Эти двое выделывали такое, что никак нельзя назвать безобидным флиртом.
Штефани и Андре были окутаны коконом вожделения, и пока они болтали о необязательных вещах, что-то в них давно уже прояснилось, что-то по ту сторону слов. То, как все сидели и болтали, делало их похожими на владельцев собак, которые остановились поболтать, пока их питомцы совокупляются под ближайшим кустом.
– Мне нравится, когда ты пьешь пиво из горлышка, – сказал Андре и протянул ей бутылку. – Тебе идет!
Штефани взяла бутылку. Да, черт возьми.
– Дело в том, – произнес Герман Грюнберг, бросив косой взгляд на Штефани и Андре, – что красота и уродство, возвышенное и тривиальное, умное и глупое, на самом деле никакие не противоположности. Часто они неразлучны. Возьмем, например, еду. Когда мясо еще аппетитно, когда в нем появляется душок и когда оно становится совершенно несъедобным? Границы так расплывчаты, я бы сказал…
– Твое мясо как раз между аппетитным мясом и тем, что с душком… – шепнул Андре Штефани на ухо, и она с удовольствием приняла этот сомнительный комплимент с оскорбительным душком.
– Я думаю, что рыба была не так уж хороша, но насладиться ею вполне было можно! – капризно надула губы Регина.
Опять она ничего не понимает, подумала Штефани.
– А впрочем, отвращение вовсе не является таким уж малым источником удовольствия, – продолжал Герман менторским тоном. – И показательно легко опрокидывает все понимание инсигний удовольствия. Вы не замечали, что от многих людей, когда они потеют, резко пахнет едой?
– Герман! Вы не-вы-но-си-мы! – восхищенно взвизгнула Регина.
– Нет, я говорю чистую правду. Например, возьмем ту маленькую продавщицу в писчебумажном магазине на углу. Если человек чувствителен к таким вещам, то ему не стоит заходить туда в жаркое лето. Телячье жаркое, я бы сказал, телячье жаркое с картошкой!
– Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте, меня сейчас стошнит! – взмолилась Сибилла.
– И раз уж об этом зашла речь, то тошнота тоже раздражение, а раздражение в своем роде возбуждение, а разве не об этом у нас целый вечер идет речь? Фривольные беседы, раздражительные люди и, к счастью, возбуждающее женское белье?
Да, да, ты король остроумцев, устало подумала Сибилла, классный и вправду неподражаемый!
– Та-та – да-да, – напевая туш, вошел Себастьян. Он поднял руки, будто начиная дирижировать благодарным хором жаждущих гостей.
– А вот и я! Ящик из славного погреба Тина скоро прибудет! «Вдова Клико»! Игристая вдова! И если я все правильно расслышал, – он захихикал как школьник, – то это шампанское может стать дурным предзнаменованием… О, милейш-ш-шая Ш-ш-штефани, простите мне эту вес-с-сьма сомнительную, даже бездарную шутку, поскольку вы, конечно, никакая не вдова, но из кухни д-д-доносятся оч-чень странные звуки, на сей раз их можно назвать стуком, и если я не ошибаюсь, – Себастьян взмахнул руками, – птичка хочет вылететь из теплого гнездышка!
Все прислушались, из прихожей действительно доносился глухой стук.
– Ты не хочешь выпустить своего мужа? – громко взвизгнула в тишине Регина. За столом раздались хохот, аплодисменты.
– С какой это стати я должна его выпускать? – весело воскликнула Штефани. – У них что, кончились темы для разговоров? Очень жаль, но мне их беседы не под силу!
Придется Теофилу остаться на ночь на кухне и мыть с Марией посуду. Кстати, где ключ? Не важно, сейчас привезут шампанское, и больше ей никто здесь не нужен. Совсем наоборот.
– Одно из моих стихотворений называется «Флиртуя с этим чудовищем», – сказала Сибилла Себастьяну Тину, скосив глаза в сторону хозяйки. Затем со вздохом потянулась к бутылке с пивом, налила и предложила Себастьяну выпить.
– Это вы раскопали у Дороти Паркер? – осведомился Герман.
– Нет, у Чета Бэйкера! – ответила Сибилла.
– Ах, Сиб-б-билла, пожалуйста, подождите б-б-более благородных напитков, пиво так вульгарно… – умоляющим трном сказал своей соседке Себастьян, усиленно борясь с собой.
«Ага, он немного меня боится, – подумала Сибилла. – С пивом в руке я в его глазах выгляжу слишком по-мальчишески. Ну так и быть, во имя искусства, литературы и денег». Она торопливо поставила бокал на стол, даже не пригубив.
– Прекрасно, Себастьян, – улыбнулась она, – вульгарно – это мое любимое слово. Звучит вкусно, чувственно. Как и вообще все слова, которые так начинаются: Вульгата, вулкан, вульва…
– Черт возьми, – сказал Герман.
Себастьян так густо покраснел, что оставалось только удивляться, откуда у этого анемичного человека взялось столько крови.
Ну и наглая эта театральная мышь! Наконец у Регины появилась возможность дать выход своему гневу. Просто ужас, как эта Сибилла Идштайн бросается на ее, Регины фон Крессвиц, Себастьяна Тина.
– Darling, вы немножко увлеклись, насколько я могу видеть, sweetheart, когда рядом сидит такой классный, классный мужчина, как Себастьян Тин, это несложно, но моя мама мне всегда говорила, не правда ли, Себастьян, ваша мама вам тоже говорила что-то в этом роде, так вот, моя мама говорила: не будь дешевкой, дееетка! И Андре, этот шалун, тоже иногда бывает crazy, но он знает: только не в обществе, cherchez la femme – это прекрасно, но все должно быть прилично!
– Ну и что же в этом, – Сибилла сделала жест в сторону Штефани и Андре, которые уже приступили к ощупыванию друг друга, – что же в этом приличного?
– Но, дамы! – вскричал Себастьян.
– Оставьте их, – успокоил его Герман, – может, нам повезет и мы увидим женские бои на ринге!
В дверь позвонили.
Себастьян вскочил и побежал к двери.
– Это Альфред, мой добрый, верный Альфред! – закричал он.
Было слышно, как он открыл входную дверь и с кем-то говорил. Наконец он вернулся в столовую, нагруженный коробкой и темно-серым чехлом для одежды.
– И где же ваш… мажордом? – спросила Регина. Это слово ее впечатлило.
– Ушел. Воспитанный человек, хороший слуга.
Себастьян положил чехол с одеждой на стул Теофила, затем поставил коробку и разорвал картон.
– М-м… Штефани, пардон, а где фужеры для шампанского?
Штефани с трудом удалось оторвать взгляд от Андре, но когда смысл вопроса до нее дошел, лицо хозяйки омрачилось. Себастьян в отчаянии воздел руки.
– Как? Тоже там, где… я им-м-ею в виду, где эти д-д-двое…
– Именно так, – оборвала его Штефани, – и у меня нет никакого желания приоткрывать дверь даже на миллиметр, не считая того, что я забыла, куда сунула ключ!
Себастьян был изумлен, такой резкости от Штефани он не ожидал.
– Н-да… я, пож-ж-алуй, займусь своим туалетом, – негромко заметил он и взял чехол с костюмом.
– Вы потеряли ключ? – спросил Герман. – Какая оригинальная рассеянность! Я уже говорил вам, Штефани, вы слишком много читали Фрейда!
– Значит, ты и вправду хочешь оставить этих двоих жариться там всю ночь? – Регина была в восхищении. – О, Штефани, ты в самом деле неподражаема!
– Вы растете, леди! – добавил Андре и поцеловал ей руку. Поцелуй оказался таким страстным, что имел мало общего с обычным ритуалом. Сначала он облобызал тыльную сторону руки, да так, что она заблестела, затем пальцы, каждый по очереди.
– Андре, мой зайчик, не преувеличивай, слышишь ты, шалунишка, don't overdo it! – заговорила Регина несколько нервно.
Ага, подумала Сибилла.
– Джина, крошка, даме нравится, спроси у нее!
Штефани засмеялась счастливым смехом.
– Да, мне нравится!
– Прекрасную комедию разыгрывают эти двое! – Сибиллу скорее переполняла зависть, чем возмущение. – На delay у них не остается времени…
– …и сразу же возникает вопрос, насколько удачный выбор – этот молодой человек… – продолжил Герман.
– …очень удачный выбор… – ответила Штефани, все еще наслаждаясь тем, как ласкают ее руки. Лица Андре не было видно, но слышались издаваемые им чмокающие звуки.
Все глазели на эту сцену откровенного обольщения, которая в таком обществе казалась нереальной.
Из прихожей опять раздался стук, на сей раз существенно более громкий. Все непроизвольно глянули на дверь.
И тут, словно дождавшись знака режиссера, в дверном проеме возник Себастьян. На нем был темно-серый костюм, ничем не отличавшийся от испачканного. Бросался в глаза только новый галстук.
– Я реабилитирован?
С этими словами он поднял руки, как поп-звезда, принимающая шквал аплодисментов при возвращении на сцену.
– Целиком и полностью, с ног до головы, – с бурной радостью отозвалась Регина.
– Жаль только, что наша хозяйка не одобряет, – шепнула Сибилла.
– Женщины часто путают свой зад со своим сердцем… – заметил Герман Грюнберг мимоходом, словно говорил о погоде. Смех Себастьяна был больше похож на всхлип. Все это было немного чересчур.
– А это Буковски, – сказала Сибилла.
– Нет, Флобер, – ответил Герман.
– Он такой непредсказуемый, чувствительная натура, так всегда с этими молодыми художниками, my god! Скоро tout le monde будет вертеться вокруг него и вокруг его каталогов!
У Сибиллы лопнуло терпение.
– Почему вы его защищаете? Хотя он вам прилюдно изменяет?
– Прилюдно изменяет?… Ну… – Регина замялась.
Голова Андре вынырнула из колен Штефани.
– Изменяет? Джина, крошка, что за глупость?
– Но, зайчик, не принимай так близко к сердцу… – Регина беспокойно ерзала на стуле. – Мы же с тобой договорились, вспомни!..
– Ну ладно, хотя…
– Договорились? Договорились, что он будет вашей комнатной собачкой? Секс в обмен на пиар? Я не знала, госпожа фон Крессвиц, что вам можно платить натурой!
Сибилла вошла в раж.
– Сибилла, дорогая… – Себастьян переводил несчастный взгляд с Сибиллы на Регину и обратно.
– Джина, крошка, мне это не нравится, потом все будут думать, что мне нравятся старые грымзы, нет, правда… давай, скажи им!
Регина поднялась и поплыла к Андре.
– Зайчик, зайчик!
Андре обнял Штефани и вызывающе ухмыльнулся Регине.
– Джина, Джина! – передразнил он.
Грохот и стук в прихожей нарастал.
– Мне надо с тобой поговорить! – крикнула Регина. – С глазу на глаз!
– Ах, уважаемая, – подскочил к ней Себастьян, – р-р-разрешите мне? Глупейшая ситуация, но н-н-не безнадежная, дорогая госпожа фон Крессвиц, не могу допустить, что ваше с-с-славное имя может оказаться запачканным грязью, н-н-нужно прийти к cor-соглашению, послушайте вы… Андре… э-э-э, как ваше имя полностью?
Стук снаружи перерос во что-то невообразимое.
– Крессвиц! – ответил молодой человек медленно и отчетливо. – Андре фон Крессвиц!
В прихожей что-то взорвалось. Послышался треск и грохот, будто на пол свалили целый грузовик дров.
Секунду спустя в столовой появился Теофил.
Его лицо пылало, очки сползли в сторону, рубашка вытащена из брюк, на ногах не было ботинок.
– Больше ты такой номер со мной не выкинешь! – задыхаясь, выдавил он, медленно двигаясь в сторону Штефани.
– Путешествие в царство чувств не пошло ему на пользу, – произнес Герман сочувственно.
– Теофил, darling, успокойся! – испуганно закричала Регина.
– Чинная трапеза, званый ужин – жалкое дерьмо! – Теофил выплевывал слова как испорченную еду. В правой Руке он держал огромный кухонный нож.
– Господи, у него нож! – вырвалось у Сибиллы. – Тесак мясника!
– Выброси нож! – завизжала Регина. При этом она нащупывала на столе свой веер и со звоном уронила два бокала.
– Врача! – завопил Герман.
– Полицию! – взвизгивал Себастьян.
Сибилла тем временем обошла стол и с поднятыми руками остановилась прямо перед Теофилом.
– Теофил! – крикнула она ему. – Не изображайте Джека Потрошителя!
Андре вскочил и попытался защитить Штефани своим стулом. Ножки стула он направил в сторону Теофила.
– Старик, это ничего не даст! – попытался он крикнуть, но голос у него сорвался.
– Больше никогда! – кричал Теофил. Он высоко занес нож.
Сибилла с визгом отскочила.
– Прекратить! Я требую прекратить! – заорал, в свою очередь, Себастьян и встал, в очередной раз с грохотом уронив стул.
– Филли! – крикнула Регина среди всеобщего гама и, не теряя присутствия духа, со свистом стукнула Теофила веером по плечу, как если бы хотела произвести его в рыцарское звание, правда, стоя за его спиной, а не перед ним.
Теофил ошарашенно развернулся. Посмотрел на нее и язвительно засмеялся.
– Что ты знаешь… – закричал он.
И сделал еще один шаг к Штефани, высоко занеся правую руку с кухонным ножом.
Себастьян тоже обогнул стол, держась, правда, на безопасном расстоянии. Он вооружился пивной бутылкой и приплясывал, как на фехтовальной площадке.
– Круг, б-б-будьте б-б-благоразумны! – верещал он.
Но Теофил, казалось, ничего не слышал.
– Как это ты говорила? – проорал он, и голос его сорвался. – «Милость палача – твердая рука»?
Штефани все это время оставалась на удивление спокойной. Она смотрела на супруга изучающим взглядом, как на дальнего родственника, который через много лет вдруг возник перед ее дверью. Потом она начала его медленно узнавать. Улыбнулась.
Все было похоже на остановленный кадр. Ангелом мщения замер Теофил. Сибилла и Регина тоже не двигались. Все чувствовали: в любой момент может что-то произойти. Убийство. Самоубийство. Чудо. Что-нибудь.
Внезапно зазвонил телефон. То есть не зазвонил, а заиграл: «К Элизе».
Регина бросила веер, ринулась к своей сумке и вытащила мобильный.
– Аллоаллоалло? – спросила она торопливо. – Ах, это ты, гм, сейчас не совсем удачный момент, sorry, но со встречей на послезавтра все в порядке, о'кей, о'кей, чао белло… Sorrysorrysorry, – закончила она разговор и смущенно посмотрела на окружающих.
Медленно, как секундная стрелка на привокзальных часах, Теофил стал опускать правую руку. Штефани все еще улыбалась.
– Сядь, – приказала она Андре, который с некоторым удивлением послушался. Он поставил стул, сел и положил руку Штефани на свое колено.
Теофил уставился на эту руку, которая оказалась в том месте, где ее не должно было быть. Растерянно он перевел взгляд с руки Штефани на неуверенно улыбающуюся физиономию Андре.
– Теперь, э-э-э, господин Круг, могу ли я эту деликатную ситуацию, – Себастьян бросил растерянный взгляд на Андре, – м-м… несколько разрядить, причем сначала, разумеется, не желая забегать вперед, но из соображений приличий…
Теофил грубо его прервал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18