Неплотно прикрыв дверь, я через щель наблюдал за холлом, но никто не появился. Я огляделся и понял, что попал в спальню Большого Уилли.
Бардак был жуткий. Двуспальная кровать с давно нестиранными красными простынями, старые постеры на стенах: Хендрикс, Элдридж Кливер, Айзек Хэйес.
Стопками лежали альбомы с соулом и R amp;B, среди них валялись одноразовые пластиковые шприцы – все столешницы были усеяны ими, словно окурками из переполненной пепельницы. Но самым неприятным было увидеть полный набор садомазохиста. Здесь были кнуты, намордники, палаческая маска из черной кожи, собачьи ошейники с клепками, кожаные петли для связывания рук, зажимы для сосков и стальной мундштук, а также черный двухфутовый фаллос – то ли шутка, то ли орудие убийства. Были наручники, цепи, самодельные колодки; к каждому из четырех столбиков кровати была привязана веревка. Были глянцевые порножурналы со связанными женщинами, с юными блондинками, по-видимому, кричащими от боли – чернокожие в вязаных масках насиловали их в задний проход. Были и детективные журналы – на обложках были привязанные к стульям девушки, их груди натягивали блузки так, что расстегивались пуговицы. «БЛОНДИНКУ ИЗНАСИЛОВАЛИ, НАД НЕЙ ИЗДЕВАЛИСЬ». Внутри – мерзкие черно-белые фотографии жертвы убийства. Были и журналы с пушками и мышцами – до блеска начищенные стволы и бицепсы, похожие на покрытые венами надувные шары. Как прострелить блок двигателя и добиться обхвата руки в двадцать два дюйма.
Ну и тип.
На кухне хлопнула дверь. Потом сверху донесся голос Шарлен:
– Скотт! Быстрей! Он вышел через заднюю дверь!
Должно быть, она видела в окно, как я входил в дом.
Я рванул вверх по ступенькам, усыпанным двухдюймовой магнитофонной лентой, сорванной с бобин, спутанной в клубки. Поднявшись наверх, я обнаружил новую дверь, установленную на полдороге к холлу – черную стальную решетку вроде той, что для безопасности ставят на ворота. За ней стояла Шарлен, в глазах был дикий ужас. Я потянулся к кнопке.
– Боже, нет! Она под током!
Я вовремя удержал руку.
– Выключатель в его комнате. В гардеробной.
Я отправился в его спальню. Там была круглая кровать, как в «Плейбое», с черными шелковыми простынями, и стены тоже были черные, а все окна плотно занавешены. Воняло табачными смолами и затхлой спермой, как в порнотеатре. Под единственным светильником, словно выставленный в витрине, красовался антикварный серебряный поднос, на котором были аккуратнейше разложены различные иглы, шприцы и антикварные же ложки. Я отыскал вход в гардеробную, нашел контрольную панель. Переключил рычажок, и красная лампочка погасла.
Выходя из гардеробной, я услышал Шарлен:
– Скотт, он идет сюда! С собаками!
Лестницу отсюда не было видно, но ее я видел. Она все еще стояла за дверью-решеткой, не зная, что я уже отключил запор. Я услышал хриплое дыхание собак, мчащихся вверх по лестнице, и захлопнул дверь спальни Денниса – как раз вовремя. В следующую секунду они уже яростно скребли дерево. Даже сквозь дверь я слышал влажный хлюпающий звук, с которым их верхние губы скользили по клыкам. В щель под дверью пытался просунуться влажный нос.
Подступила тень. Деннис. Он заговорил с Шар – так словно размышлял вслух:
– Блядь. Блядь. Дрянная блядь.
Я навалился на дверь, когда он попытался пинком открыть ее. Запереться я не мог. На двери стоял врезной замок, который с любой стороны запирался только ключом.
Звякнули ключи.
– Ну и ладно, – сказал он сам себе. – Можете сгореть вдвоем. Отлично. Превосходно.
Щелкнул замок, и я оказался заперт.
Дверь была слишком крепкой, чтобы ее выломать. На окнах, я знал, стояли решетки. Я оказался в западне. Мне предстояло умереть у подножия круглой «плейбойской» кровати, глядя, как вспыхивают черные шелковые простыни, задыхаясь в вони горящих пятен его спермы.
Я задергал ручку и заколотил в дверь:
– Деннис! Деннис!
Раздался выстрел. Пауза. Второй. Затем еще два подряд, один за другим. Я был уверен, что он убил ее. Прислушался. Ничего. Казалось, несколько часов не было ни звука.
– Скотт? – раздался голос Шарлен.
– Да.
– Там переключатель в гардеробной…
– Выключен, – крикнул я ей. – Я его вырубил.
Спустя пару секунд снова щелкнул замок, и Шарлен распахнула дверь.
Ее всю трясло. Только сейчас я увидел красноватый синяк на ее щеке, следы пальцев на шее. В руке она все еще сжимала пистолет, прижимая его к себе – тот самый «магнум-357», из которого он стрелял в меня.
Деннис распластался на ковре, рядом с Бадди и Чаком; светлые волосы вымокли в крови. Собаки тоже были мертвы – на их шкуре блестела кровь. Кровь была везде: на двери, на обитых оранжевым флоком стенах. На собаках и ковре было еще что-то серое, вылетевшее из его головы через затылок. Меня едва не стошнило.
– Где Большой Уилли? – спросил я.
Она покачала головой:
– Уехал. Забрал «стингрэй».
Из холла поднимался дым. Я взял у нее пистолет, засунул его за пояс.
– Пошли на хрен отсюда, – сказал я.
Мы спустились вниз и вышли; пробежали мимо «кадиллака» – теперь «вибра-соник» играл «Be My Baby», голоса «Ronettes» штопором уходили в преисподнюю. На бегу к воротам я обернулся, бросил взгляд на гараж. Дверь была открыла, «стингрэя» не было; в верхней комнате горел свет. Может, Деннис возвращался за своими старыми «сорокапятками»? Я заметил под навесом «мустанг» Шарлен и подумал, не собирается ли Большой Уилли вернуться за ним.
Мы добрались до «линкольна», но Норрайн в нем не было.
– Блин.
Мы нагнали ее спустя несколько минут на автостраде Тихоокеанского побережья. Она даже не посмотрела на нас и продолжала идти. Я объехал ее, остановился, вылез и открыл заднюю дверь:
– Норрайн, садись.
– Ты чокнутый, – сказала она, но села в машину. – Я же чуть не сгорела заживо.
Сев за руль и трогаясь, я заметил оценивающие взгляды, которыми обменялись Шарлен и Норрайн. Шарлен, похоже, была озадачена появлением Норрайн, ее прикидом шестидесятых, а особенно – ее прической; по-видимому, она только сейчас задумалась, почему это я выгляжу точно так же, но ничего не сказала. Норрайн тоже хотела что-то сказать, но сдержалась.
Шарлен отвернулась к окну. На миг мне показалось, что она плачет. Но ее глаза были сухи.
Спустя час мы подкатили к клубу на бульваре Сансет в Голливуде, где Норрайн просила ее высадить. Я выскочил из машины и помог ей выйти.
– Слушай, я понимаю, ты не хочешь влипнуть в неприятности, – сказал я ей. – Особенно если они связаны с порнографией и сальвадорско-мафиозными отрядами смерти. Я прав?
– Скотт, какого черта там произошло?
– Норрайн…
– Ну все, все, ладно, – она глянула на силуэт Шарлен в автомобиле, формулируя следующий вопрос.
– Ты прости, что я тебя в это все втянул, – не дал я ей заговорить. – Сегодня вечер пошел не так, как я планировал.
– Ну да, но… – она все еще смотрела на Шарлен. – Но уверена, вышло ничуть не хуже.
– Ты классная, Норрайн, – сказал я и обнял ее.
– Да, в общем, а пошло оно все! – и она крепко поцеловала меня в губы. Потом развернулась и широкими шагами вошла в клуб – взбешенный фантом в капри цвета морской волны.
– И что теперь? – спросила Шарлен, когда я повернул налево, к Хайланду, направляясь на скоростную трассу.
– Думаю, это лучше обсудить с Нилом.
– У тебя есть сигареты? Я забыла свою сумочку.
Я дал ей свою пачку «Кэмел» и выудил спички, но они были слишком влажные от пота.
Ей пришлось воспользоваться прикуривателем.
– Он уничтожил записи, – спокойно сказала она. – Работу всех этих сессий. Все кончено.
Мимо нас с ревом пронеслась пожарная машина.
– Мне понравился сингл.
– Да?
– Очень. Он берет за душу.
– Ага.
– Грандиозный.
– Точно. Грандиозность. К этому мы и стремились.
– Местами несколько беспорядочный.
– Да уж, ну ты-то знаешь, как он работает.
– Но все же, с учетом всего, это классика. Тревожная – но классика.
– Ага. Именно так я ему и говорила, когда мы закончили. «Деннис, – сказала я, – по-моему, мы только что создали тревожащую классику».
– Почему ты вернулась к нему, Шар?
Она помолчала. Порывы ветра притормозили машину, когда мы пересекали Мелроуз. Синяк на ее Щеке стал еще отвратительнее под желтоватым светом уличных фонарей.
– Не знаю, – наконец сказала она. – Правда, не знаю.
Снова молчание.
– По-моему, я просто утратила мужество. В воскресенье на Каталине я целый день думала – Господи, из этого ничего не выйдет, он никогда не даст мне уйти. Что бы ни говорил закон, какое бы решение суд ни вынес – он меня никогда не отпустит. Заплатит кому-нибудь, чтобы меня убили, чтобы убили нас обоих, именно так. – Я почувствовал на себе ее взгляд. – Я думала, если успею вернуться, он вообще не узнает, что я уходила Знаю, ты мне не поверишь, но я думала и о тебе. Поэтому и наговорила тебе по телефону таких гадостей. Чтобы ты понял, какое я никчемное существо и оставил меня. Потому что он сказал, если ты когда-нибудь…
– Оставь это, детка. Покупка не пройдет. Этот сюжет не работает со времен «Моей маленькой Марджи».
– Просто я не хотела, чтобы с тобой покончили, как с Бобби…
– Шар, – прервал я, не очень уверенный, что понял ее, но почувствовав увертку, – ты ведь рассказала обо мне все, как только вернулась к нему.
– Что?!
– Я чуть без члена не остался только потому, что ты все выложила.
– Да о чем ты говоришь?
– Ну хватит, девочка. Я говорю о выкидном ноже Большого Уилли и собственном члене.
– Господи Иисусе, – ее изумление было просто гениальным. – Он не…
– Нет. Промахнулся на миллиметр. Потом я проломился сквозь запертую дверь и смылся.
– И это ты именно тогда получил? – она тронула шрам над моей бровью. – Ох, милый…
– Засунь себе в жопу эти «ох, милый»! – Я оттолкнул ее руку. – Ты обдурила меня, Шарлен. И продала. Не строй из себя целку.
– Клянусь, я ему ничего не сказала. Даже не упоминала твоего имени. Скотт, он уже знал…
– Откуда?
– Нам не хватало выдержки. Большой Уилли видел нас вместе.
Да, она была права.
– Не знаю, Шар. Правда, не знаю.
– Ты что, считаешь, будто я вру? Господи, я только что спасла твою гребаную жизнь, не так? И что ты хочешь, чтобы я сделала еще – рассказывала тебе, какой оказалась дурой?
– Это я и без тебя знаю.
– А не пошел бы ты на хрен?
– Сама иди в жопу!
Воцарилась напряженная тишина; ни один из нас не решался выступать с еще какими-нибудь мудрыми наездами в духе Ноэля Коварда.
Она уставилась в боковое окно. Я знал, что не выдержу, если она начнет плакать.
– Шар, прости меня.
– Ты прав, – мрачно сказала она. – Я была дурой.
– Нет, не была, – я взял ее за руку. – Ну ладно тебе. Все в порядке.
– И ты прости меня, – она придвинулась ко мне. Я обнял ее за плечи. – За все прости. И за то, что втянула тебя во все это.
– Все хорошо, – я поцеловал ее в щеку.
– У меня был шанс с тобой, а я его запорола. Знаешь, высади-ка меня. Вот здесь, на автобусной остановке.
Я засмеялся:
– Шар, ну хватит уже.
– Нет, я серьезно.
– Шар, все хорошо. Все прошло. Кончено. С тобой все будет в порядке.
– Черта с два. Мне светит тюрьма по гроб жизни.
– Вот еще! Это была самозащита. Ты спасала свою и мою жизнь.
– Попаду в камеру с какой-нибудь девицей из мэнсоновской «семейки».
– Этого не будет.
– Не думаю, что я смогу выдержать тюрьму, правда, я не смогу. Скорее всего, у меня будет один мощнейший приступ агорафобии, и я просто умру.
– Шарлен, ты не попадешь в тюрьму. Ты невиновна. Блин, да если уж на то пошло, ты станешь чертовски знаменита. Времена уже другие. Бить жену давно уже не считается крутым. Посмотри на ту женщину, которая сожгла своего мужа…
– Что?
– Одна женщина. Ее муж терроризировал ее двадцать лет, и в конце концов она не выдержала, облила pro бензином, когда он спал, и бросила на него горящую спичку. Она теперь икона феминисток.
– Правда?
– Правда.
– Да уж, вот что-нибудь такое мне и надо было сделать. Еще в медовый месяц, – она рассмеялась. Это был не самый радостный смех из тех, что мне приходилось слышать.
– Где ты взяла пистолет?
Она закурила еще одну:
– Забралась как-то утром в его комнату. Эта дверь стала последней каплей, – она выдохнула дым и вроде бы успокоилась. – Довольно забавно. Он действительно на какое-то время изменился. В тот понедельник, когда я вернулась домой, он там меня ждал; я думала, он меня убьет. Но он даже не бесился. Он был всего лишь ошарашен, просто размазан по стенке от того, что я и вправду уходила от него. Я никогда в жизни его таким не видела. Он сказал: «Слушай, не буду давать никаких обещаний – я и так много дров наломал в прошлом. Но это – поворотный момент в нашей жизни». Потом прошел курс детоксикации. Первый раз за многие годы действительно очистился. Это было просто какое-то чудо. Рождение заново. Он снова казался молодым. Я уж даже подумала, что это были только наркотики, из-за чего у него мозги клинило. Сессии, когда мы записывали сингл – это было что-то! – Теперь она говорила торопливо, как слегка помешанная. – Все стало как в самые первые дни. Он был спокойным – ну, насколько для Денниса это возможно. Держал себя в руках. Стал уверенным. Словно он заново нашел опору. Потом, после сингла, он согласился разразиться целым альбомом – и тут-то все беды и пошли. Я имею в виду, что он не мог проводить по пятнадцать лет над каждым кусочком. Он не мог выдержать этого напряжения, да еще в «завязке». Это было ужасно. Все эти люди, которые сжирали студийное время – а он понятия не имел, что делать. Тогда он отправил Большого Уилли раздобыть дозу «скоростняка». Метедрина. Он считал, что это ему поможет, поскольку все лучшие хиты были, когда он сидел на «скоростняке». Но он слетел с катушек практически сразу. В смысле, снова начался психоз. Ну прямо «Прилив волны огня» по новому кругу. Все его предавали. Он вышвыривал людей ни за что, ни про что; обвинял меня, что я отсосала в туалете у ударника, что я трахнулась с звуковиком. Я снова взялась за валиум – по-другому я бы не смогла выжить. На прошлой неделе он заказал эту дверь. Мы приехали утром – и вот она, уже стоит. Для моей личной безопасности, разумеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45