, пока я не достал перо и не пощекотал твои крылышки, твои вонючие черные крылья, эти вонючие черные крылья смерти, давай, верни ее мне, прямо сюда, в эту маленькую красную будку, в это смутное время, в этот каменный век, мертвый век, верни ее мне, сжимающему телефонную трубку, верни ее, чтобы она увидела, как я тут рыдаю, вою, свернувшись в клубок на полу, сжимая в руках волосы, проклятые волосы, кровавые пряди волос.
В аду, полном фейерверков, ее нет, я один.
– Еб…
Я держу Джо Роуза за горло, комната наполнена густым дымом, матрас прислонен к окну, две семерки нарисованы на каждой свободной поверхности, глупая обдолбаная мартышка со страху готова наложить в штаны.
– Я тебя убью.
– Я знаю, я знаю.
– Говори…
Он трясется, закатив глаза к потолку, заикаясь:
– Дженис?
– Говори.
– Я не знаю, где она, слышь, я клянусь!
Я сую ему пальцы в ноздри, подношу ключи к его большим карим глазам.
– Не надо. Я клянусь.
– Я тебя убью.
– Я знаю, слышь, я знаю.
– Говори.
– Что говорить? Я не знаю, где она.
– Но ты знаешь, что ее нет?
– Это каждый, бля, придурок знает.
– А ты скажи мне то, чего не знает ни один, бля, придурок.
– Например?
– Например, кто был ее сутенером?
– Кто был ее сутенером? Слышь, ты че, шутишь, да?
– Какие тут, бля, могут быть шутки?
– Эрик.
– Эрик Холл?
– А ты че, не знал?
– Она его информировала.
– Ясное, бля, дело. А он был ее сутенером.
– Ты мне врешь, Джо.
– Ты че, бля, в натуре не знал?
Я хватаю его за горло.
– Я тебе клянусь, слышь. Эрик Холл был ее сутенером. Спроси любого.
Я смотрю в эти большие карие глаза, в эти большие слепые карие глаза и начинаю сомневаться.
– Слышь, она вернется, – говорит он. – Как бумеранг. Они все возвращаются.
Я отпускаю его – он падает на пол.
Я иду к тому, что осталось от двери, к разбитому дереву, к расколотым семеркам.
– Кроме тех, которые попадаются твоему Капитану Джеку, – говорит он. – Кроме тех, которые попадаются в его пиратские сети.
– Позвони мне, Джо. Как только услышишь хоть малейший шорох – сразу позвони.
Он кивает, трет шею.
– Иначе я вернусь и тебя убью.
В аду, полном фейерверков, ее нет, я один – посреди улицы.
Я снова набираю номер. Луизы нет.
Я снова и снова набираю номер. Луизы нет.
Я набираю номер больницы, но меня не соединяют.
Я набираю Йорк, и спустя десять минут сестра говорит мне, что господин Рональд Прендергаст умер сегодня утром от гематомы, образовавшейся в результате травм, нанесенных ему во время ограбления.
Я поднимаю глаза и вижу небо сквозь кроны деревьев.
Вижу дождь.
Я снова набираю номер. Луизы нет.
Я снова и снова набираю номер. Луизы нет.
Я набираю номер больницы, но там бросают трубку.
Хер с Карен Бернс.
Хер с Джо Роузом.
Хер с Рональдом Прендергастом.
Хер с чертовым Потрошителем.
Хер с Морисом.
Хер с Биллом.
Хер с Луизой.
Хер с ними со всеми.
Ее нет:
Меня нет.
В аду.
Колотясь в двери, колотя по мордам, выламывая двери, выкручивая руки, ища ее, ища себя.
В аду, в угнанной машине.
Эрик Холл, следователь Эрик Холл, сотрудник брэдфордского отделения полиции на Джейкобс Уэлл, и я – там, на Джейкобс Уэлл, жду в угнанной машине, его машине, машине Эрика, в той, что я угнал от его дома в Делхоме:
Никого нет дома, таксист уехал, мои деньги – тоже.
Вокруг его маленького замка, через дождь на оконных стеклах, сетки и раздвинутые занавески, выломав его заднюю дверь, через запах псины, семейные фотографии, в его кабинет с большими окнами и видом на поле для игры в гольф, в его коробки с медалями и старинными монетами, ища хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь кусочек Дженис, хоть малюсенький кусочек, ничего не находя, унося с собой деньги, оставленные в прихожей для прислуги, и ключи от его новенькой «Гранады-2000» цвета морской, бля, волны.
Падла.
Вниз по Галифакс-роуд, поворот на Торнтон-роуд, через Аллертон в Брэдфорд, одна дорога – прямехонько в Джейкобс Уэлл.
Радио:
– Сегодня рано утром в Рочдейле был найден без сознания мистер Клайв Петерсон, почтальон-стажер. Предположительно, он пытался помешать неизвестным, вторгшимся в помещение почтового отделения на Хейвуд-роуд. Полиция по обе стороны от Пеннинских гор расследует возможность связи данного инцидента с серией подобных преступлений, совершенных в Йоркшире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34