Я правильно поступила?
Я заверяю ее, что она поступила правильно.
– Да, еще звонил отец. Похоже, он был не в курсе последних новостей. Я не знала, как быть, поэтому обо всем ему рассказала. Извини, я подумала, что…
Я говорю ей, дескать, рада, что она рассказала обо всем моему отцу. Он, наверное, испугался предположения о самоубийстве Гарри, и ему было бы труднее услышать это от меня и найти подходящие слова утешения.
Молли наливает мне кофе и смотрит в блокнот возле телефона.
– Да, Маргарет получила факс от Ричарда Морланда, по-моему, из Саудовской Аравии. Он сообщил, что не может до вас дозвониться и попросил отправить ему факс.
– Молли, не могла бы ты попросить Маргарет… Хотя, не надо. – Я беру кофе и иду в кабинет. – Я сама ей позвоню.
Маргарет нет дома. Я оставляю сообщение на автоответчике: отправь с утра Морланду факс с последними новостями. Хотя мне не хватает наших с ним ежедневных разговоров, я не страдаю от того, что не имею возможности сейчас разговаривать с ним. Я не могу забыть, что именно он помог полиции найти тело Гарри, именно он виноват в том, что надо мной повис дамоклов меч судьбы.
Наговаривая сообщение для Маргарет, я вспоминаю еще кое о чем. Достаю из ящика стола гостиничный счет с Майорки с именем Мичера и смотрю на дату, – около пяти лет назад. Затем обращаюсь к Маргарет с еще одной просьбой: выяснить для меня по деловому дневнику Гарри, какие там есть записи на этот период времени. Возвратившись на кухню, я вижу, что Молли собирается уходить.
– Ты уверена, что все будет в порядке? – спрашивает она.
– Конечно.
– Знаешь, я вот все думаю… – После некоторого колебания Молли твердо произносит: – По-моему, он не был способен на самоубийство.
Я принимаю решение: укрыться с детьми от посторонних на несколько дней. Я предупредила директрису Джоша о том, что он пока не будет ходить в школу. По моей просьбе Молли и Джилл закупили для нас продукты. На автоответчике я оставила сообщение, чтобы все перезванивали Маргарет в офис. Она связывается со мной дважды в день и передает полученную информацию. Муж Джилл запер старинные ворота в конце аллеи, хотя мы закрыли людям доступ к дорожкам для верховой езды, то тут, то там пересекающим территорию нашей усадьбы.
Я рада нашему затворничеству. Мне нравится гулять и играть с детьми, как раньше, когда они были маленькими, а у меня было достаточно свободного времени. Мы совершаем вылазки на природу и читаем вслух. Я без устали привлекаю их к этим прогулкам, подобно вожатой скаутов. Может показаться, будто я не беру в расчет их настроение, но мне хочется убедить их в том, что жизнь продолжается, что несмотря на произошедшие изменения, нам очень важно поддерживать друг друга.
Я сказала детям о том, что, по словам Чарльза, вскрытие проведено утром в среду. Я также сообщила им, что операция по подъему яхты после неудачной попытки завершена в четверг. Не понимая истинного значения этих событий, они воспринимают информацию с любопытством, но без всякой тревоги.
Я обсуждаю с ними детали похорон, которые собираюсь организовать в начале следующей недели.
Например, какие следует выбрать псалмы из числа тех, что понравились бы Гарри. Дважды я предлагаю Джошу не ходить на похороны, но в ответ он бросает на меня осуждающие взгляды, как бы обвиняя в каких-то нечестных намерениях.
Мы обсуждаем и вопрос о самоубийстве. Вернее, я говорю, а дети слушают. Объясняю, что иногда под давлением тяжелых проблем люди заболевают телесно и душевно, их мозг начинает работать неправильно, хотя зачастую ни сами они, ни их окружение этого не замечают. Я пытаюсь объяснить детям, что несмотря на любовь, которую папа испытывал ко всем нам, он не смог справиться со всем этим. Он не хотел уходить из жизни, но, видимо, в какой-то момент пришел к выводу, что не может поступить иначе. Я уже собираюсь было рассказать о страховке Гарри и о том, что в случае подтверждения факта самоубийства мы ее не получим, но удерживаюсь от этого шага.
С трудом я объясняю им, что отношение к самоубийствам в обществе разное. Люди, не понимающие того, что некоторые очень тяжело переживают трудные ситуации, осуждают самоубийц. Они говорят, что у тех не хватило силы духа справиться со своими проблемами. Они даже обвиняют самоубийц в покушении на свою жизнь. Я говорю о том, что семьи самоубийц обычно тяжело переносят такую смерть, поскольку считают, что не смогли предотвратить ее, хотя предугадать такой поступок очень трудно. Например, никто из нас и не предполагал, что папа может таким образом свести счеты с жизнью.
Я знала, что это будет трудный разговор, и дети, действительно, взволнованы им, хотя и по-разному. Кэти выглядит сердитой, как будто предпочитала бы вообще об этом не слышать. Джош заметно подавлен соприкосновением со сложным миром взрослых. Но я считаю, что затеяла этот разговор правильно – до того, как детям придется столкнуться по этому поводу с другими людьми, они должны знать, что некоторые представители общества могут неверно понимать свалившуюся на нас трагедию.
В пятницу устанавливается удивительно теплая погода. Над пшеничными полями висит жаркое марево. На небе ни облачка. Вдали виднеется гладкое, без единой морщинки, зеркало реки.
Я думаю о Морланде. Где он сейчас? Вернулся ли уже в свой дом и ждет там жену? Или она приехала вместе с ним из Лондона? Интересно, в жизни она такая же красивая, как и на фотографии? Как она относится к Ричарду?
Мы решаем ужинать на террасе. В тот момент, когда мы заканчиваем накрывать на стол и дети добродушно спорят, кому идти за последней порцией посуды, у входной двери звонит звонок.
– Прошу извинить за беспокойство, миссис Ричмонд, – говорит стоящий на крыльце Доусон, – но я просто проезжал мимо. Можно задать вам несколько вопросов?
Ему явно жарко. Кожа на лбу блестит от пота, волосы у висков влажные. Тяжело опустившись на стул на кухне, он пальцами оттягивает воротничок рубашки и крутит шеей. Я ставлю перед ним стакан воды со льдом и предлагаю снять пиджак.
Доусон встречает мое предложение с неожиданным неодобрением, как будто я толкаю его на нарушение неких строгих правил. Он отрицательно мотает головой, затем сцепляет пальцы и ставит локти на стол.
– Миссис Ричмонд, – произносит он монотонным голосом, – не могли бы вы сказать мне следующее. Ваш муж был аккуратным человеком? Он был организованным человеком?
Вопрос для меня несколько неожиданный.
– Да… В делах. В делах он и не мог быть неорганизованным. В жизни же… – Я пожимаю плечами. – В жизни он не был очень организован. Впрочем, как когда.
– Он оставил завещание?
– Да.
– Его жизнь была застрахована?
– Да.
Доусон медленно отпивает воду из стакана и возвращается взглядом ко мне.
– Он не оставил какой-нибудь записки, миссис Ричмонд? – спрашивает он тихим голосом. – Ведь если бы такая записка существовала, вы бы сказали мне о ней, не так ли?
– Никакой записки не было.
– Не было, – соглашается Доусон, причем, с таким видом, будто об этом не стоило и спрашивать. – Но мистер Ричмонд был весьма основательным в делах?
– Ну, я… Да, в важных делах он был основательным.
– В каких именно?
– Как вам сказать… Ну, в обычных. Работа, деньги, карьера, я имею в виду политическую карьеру.
– И в семейных делах?
Я неуверенно наклоняю голову.
– Ведь он заботился о вас и детях?
– В общем, да…
– Он говорил с вами о будущем вашей семьи?
– Да, иногда.
– А непосредственно перед гибелью?
– Нет. В этот период у нас таких разговоров не было.
– Но ведь, по идее, он должен был испытывать беспокойство за вас. Финансовые вопросы и тому подобное.
Я понимаю, к чему клонит Доусон.
– О таких вещах он ничего не говорил. Ничего.
Доусон трет переносицу пальцами и некоторое время прищурившись смотрит на меня, затем раздельно произносит:
– Гибель вашего мужа, миссис Ричмонд, была обставлена им весьма основательно.
Во мне пробуждается беспокойство.
– Что вы имеете в виду?
Доусон пропускает мой вопрос мимо ушей.
– Так значит, он не упоминал о своей страховке? Непосредственно перед смертью?
– Нет.
– Сумма страхового возмещения должна быть значительной?
– Видимо, да. Так мне сказали. Раньше я этим не интересовалась. Этот вопрос мы с Гарри никогда не обсуждали.
– Вот как?
Волнение мешает мне дышать.
– Вы сказали, что он обставил свою смерть обстоятельно.
Взгляд Доусона упирается мне в лицо.
– В корпусе яхты сделаны два отверстия, в них вставлены две пластмассовые трубки, приличного диаметра. Сделано это, видимо, было для того, чтобы вода быстро заполнила внутренние полости. Потом мистер Ричмонд… – Доусон делает паузу. – Потом он задраил себя внутри яхты.
Я медленно впитываю сказанное инспектором.
– Вы полагаете..?
– Создается такое впечатление, что он действовал так в расчете на то, чтобы его тело никогда не нашли.
Несколько секунд я молчу.
– Вы думаете, что он сделал все это сознательно?
– Большинство уходящих из жизни людей оставляют предсмертные записки, миссис Ричмонд. Они стараются объяснить свой поступок. Так им легче решиться.
– Но не в том случае, когда… – Я хочу, чтобы Доусон закончил эту мысль за меня.
– Не в том случае, когда мужчина думает о финансовом благополучии оставшейся семьи. В таких случаях человек действует не по обычной схеме. Заботясь о том, чтобы дать возможность жене или детям получить за себя страховку, он старается скрыть истинные обстоятельства своей смерти. Он уезжает туда, где его тело не могут обнаружить. Не оставляет никаких предсмертных записок.
Я подавленно киваю и низко наклоняю голову. Доусон допивает воду и встает.
– Спасибо за содействие, миссис Ричмонд. Я прошу извинения за беспокойство.
Я провожаю его до входной двери, где на секунду задерживаюсь.
– Вскрытие… Оно уже закончилось?
– Результаты вот-вот будут готовы.
– И… я полагаю, сомнений нет? – Я жду, чтобы инспектор помог мне, но он молчит. – Я имею в виду, в том, что случилось?
Доусон сочувственно смотрит на меня.
– Миссис Ричмонд, смерть вашего мужа не была случайной.
Я тру лоб рукой.
– Да, да, я понимаю.
Я наблюдаю, как Доусон садится в машину. За рулем молодой полицейский, который раньше уже приезжал к нам домой. Совершенно машинально, не думая о том, как это будет воспринято, я энергично машу рукой вслед отъезжающему автомобилю.
Вернувшись к детям, ловлю себя на том, что весело подмигиваю Кэти. Позже, когда остаюсь одна, начинаю анализировать произошедшее и понимаю причину своего приподнятого настроения. Я позволила себе подумать, что худшее уже позади.
ГЛАВА 14
– Боюсь, что пока определить точную дату невозможно, дорогая, – говорит Чарльз, останавливаясь на краю обрамляющего нашу лужайку водосточного рва и бросая на меня скользящий взгляд.
Мы говорим о похоронах.
– Почему? – спрашиваю я.
Чарльз сжимает пальцы рук и часто моргает. Уголки рта у него опускаются. Я вижу его усталое, с обострившимися чертами лицо, глубокие, почти старческие морщины на лбу. Боже, как несладко приходится ему с Энн.
– Видишь ли, в таких ситуациях дела продвигаются небыстро. Полиция должна закончить расследование. Пройдет некоторое время, прежде чем они смогут закрыть это дело.
Полагаю, Чарльз хотел сказать: «Прежде, чем они смогут выдать тело». Я смотрю вокруг. Наливающиеся золотом пшеничные поля недвижимо стоят под голубым небом. Жарко. Ни дуновения ветерка.
– Но я думаю, что полиция свою работу уже закончила.
– Я уверен, что закончила, – с нажимом произносит Чарльз. – Просто осталась еще эта бумажная волокита. Они же бюрократы.
Бюрократы. Видимо, причина не только в этом. Наверное, они все-таки что-то обнаружили при вскрытии. Эта мысль ударяет мне в голову, как и вино. Я уже выпила второй бокал, что вдвое превышает мою обычную норму.
– Значит, официальное расследование еще не закончено?
– Нет. И кто знает, сколько им еще потребуется времени. Может, недели. А может, месяцы. У меня такое впечатление, что полицейские в этих делах не торопятся.
Слова Чарльза приводят меня в смятение.
– Так значит, до похорон может пройти…
– О нет, нет. Похороны состоятся гораздо раньше.
– Ты сказал, бумажная волокита. Что это за бумаги, Чарльз?
Судя по всему, моя настойчивость его удивляет.
– Они мне сказали, что должны закончить некоторые формальности. Ничего конкретного не уточняли.
Все-таки, это касается вскрытия. Что же тогда еще? У меня бессильно опускаются руки.
Я оглядываюсь на террасу. Молли и Маргарет пьют там кофе. Кэти лежит в шезлонге, отгороженная от мира своим «вокманом», Джош стоит рядом с террасой у жаровни и орудует на решетке палочкой, затем украдкой бросает что-то на угли, от чего они пыхают сильным пламенем. Он отступает назад и озирается по сторонам, пытаясь определить, заметил ли кто-нибудь его проказу.
– Я собираюсь выставить дом на продажу, – как бы между прочим говорю я.
– Ну, теперь ты можешь сделать это… Ситуация ведь прояснилась.
Видимо, Чарльз имеет в виду, что теперь у меня будет свидетельство о смерти, и с юридической точки зрения я становлюсь вдовой.
– Мне не хотелось бы делать этого до похорон, – поясняю я. – Знаешь, все эти покупатели, бродящие по дому.
– Я понимаю тебя. В конце концов, это дело можно немного отложить.
– Положение у меня, правда, незавидное. Ведь я рассчитывала на страховку Гарри. Но самоубийство не оплачивается. – Поняв, что неудачно пошутила, я грустно улыбаюсь.
Чарльз вскидывает на меня взгляд. На бровях у него сверкают капельки пота.
– Да, в таких случаях…
Судя по всему, разговор о деньгах ему неприятен. Мы снова начинаем движение. Идем по периметру лужайки к саду, где на кустах ярко светятся распустившиеся розы. Время от времени Чарльз тяжело отдувается, выпячивает нижнюю губу и глубоко вдыхает носом воздух. На нем его обычная одежда для уик-энда, которая независимо от погоды состоит из потертых вельветовых брюк и толстой хлопковой рубашки.
– Да, я хотел сказать, что Энн переживает из-за тех своих высказываний в твой адрес, – говорит он смущенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55