– с трудом спрашиваю я.
– Обычно такого не бывает.
В течение нескольких секунд я падаю в бездну отчаяния. Потом дыхание медленно возвращается ко мне. С болью я делаю шаг навстречу возникшей ситуации. И заставляю себя поверить в то, что не могу предотвратить неизбежное. Как это ни прискорбно, но мне следует признать: я сделала все, что в моих силах, и… проиграла.
Они найдут тело Гарри.
Я почти незаметно киваю Ричарду, чтобы показать, что понимаю его.
– Мне очень жаль, – тихо произносит Морланд. Он зажимает мою ладонь между своими и подносит мою руку к своей щеке.
Этот жест открывает в моем сердце шлюзы жалости к себе. Я роняю голову Морланду на плечо и чувствую, как его рука обнимает меня и притягивает к себе. Я тоже обнимаю его за шею. Так мы сидим в течение нескольких мгновений, пока в коридоре не раздаются шаги Энн.
Короткие мгновения отдохновения перед тем, как я начинаю идти ко дну.
ГЛАВА 12
– Легкие телесные повреждения? Ну, это синяк под глазом! – громко говорит Молли в ответ на вопрос Кэти. – Ну, ссадина на подбородке. Короче, мальчишеские шалости. – Молли прищуривается и шутливо тыкает кулаком в сторону Джоша. – А вот тяжкие телесные повреждения – это уже серьезно. Кровь. Скорая помощь и больница.
– А дальше? – спрашивает Кэти.
– Дальше? Ножи. У нас есть один парень, который в пьяной драке ударил противника ножом. Так он отхватил у него губу! – Молли изображает на лице удивление. – Не представляю, как это можно срезать у человека губу?
Дети слушают Молли очень серьезно. Я кладу последнюю ложку спагетти в тарелку Джоша и ставлю блюдо в мойку.
– А после тяжких телесных повреждений? – настойчиво допытывается Кэти, подталкиваемая какими-то своими мыслями.
– Спасибо, дорогая, – говорит Молли, изображая губами поцелуй. Я ставлю на стол салат из моркови и петрушки, бутылку бордо и пышный шоколадный пудинг. Все это, кстати, принесла Молли.
– После? – Она делает паузу. – Ну, разбойное нападение, грабеж… Но мои мальчики, как правило, до этого не доходят. Об оружии они обычно узнают, только если попадают в следственный изолятор. Заметьте, только если попадают. – Молли смотрит на Джоша, который отвлеченно жует.
Кэти, сделав глоток разбавленного водой вина, ставит стакан на стол и задумчиво смотрит на него.
– Ну и что же происходит с ними, если они узнают об оружии? – спрашивает она.
– Некоторые из них становятся участниками вооруженных ограблений. А это, как правило, приводит в колонию. – Тут Молли драматически понижает голос. – И к жизни уголовников.
– Ну а после грабежа и разбойного нападения? – задает Кэти вопрос, не поднимая взора.
– Еще хуже? – Молли закатывает глаза и резким движением наполняет мой стакан почти до краев. – Изнасилование, покушение на убийство, убийство… Шпионаж, измена родине… Джош, ты был в Тауэре? Видел, как поступали с изменниками в старину? О Боже!
Джош энергично кивает, видимо, испугавшись, что Молли пустится в подробности.
– Но у нас таких преступников нет, – как бы подводит итог Молли. – У нас в основном кражи. Мои мальчики думают только об одном – деньги, деньги, деньги. Они считают, что нет ничего зазорного в том, чтобы отобрать их у других людей. Часто они даже удивляются, когда их за это наказывают. – Молли делает глоток из своего стакана.
Уже не в первый раз с того момента, как мы уселись на кухне, я смотрю на деревья за окном. Это мои надежные индикаторы ветра. Освещенные закатными лучами березы и дубы стоят неподвижно. Лишь у ясеня листва слегка подрагивает. Значит, почти безветренно. И в море тоже. Значит, водолаз спускался на дно? Пока мне никто не звонил, и я никого не спрашивала. В молодости я внушила себе, что у меня есть интуиция. Тогда я сделала два пророческих заявления и попала в точку. Разумеется, случайно. Но сейчас, сколько ни стараюсь мысленно пронзить расстояние, сколько ни вызываю в себе ощущения предчувствия, ничего не получается. Внутренний голос не просыпается.
– Почему же вы не занимаетесь серьезными преступниками? – спрашивает Кэти.
– Серьезными? Видишь ли, как это ни странно, в этой стране их не так уж много. Во всяком случае, пока. А кроме того, когда отсидевшие за серьезные преступления парни выходят на свободу, их уже трудно отнести к категории малолетних правонарушителей.
Кэти, судя по всему, удовлетворена этим ответом и теряет интерес к теме.
– Ты не голоден? – спрашиваю я у Джоша, который уныло размазывает спагетти по тарелке.
Он отрицательно мотает головой и надувает губы. Наступает молчание. В это время в кабинете звонит телефон – все остальные аппараты я отключила. Сегодня определяется кандидат для выдвижения на выборах в парламент. Видимо, это звонит либо Энн, либо Чарльз, а, может, Диана, чтобы сообщить новости. Мне было бы интересно узнать о том, как Чарльз прошел отборочное собеседование в комитете, но не в тот момент, когда дома Кэти. Я хочу, чтобы ее пребывание здесь стало для дочери приятным.
Молли оглядывается по сторонам, хлопает себя по коленям и нарочито весело восклицает:
– Ладно, хватит об этом! Теперь я хочу послушать об отвратительных проделках школьных учителей! Джош, тебе удалось застать хоть одного из них курящим в туалете? Или неприлично ругающимся в коридоре? Или плюющим в клумбу с цветами?
Джош прыскает от смеха.
– А ты, Кэти? Что у тебя? Поймала директрису в блестящих кожаных штанах?
Кэти поднимает глаза и хмурится.
– Директриса у нас злая карга! – произносит она с неожиданной злостью.
Наступает неловкое молчание. Молли, видимо, привычна к такого рода выражениям. Лицо у нее остается совершенно спокойным.
– Кэти, прекрати! – негромко одергиваю я дочь.
– Да, злая карга! – повторяет она. Потом сердито краснеет, с грохотом отодвигает стул и демонстративно покидает кухню.
Немного выждав, иду за ней и нахожу Кэти в ее комнате. Она сидит за своим письменным столом спиной ко мне. Перед ней открытый журнал.
– Ты можешь сейчас отвезти меня в школу? – не спрашивает, а скорее, объявляет Кэти.
– Как хочешь. – Я сажусь на ее кровать, беру плюшевого медвежонка и треплю его за уши. – Что случилось?
Не оборачиваясь, она вжимает голову в плечи и ничего не говорит.
Я терпеливо жду. Вчера, когда я рассказала Кэти, что нашли «Минерву», она восприняла это очень спокойно, как будто была готова к новости. Меня поразило ее самообладание, ведь я знаю, что яхта видится ей в ночных кошмарах по ночам. Кэти еще более впечатлительна, чем я, и воображение у нее развито очень сильно.
Кэти резко встает, отбрасывает прядь волос со лба и бросает на меня быстрый взгляд.
– Извини, – говорит она, судорожно вздыхая, – извини. Эти учителя меня просто достали.
Я не люблю, когда она использует такие слова. Это ей не идет. Но замечания не делаю, понимая, что этот язык – часть ее защитной реакции. Она вынуждена говорить на нем со сверстницами, чтобы не выделяться. Но все же я не люблю, когда Кэти применяет эту лексику со мной.
По дороге в интернат она кладет свою руку на мою ладонь и делает виноватое лицо. Мирное предложение? Когда мы подъезжаем к ее корпусу, дочь быстро целует меня и исчезает.
Вернувшись домой, я застаю Молли и Джоша за карточной баталией. Они громко шлепают картами по столу, размахивают руками, обмениваются горячими репликами. Видя, как они увлечены, решаю им не мешать.
Обшаривание книжных полок превращается у меня в манию. Не знаю, зачем я это делаю, но удержаться уже не могу. Чем выше, тем книги более неожиданные. Старинные руководства по охоте и рыболовству, университетские учебники Гарри. На одной из самых верхних полок, до которой я добираюсь с помощью лестницы, нахожу подборку французских классических романов. Я никогда не знала, что они у нас есть. И зачем? Ведь Гарри все равно не знал по-французски и десяти слов.
– Ищешь сокровища? – со смехом спрашивает снизу Молли. Но в ее смехе проступает некоторое любопытство.
– Что-то в этом роде. – Я беру последнюю книжку и безжалостно трясу ее над полом.
– Нет, серьезно?
– Честно говоря, я сама толком не знаю, что ищу, – отвечаю я, слезая с лестницы. – Может, письмо или записку…
– Записку Гарри? – Да.
– Боже, ты что, думаешь..? – Молли в ужасе смотрит на меня.
– Ничего я не думаю.
Молли улыбается с явным облегчением.
– Знаешь, моя дорогая… Что бы там ни произошло, я не верю в самоубийство. Гарри не мог покончить с собой. Он был слишком сильным человеком. Он был рожден, чтобы жить.
До трех часов ночи я не могу заснуть. И как только начинает светать, просыпаюсь от таинственной, возникшей из ниоткуда мысли. Она не дает мне покоя, так что в конце концов я выбираюсь из постели и спускаюсь в кабинет. Достаю из стола первый ключ от шкафа для оружия и, направившись на кухню, снимаю с крючка второй ключ. Затем быстро прохожу по холодному холлу в своих легких тапочках в кладовую и открываю шкаф для оружия.
Там стоит оставшееся ружье. В чехле. А смятый чехол из-под отсутствующего ружья лежит рядом. Нагнувшись, я разбираю на дне шкафа груду патронных коробок, патронташей и сумок, затем осматриваю единственную полку. На ней валяется несколько пыльных конвертов, пустая коробка из-под патронов, четыре гильзы, коробочка с искусственными мухами для наживки и перчатка. В первом конверте – брошюра с инструкциями по хранению ружей. Во втором, сильно измятом, – паспорта на оружие. Последний, третий конверт, формата А-4, без штампов и адреса, лежит под пустой коробкой из-под патронов и выглядит более свежим, чем остальные два. В нем пять или шесть листов бумаги. Вынув их, я сразу вижу название фирмы – «Маунтбэй (Гернси)». Я долго смотрю на эту надпись, потом сую листы обратно в конверт. В доме совсем тихо. Заперев шкаф, возвращаюсь на кухню и кладу конверт на стол. Поставив чайник, я сажусь к столу и раскладываю перед собой листы.
Их всего пять. Документ на двух страницах, озаглавленный «Договор». Письмо из банка в Сент-Питер-Порте, Гернси. Неозаглавленный лист с какими-то пометками и расчетами, сделанными, судя по почерку, Гарри. Счет из отеля в Пальма-де-Майорка. Он выписан на имя господина Мичера. Я откладываю его в сторону и изучаю листок с пометками. Они явно зашифрованы. Каждая запись содержит какие-то инициалы и даты (год не указан, только дни и месяцы), а также однозначные и двузначные числа, некоторые из них с точками, отделяющими дробную часть. Эти числа могут обозначать крупные суммы – сотни, тысячи и даже больше, но определить это невозможно.
Поправив шаль на плечах, я берусь за письмо из банка в Гернси. Оно адресовано лично Гарри на наш домашний адрес. Судя по дате, письмо было отправлено чуть более четырех лет назад. Оно подписано менеджером банка, который подтверждает получение перевода на пять тысяч фунтов и сообщает, что открыл депозитный счет сроком на тридцать дней на имя компании «Маунтбэй (Гернси)». Он указывает номер счета и подчеркивает необходимость сообщить ему код для осуществления телеграфных переводов. Дополнительные поступления на счет возможны только при соответствующей предварительной договоренности.
Я вновь перечитываю это письмо и беру в руки договор. Документ отпечатан очень аккуратно, справа оставлены поля. В начале договора указано, что он заключается между «Маунтбэй (Гернси)» и «Й. X. Хох, Лихтенштейн». После трех параграфов, посвященных чисто юридическим вопросам, перечислены условия договора. Текст очень сложный и, только начав читать, я уже ничего не понимаю. Мой взгляд скользит вниз и падает на подписи.
За лихтенштейнскую компанию договор подписал человек с иностранной фамилией. За «Маунтбэй» подписал Гарри. Но под его подписью стоит еще одна, длинная и неразборчивая. Но я ее сразу узнаю, ошибки быть не может – это подпись Джека.
– О, какая честь, – произносит Джек, ведя меня к глубокому креслу в своем кабинете.
Я уже однажды была здесь, около двух лет назад, когда просила у Джека деньги на проект Молли. В кабинете многое изменилось, хотя мне сложно сказать, что именно. Возможно, это новая отделка стен или великолепный стол со стоящей на нем в большой рамке фотографией премьер-министра. Воскресная тишина кажется неестественной. Когда я была здесь в прошлый раз, из-за двери слышались голоса и телефонные звонки, а на улице шумел транспорт.
Джек стоит возле кресла в безупречно выглаженных синих брюках и светло-зеленой рубашке с открытым воротом.
– Чем обязан удовольствием?
Я еще не успеваю ничего сказать, а он уже говорит, как бы отвечая на мой вопрос:
– Уже недолго осталось. Завтра. По крайней мере, завтра будет официальное заявление. – Джек нервно усмехается. Кандидат в ожидании решения своей судьбы. – Конечно, кое-кто сообщит мне заранее. Наверное, сегодня где-то часам к семи вечера. – Он садится в кресло напротив. – Не думаю, что кто-нибудь может придраться ко мне по результатам собеседования в комитете, я все говорил правильно. Даже эти идиоты, которые были против, не смогли меня подловить. Я справился с двумя острыми вопросами. – Он хрустнул пальцами. – Все прошло отлично. Я это чувствую. – Откинувшись назад, Джек уверенно смотрит на меня, хотя взгляд у него как бы направлен в многообещающую перспективу. – Но кто знает, – с деланным безразличием продолжает он, – если меня не утвердят, ну что же… – Джек картинно пожимает плечами, давая понять, что расстраиваться в этом случае он не будет.
«Да ты не то, что расстроишься, ты просто умрешь, – думаю я. – Ты проклянешь всех. Может даже уедешь в другой город.»
Потирая ладони, Джек переводит взгляд на меня.
– Итак. – Он широко разводит руки, как бы желая сказать: «Вот он я, у меня столько важных и значимых дел, времени в обрез, но я готов уделить тебе несколько минут».
Я достаю из сумочки конверт с бумагами.
– Кстати, – спохватился Джек, – я пытался дозвониться до тебя, когда узнал об обнаружении яхты, но не смог. Потом, знаешь, то одно, то другое… – Он потирает ладонью свое красивое лицо.
– Все в порядке.
– Извини, мне, правда, неудобно. Я киваю, дескать все нормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55