Ложь, что они сами прекрасно знают. Это не причина, а черт знает что, точнее, причина, выдуманная для того, чтобы скрыть подлинную причину. А истина заключается в том, что Клинтон – белый, богатый, мормон по вероисповеданию, а женщина за рулем грузовика – испаноязычного происхождения. В нашем захолустье о белых, богатых, к тому же мормонах, народ не очень хорошего мнения, пусть даже речь идет о хорошем семьянине, который вкалывает почем зря, отличается огромным трудолюбием и имеет полное право на перекрестке ехать на желтый свет.
Компания ни за что не станет платить, там считают, что жюри присяжных, принимая решение, будет руководствоваться расовыми предрассудками, у нас же они таковы, что если ты белый, то с судом лучше не связываться. Дискриминация наизнанку, причем в своем самом неприглядном виде.
Но они забывают, что за это дело возьмусь я и буду вести его не против Иселы Муньос, женщины испаноязычного происхождения, матери четырех детей. Я намерен вести его против энергетической компании с оборотом в десять миллиардов долларов. Если в наших краях и есть нечто такое, что жюри присяжных ненавидит больше, чем богатых англосаксов, так это крупные энергетические компании. И я покажу присяжным, что они отбирают деньги не у Иселы, а у конгломерата, ворочающего миллиардами долларов!
Пару часов мы с четой Ходжесов обсуждаем детали предстоящего процесса. Подготовка к такому суду, как этот, требует денег, и немалых. К тому времени, когда будет готов план действий, подобраны следователи, отработана версия событий и все остальное, сумма с учетом затраченных рабочих часов перевалит за 50 тысяч долларов. Их я буду платить сам, из собственного кармана, потому что беру я с них не почасовой гонорар, как при рассмотрении обычного дела. Я возьму процент от общей суммы. Тридцать три процента. Некоторые адвокаты берут пятьдесят процентов. Это деньги, заработанные своим горбом, так как вкалывать приходится на свой страх и риск. Да, можно получить целое состояние, но в случае проигрыша мне не позавидуешь. Тут рискуешь по-крупному. Ощущение такое, словно высоко над землей идешь по туго натянутой проволоке.
Словом, дело из тех, что я люблю. Если я его выиграю, то моя репутация будет выше всяких похвал. Тогда я по-прежнему смогу появляться где угодно, и в тех злачных местах, куда заходят пропустить стаканчик мои бывшие компаньоны.
Только после обеда у меня появляется свободная минутка для того, чтобы позвонить Патриции. После первого же гудка она снимает трубку своего прямого телефона – такое ощущение, что все это время она ждала, когда я наконец позвоню.
– Уилл. – Она плакала. Сейчас уже плакать перестала, но я слышу звук пролитых слез.
– Что случилось?
Только бы не с Клаудией, больше я ни о чем не прошу. Знаю, она заверила Сьюзен, что дело в другом, но, возможно, это просто уловка, чтобы вызвать меня на разговор. Она знает, я уже не люблю говорить о ее личной жизни. Тема эта для меня осталась в прошлом, и я не хочу, чтобы оно снова затянуло меня с головой.
– Меня уволили.
– Что?
Она снова принимается плакать. Я слышу, как капают слезы и как она пытается скрыть их. Однако у нее ничего не получается.
– Меня уволили. Уволили с работы.
– Почему? – Я удивлен, если не сказать больше, я знаю, что Патриция отличный, добросовестный работник. К тому же сообразительный. Это я знаю о ней твердо. Кто станет увольнять сообразительную женщину через полгода после того, как ее приняли на работу и компания даже взяла на себя расходы по оплате ее переезда на новое место?
– Потому что... черт, прямо не знаю, что со мной! – Опять слезы. Она от души, нисколько не стесняясь, сморкается прямо в трубку.
Я уже знаю, что к чему. Знаю наверняка. Она искала любовь во всех тех местах, где ее не было и в помине.
– Я... О Боже! – Она снова всхлипывает. – Мне кажется, я такая непутевая. – Она и говорит, и плачет одновременно. – Извини, я веду себя так глупо. Я перезвоню тебе позже, когда я... когда я... – Она снова ударяется в слезы.
– Не глупи, – советую я и, пока это не взбрело ей в голову, быстро добавляю: – Не бросай трубку! Что бы ни случилось, я не собираюсь тебя судить, так что не волнуйся, о'кей?
– О'кей. – Она пару раз шмыгает носом. Потом р-раз – сморкается! Я отрываю трубку от уха, еще немного, и у меня лопнет барабанная перепонка. Эта женщина теряет всю скромность и воспитанность, как только дело доходит до того, чтобы выбить нос.
– Так... ты мне что-нибудь расскажешь? – Я и сам мог бы составить конспект, а она потом вписала бы в пробелы недостающие места и конкретных людей. Я же знаю ее как свои пять пальцев. Но я жду, когда ее потянет на откровенность, ведь она для того и позвонила, чтобы самой обо всем рассказать, а не для того, чтобы за нее это сделал я.
Патриция успокаивается. Я представляю, как она сидит в кабинете, глубоко вздыхает, берет себя в руки, выпрямляет спину. Она уже выплакалась и теперь намерена вести себя, как подобает взрослой женщине.
– У меня была связь с мужчиной.
– Понятно, – бесстрастным тоном отвечаю я. Это словечко, бывает, используешь в суде, вытягивая признания из не слишком разговорчивого свидетеля, С его помощью язык у того быстро развязывается.
– С одним из старших компаньонов нашей фирмы, – продолжает она. – Его зовут Джоби Брекенридж.
– Тот самый, который брал тебя на работу, – вставляю я.
– У тебя хорошая память.
Я знаю Джоби. Честный малый. Любовные интрижки не в его стиле. Тем более случайные. Однако в правилах всегда бывают исключения.
– У тебя с ним серьезно?
– Очень. Было серьезно, – поправляется она. – Было очень серьезно. По крайней мере, так мне казалось. А теперь... – Она запинается.
– Все кончено.
– Прощальный вальс уже отзвучал. Больше танцы его уже не интересуют.
– Ну... такое случается.
– Со мной такого никогда не случалось.
– Извини.
– Я любила его. – Пауза, она молчит. – Я думала, что любила. Может, я просто хотела любить. Так или иначе, это роли не играет – сейчас, во всяком случае.
– А как он к тебе относился?
– Говорил, что любит. – Снова пауза. Изливая мне душу, она слушает саму себя, возможно, то, что она сейчас говорит, только что пришло ей в голову. – Может, и любил. Обманщиком его назвать нельзя, хотя он порядочный трус и сукин сын.
Девушка в своем репертуаре, начинает сходить с ума. В мире нет ничего полезнее для здоровья. Ты-то что тут можешь сделать?
– О'кей, – говорю я. – У тебя была связь с мужчиной...
– Да не только о связи речь, Бог ты мой! У меня была связь с женатым мужчиной, который к тому же был моим начальником.
– Если у одного из вас или у обоих нет семьи, то это, как правило, связью не считается. В этом случае вы просто трахались друг с другом.
– О...
– У тебя была связь с мужиком, который работает с тобой вместе...
– С моим начальником...
– Хорошо, с начальником, к слову, так обычно и бывает...
– Спасибо. Иными словами, я точно такая же, как и все, – жалостливым голосом отвечает она. Снова, того и гляди, впадет в самоуничижение.
– Да нет, Патриция, ты не такая, как все, – успокаиваю я ее. – Просто связь, о которой ты говоришь, встречается достаточно часто.
– Бог с ней. Я не вижу большой разницы.
– Увидишь. В один прекрасный день, когда все уже будет кончено.
– Великолепно! – грустно восклицает она.
Черт бы тебя побрал! С какой стати ты забиваешь мне всем этим голову, подруга? Мы же развелись, помнишь? Давным-давно. И я не собираюсь больше влезать в твои проблемы. У меня и своих хватает.
Я не говорю об этом вслух. Не могу. Она же мать моего ребенка, такой была, такой и останется до конца своих дней. Я всегда буду рядом с ней, даже если рядом быть придется только ради Клаудии.
– Значит, у тебя была связь с начальником, – продолжаю я, возвращаясь к тому, с чего начал, – и вот между вами все кончено. Какое это имеет отношение к тому, что тебя уволили с работы?
– Потому что мы больше уже не можем работать вместе. Это слишком неудобно.
– Слишком неудобно? Хватит чепуху болтать!
– Но это так. Он сам мне так сказал.
– Он сказал тебе ?
– Да, сказал, что я свободна.
– Когда это произошло?
– Сегодня утром... нет, вчера вечером... я хочу сказать, что мы говорили об этом вчера вечером и еще раз сегодня утром. Тогда он и сказал, что ему придется меня уволить.
Она опять принимается шмыгать носом. Я жду, пока она снова не возьмет себя в руки.
– Он увольняет тебя потому, что ему неудобно в твоем присутствии? – спрашиваю я как можно мягче.
Я мысленно вижу, как она кивает, держа трубку.
– Для него это слишком тяжело. Он говорит, что не может работать, когда я рядом. Он не может взять вину за это на себя, так он мне говорит, точнее, говорил, – поправляется она, предпочитая изъясняться в прошедшем времени. – Всякий раз, когда он меня видит, он чувствует себя не в своей тарелке. Потому что снова начинает хотеть меня, – добавляет она. – Он мне сам сказал.
– Ну хорошо. Стыд и позор!
– О чем ты?
– Ну а ты?
– А что я?
– Не надо повторять за мной, как попугай. Да, ты. Что ты обо всем этом думаешь?
– Это ужасно.
– Я не об этом. А ты по-прежнему могла бы справляться с работой? Даже если бы он был рядом, а ты бы хотела быть с ним?
– Это трудно.
– Но ты могла бы?
– Да, – наконец отвечает она. Ей пришлось собраться с мыслями. – Я бы по-прежнему могла справляться с работой.
– Значит, все дело в том, что он выгоняет тебя с работы потому, что в твоем присутствии чувствует себя неловко. Это не имеет ничего общего с тем, как ты работаешь.
– Ничего.
– Ну что ж, твоя проблема решается проще простого.
В трубке наступает пауза.
– В самом деле?
– Да. – Я секунду выжидаю, ведь я же прежде всего адвокат, представляющий ту или иную сторону в судебном процессе. – Пусть он сам увольняется.
– По-моему, я тебя не расслышала.
– Да нет, расслышала.
– Ты сказал: «Пусть он сам увольняется»?
– Вот видишь? Ты прекрасно слышала, что я сказал.
Снова пауза.
– Это... это невозможно.
– Почему?
– Потому... невозможно, и все.
– Почему?
– А потому! Это его фирма, где он начальник. Он взял меня на работу. Он может меня уволить.
– Черта с два!
– Уилл, это его фирма. Он старший компаньон.
– Мне плевать, будь он хоть самим Папой Римским! Он не может тебя уволить только из-за этого.
– Ну, я не знаю, – застенчиво говорит она после еще одной паузы. – Если ты говоришь как юрист...
– Именно как юрист. Я – адвокат, я не знаю, как по-другому говорить.
Молчание.
– Кто на кого запал первым?
– Кто...
– Хватит, Патриция! Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, не заставляй меня тратить время попусту.
– Он.
– А ты нет.
– Мне он понравился. Мне он показался... Мне он кажется привлекательным. До сих пор. Но у него семья, я бы ни за что себе не позволила. – Она делает паузу. – Ты же меня знаешь.
Если бы знал.
– Ну да. Гоняться за женатыми мужчинами – это не в твоих правилах.
– Да.
– Я просто хотел удостовериться. За прошедший год в тебе произошло так много перемен.
– В этом я не изменилась.
– Ну да, понятно! – Разговор начинает приобретать слишком личный характер. – О'кей. Значит, твой женатый босс попытался подвалить к тебе, ты дала ему от ворот поворот... так?
– В первый раз.
– Ну да. Ты дала ему от ворот поворот, но он не унимался. Потому что ничего не мог с собой поделать. Он хотел во что бы то ни стало быть с тобой.
– Он сам так говорил. Слово в слово, – добавляет она, улавливая в моих словах насмешливо-циничные нотки.
Какими мужики были скотами, такими и останутся!
– А в семье у него дела пошли все хуже и хуже.
– Они и так плохи.
– Это что, ни для кого не секрет?
– Он сам мне говорил.
Черт бы тебя побрал, Джоби! Оказывается, по большому счету ты не такой уж честный малый.
– Он собирался бросить жену. Независимо от того, получится у него с тобой или нет. На его браке можно было ставить крест.
– Ты что, читаешь как по писаному, что ли? – спрашивает она сердито.
– Можно и так сказать, только раньше я ничего подобного не читал. А если и читал, то не это.
– Извини.
– И ты ему поверила.
– Я хотела ему поверить.
Мне от души жаль ее, несмотря на то что нас разделяют многие мили.
– Извини, Патриция.
– Ты не виноват, – тихо говорит она. Я слышу, как ее голос снова начинает дрожать от еле сдерживаемых рыданий.
– Не надо плакать, – умоляющим голосом говорю я. – Только не сейчас.
– О'кей. – Она снова берет себя в руки. – Я в порядке.
– Во мне говорит мужчина. Прости за то, что во мне сейчас говорит мужчина.
– Хорошо. За это я тебя прощаю.
– Патриция...
– Что, Уилл?
– Ты хочешь остаться на этой работе? Хочешь продолжать там работать?
– Да, конечно. У меня никогда не было такой хорошей работы.
– И ты можешь работать так, что комар носа не подточит, даже в его присутствии? Даже если он будет стоять прямо перед тобой?
– Да, – отвечает она решительно. – Наверное, это будет непросто, во всяком случае сейчас, но я бы, конечно, смогла. Я же профессионал.
Где мне уже приходилось слышать это слово?
– Кто об этом знает?
– О нашей связи? Или о том, что он меня увольняет?
– И о том и о другом. Сначала о связи.
– Никто... насколько я знаю. То есть я хочу сказать, что я никому не рассказывала. Мы были на редкость осторожны.
Еще бы! Старшие компаньоны, которые заводят шашни с коллегами по работе, как правило, на редкость осторожны.
– Я уверена, что и он никому ничего не рассказывал, – заверяет она меня и себя тоже.
– В том числе и жене.
– Ей само собой.
Я киваю, мне приятно разговаривать с ней в такой манере, приятно давать умные советы.
– Тебе надо рассказать об этом его жене.
– Уилл!
– Ты должна это сделать. Поговори с ней, как женщина с женщиной.
– Не думаю, что это нужно делать, – с неохотой отвечает она, выдержав приличествующую случаю паузу. Так, похоже, я попал в точку.
– Ты что, не думаешь, что она должна знать правду, что муж ей изменяет, трахаясь на стороне...
– Ну...
– С одной из рядовых сотрудниц собственной фирмы? Да еще с той, которую он сам взял на работу, вытащив из такой дали?
– Он же брал меня на работу не для того, чтобы заниматься со мной сексом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70