C доставкой магазин Wodolei.ru
неподвижно стоя на тротуаре лицом к стене, он, должно быть, слышал звуки гимна: казармы были к нему ближе, чем к остальным.
– Ты понял, в чем дело? – Локоть капитана вонзился мне под ребра. – Это они газа надышались. Газ проник им в кровь, их парализовало, и теперь они стоят как столбы.
– Да что вы, капитан, – терпеливо возразил я. – Просто в военной части спускают знамя. Мы с вами далеко, а они слышат гимн и из уважения подняли руку.
Капитан не обратил внимания на мои слова. Заложив руки за спину, он обошел вокруг человечка в черном пальто, замершего на тротуаре.
– Что с вами, дружище? – поинтересовался он, с любопытством разглядывая странного субъекта. – Или вы хотите нас убедить, что при первых звуках нашего славного гимна вас пробивает дрожь? А разве прилично так издеваться над нашим несравненным приветствием? Должно быть, вы, дорогой мой, надышались газом, и крепко надышались, нас не проведешь.
Не опуская руки, человечек по-прежнему пристально смотрел на чудака, стоявшего на противоположном углу, точную свою копию. Он тянул руку так усердно, будто решил отпустить ее на волю, как вдруг краем глаза заметил странного неряшливого субъекта с забинтованной головой и задрожал, словно в лихорадке, – думаю, ничего подобного он и представить себе не мог. У испуганного человечка было нездоровое бледное лицо, от него скверно пахло, а из ноздрей торчали ватные тампоны, словно у покойника.
– Осторожно, – пробормотал человечек чуть слышно. – Осторожно.
– Поздно, – ответил капитан. – Вы поражены. Теперь вам придется умереть.
Коротышка боязливо покосился на капитана.
– Вы что, человек-реклама? Тогда ступайте прочь и оставьте меня в покое, сделайте милость. Неужели вы не понимаете? – В его голосе послышалась мольба. – Где-то спускают флаг.
– Флаг? Какой флаг?
– Что значит – какой? Наш, разумеется.
– Значит, вы приветствуете флаг, который даже не видите? А если это вовсе не наш флаг? Или вы такой же, как я, то есть для вас все флаги одно и то же – иначе говоря, дерьмо собачье?
– Тише, что вы такое говорите!
– Говорю, что думаю.
– Неужели вы не понимаете? Я на всякий случай… Ведь чего только не бывает! Смотрите, вон там сеньор тоже поднял руку.
– Ну да, он тоже надышался газа.
– Да вы просто провокатор! На нас же смотрят!
– Плевать. Сейчас важно одно – из подземелья вытекает яд. – Капитан чуть слышно пробормотал ругательство и покосился на меня. – Видишь, Даниэль? Идет человек по улице, думает о чем-то своем, останавливается возле канализационной решетки поздороваться с приятелем или посмотреть, как в небе летит самолет, и вдруг – раз! – готов, капут. – Он посмотрел на поднятую руку с длинными неопрятными ногтями и желтой от табака кожей и, заглянув человечку в лицо, увидел мышиные глазки, бледные уши и табачную слюну в уголках рта. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Идите своей дорогой, не смейте меня компрометировать! – разозлился человечек. Он втянул голову в плечи и ссутулился, словно испугавшись, что его ударят, но руки не опустил.
Капитана, напротив, нисколько не заботила уличная суета и косые взгляды прохожих. Я то и дело дергал его за плащ, пытаясь увести, как вдруг он положил руку на плечо беззащитной жертвы и сказал:
– Знаете, что я думаю? Вы человек, не лишенный здравого смысла, если принять во внимание то, что творится вокруг. Что же в таком случае мы теряем время? Не опрокинуть ли нам по рюмочке?
В это время другой человек с поднятой рукой – тот, что стоял чуть поодаль, – должно быть, заметив, что третий, самый дальний, которого в сумерках мы едва различали, сунул руку в карман, съежился и юркнул в подъезд. Тогда наш собеседник тоже с облегчением опустил руку, буркнул на прощанье:
– Будьте здоровы, – поднял воротник пальто и заспешил в сторону бульвара Сан-Хуан, держась поближе к домам.
– Бедняга, досталось же ему, – проговорил капитан, глядя человечку вслед. – Ты заметил, какие у него гнилые зубы и прозрачные уши? Эта зараза никого не щадит!
Глава пятая
1
И вот в самом начале лета, в солнечное воскресенье, которое навек останется в его памяти, Ким, ни с кем не простившись и не вручив свою судьбу ни Богу, ни черту, отправляется поездом в Марсель, где садится на корабль под названием «Нантакет», старое грузовое судно компании «Франс-Орьент», плавающее под панамским флагом. Его капитан, стройный молчаливый кантонец Су Цзу, уже получил от Леви указания, как обращаться со своим единственным пассажиром.
«Нантакет» везет удобрения и сельскохозяйственный инвентарь в порты Красного моря и Индийского океана, партию коньяка и французских вин в Сингапур, а также детали для ткацких станков в Шанхай, на фабрику, принадлежащую самому Леви. Капитан Су Цзу, чей безукоризненный французский звучит плавно и напевно, принимает Кима как почетного гостя и оказывает ему всяческие знаки внимания. К нему приставлен личный слуга, который прислуживает во время еды, стелет постель, стирает одежду, подносит виски и американские сигареты. Вопреки ожиданиям Кима, капитана Су Цзу нимало не интересует, почему странный пассажир решил отправиться в Шанхай на грузовом судне, вместо того чтобы добраться туда гораздо более быстрым и удобным способом. Через несколько часов после отплытия они мирно беседуют на баке, наблюдая, как на Стромболи опускается ночь. Вскоре обнаруживается, что оба заядлые шахматисты, и теперь каждый вечер они садятся за доску в капитанской каюте.
Су Цзу тридцать восемь лет, он высок ростом, у него тонкое, почти европейское лицо и западные манеры, и лишь тяжелые веки, обращенный в себя взгляд и чувственный рот выдают восточное происхождение. Его такт и вежливость в обращении с простыми матросами приятно удивляют Кима, – видимо, потому, что он совсем недавно побывал в настоящем скорпионьем гнезде, на одном из бесконечных собраний испанских эмигрантов, готовых по всякому поводу перегрызть друг другу глотку.
«Нантакет» пересекает Средиземное море без приключений. Останавливается в Тунисе и Порт-Саиде, проходит Суэцкий канал и попадает в Красное море, а оттуда – в Аденский залив. Ненадолго заходит в Джибути и далее следует по Индийскому океану, обойдя Цейлон; минует Малаккский пролив, преодолевая яростные порывы ветра со скоростью более 70 узлов, свирепые грозы с дождем и градом, но с честью выходит из испытаний и невыносимо жарким вечером бросает якорь в Сингапуре. Два дня спустя, оставив по правому борту берега Борнео, «Нантакет» устремляется к северу, вокруг полный штиль, и вскоре судно достигает китайских морей с их теплыми звездными ночами, идеально подходящими для игры в шахматы.
Старое судно движется медленно и тяжело. Праздным пассажирам океанских лайнеров, плывущих навстречу, «Нантакет» – весь в разводах ржавчины и машинного масла – кажется дряхлым седым старцем. Доводилось ли вам когда-нибудь стоять в лунном свете на палубе корабля, пусть даже этот корабль – старая ржавая посудина, стоять, обратив взор к океану, чувствуя на своем лице дыхание бриза и различая вдали нечто большее, чем бескрайнее зеркало вод, серебрящихся под усыпанным звездами небом, большее, чем ночь и океан?… Если вы когда-нибудь всматривались в горизонт с любовью и надеждой, вы поймете, о чем я говорю.
Пассажир «Нантакета» любуется морской пеной, кипящей у бортов корабля, весело рассекающего волны, а в его памяти, утомленной грохотом взрывов, вновь звучит нехитрая мелодия, которая родилась в сердце во время войны, старая песня, навеки связавшая его с нашим городом, с твоей мамой, с друзьями. Через некоторое время, опершись на перила и покуривая сигарету, он начинает смутно различать впереди, на далеких азиатских берегах ослепительный свет, яркие краски и вожделенный вкус новой жизни, и в этот миг пропускает новый знак, посланный судьбой, – темное облачко медленно надвигается на корабль, словно грозя его поглотить. За кормой остались берега Индонезии, море спокойно, ничто не предвещает бурю, но туманная дымка тихо опускается на корабль, заслоняя звездное небо. Капитан Су Цзу говорит, что это облачко несколько дней преследовало «Нантакет», словно гончий пес, а вы, мсье Франк, – с улыбкой добавляет он, – просто не замечали его, потому что ни разу с самого Марселя не оглянулись назад.
– Я слишком долго жил с оглядкой, капитан, – говорит Ким, улыбаясь в ответ. – Убежден, что это дурная привычка.
– Может быть, вы и правы, – говорит Су Цзу, и в его голосе отчетливо проскальзывает кантонский акцент и скрытая грусть. – Однако, если бы ваш покорный слуга то и дело не оглядывался назад, он бы не смог двигаться вперед. Простите меня за откровенность, мсье.
Густая дымка, опустившаяся на корабль, скорее всего, образовалась где-то у берегов Сомали, в западной части Индийского океана, объясняет Су Цзу.
– Думаю, к утру она рассеется без следа. Несмотря на неприятный сладковатый запах и то, что от нее слезятся глаза и першит в горле, она вредна скорее для души, чем для тела, – добавляет капитан с загадочной улыбкой. – Суеверные моряки-малайцы считают, что такое облачко предвещает предательство.
Ким делает последнюю затяжку, бросает сигарету за борт и пристально смотрит капитану в глаза.
– А вы, капитан, тоже в это верите? – спрашивает он.
– Мнение вашего покорного слуги, мсье, не так уж важно. Кстати, не кажется ли вам, что здесь, на палубе, слишком жарко?… Предлагаю сыграть партию у меня в каюте, где работает вентилятор.
Ким медлит с ответом.
– Могу ли я задать вам нескромный вопрос, капитан Су? С мсье Леви, вашим хозяином, вас связывает дружба или исключительно деловые отношения?
Но, похоже, капитана тем временем отвлекает шум мотора, доносящийся из недр корабля, и он оставляет без ответа почти дерзкий вопрос Кима. Он внимательно вслушивается в глухой однообразный рев машин, встревоженное выражение его лица смягчается, и наконец он переводит взгляд на своего пассажира.
– Представьте себе, старое судно страдает астмой. – На его лице вновь появляется любезная улыбка. – Так как насчет партии в шахматы?
– Отличная мысль. Даю вам шанс отыграться.
Вот уже несколько дней Ким старается улучить подходящий момент, чтобы завладеть книгой в желтом переплете, которую так ждет Леви. Ни загадочные слова капитана Су Цзу, ни его странное поведение, ни зловещее облачко, якобы предвещающее предательство, не могут поколебать его устремленность в будущее, его желание следовать все дальше и дальше на борту «Нантакета».
Плавание проходит без происшествий, но однажды утром Ким просыпается мокрый от пота: термометр в каюте показывает сорок градусов. Судно заходит в Сайгон, забирает груз риса и жасминового чая, а потом следует в Гонконг, где Киму благодаря связям капитана Су Цзу мгновенно выдают визу для въезда в Китай. Затем «Нантакет» проходит по Восточно-Китайскому морю, минует Тайваньский пролив, и на этом путешествие заканчивается-. 27 июля судно бросает якорь в устье реки Хуанпу.
Но несколькими днями раньше, пока «Нантакет» шел вдоль берегов Тайваня, у Кима внезапно появляется возможность завладеть книгой. Стоит душная, нестерпимо жаркая ночь, предвещающая бурю. Су Цзу и его гость только что доиграли партию и покинули каюту, чтобы выкурить по сигарете. Облокотившись на перила, они молча смотрят на приближающуюся грозу – вдали на северо-востоке уже сверкают молнии. Тут появляется второй помощник и просит капитана срочно спуститься в машинное отделение: двое матросов-малайцев устроили поножовщину и тяжело ранили друг друга. Извинившись, Су Цзу исчезает за мгновение до того, как с неба обрушивается сплошная стена воды. Ким возвращается в каюту. Более удобного случая не представится – не зажигая света, он пробегает взглядом корешки стоящих на полке книг. Каюту освещает лишь тусклый фонарь, висящий снаружи. На полке он находит две книги в желтом переплете и берет в руки одну из них – выбор происходит как бы сам собой, просто пол под ногами ходит из стороны в сторону, – но этот сборник стихов на греческом явно не та книга, которую он ищет. И тут новый знак, который он не хочет замечать, – знак того, что вся его жизнь меняется, что судьба делает новый виток, – является ему на открытой наугад странице. В течение нескольких секунд глухой рев машин в недрах «Нантакета» отдается в самой глубине его существа, и Ким вспоминает капитана Су Цзу, его редкую предупредительность и красноречивое молчание, и, неизвестно почему, в этом реве, доносящемся из недр терзаемого штормом «Нантакета», слышится стремительный, необратимый бег времени, отзвук тщетной надежды, которая привела его туда, где яростно воет ветер и ревут волны, чтобы вложить в его руки эту книгу, открывшуюся на странице 77 не по его собственному желанию, а по воле бушующих волн.
И если бы в тот миг, ребята, мы оказались на корабле, если бы мы могли тайком проникнуть в капитанскую каюту и встать рядом с Кимом среди теней и грозовых зарниц, мы бы, конечно, с любопытством заглянули через его плечо и за каких-нибудь три десятка секунд, кратких, но уже увековеченных в человеческом сердце, прочли строки, которые совершенно случайно оказались в ту ночь перед его глазами:
Ты говоришь: «Отправлюсь я к иным
Морям, в края, где не был прежде,
И там найду иной, счастливый город,
Где сбыться суждено моей надежде.
Мой город – лабиринт, и в нем томится
Моя душа. Разверстая могила –
Таков он, город мой. Здесь жизнь течет
Однообразно, серо и уныло».
Но нет иной земли. Моря иные
Не существуют. Город за тобой
Отправится. Куда бы ты ни скрылся,
Повсюду он – все тот же город твой.
Повсюду та же улица. Однажды
В своем квартале ты проснешься стариком.
Ты заперт здесь. Все те же мостовые,
Подъезды, окна, тот же самый дом.
Ты слился с этим городом. Тебе
Не скрыться, не уйти. Навеки пленный,
Ты городу отдал всего себя,
И стал отныне он твоей вселенной.
А старый «Нантакет», покорно подставляя жестокой буре дряхлое, изъеденное ржавчиной тело и усталую душу, хранящую воспоминания о лучших днях, об иных, более милостивых широтах, медленно и бесстрашно плывет все дальше и дальше – в Шанхай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Ты понял, в чем дело? – Локоть капитана вонзился мне под ребра. – Это они газа надышались. Газ проник им в кровь, их парализовало, и теперь они стоят как столбы.
– Да что вы, капитан, – терпеливо возразил я. – Просто в военной части спускают знамя. Мы с вами далеко, а они слышат гимн и из уважения подняли руку.
Капитан не обратил внимания на мои слова. Заложив руки за спину, он обошел вокруг человечка в черном пальто, замершего на тротуаре.
– Что с вами, дружище? – поинтересовался он, с любопытством разглядывая странного субъекта. – Или вы хотите нас убедить, что при первых звуках нашего славного гимна вас пробивает дрожь? А разве прилично так издеваться над нашим несравненным приветствием? Должно быть, вы, дорогой мой, надышались газом, и крепко надышались, нас не проведешь.
Не опуская руки, человечек по-прежнему пристально смотрел на чудака, стоявшего на противоположном углу, точную свою копию. Он тянул руку так усердно, будто решил отпустить ее на волю, как вдруг краем глаза заметил странного неряшливого субъекта с забинтованной головой и задрожал, словно в лихорадке, – думаю, ничего подобного он и представить себе не мог. У испуганного человечка было нездоровое бледное лицо, от него скверно пахло, а из ноздрей торчали ватные тампоны, словно у покойника.
– Осторожно, – пробормотал человечек чуть слышно. – Осторожно.
– Поздно, – ответил капитан. – Вы поражены. Теперь вам придется умереть.
Коротышка боязливо покосился на капитана.
– Вы что, человек-реклама? Тогда ступайте прочь и оставьте меня в покое, сделайте милость. Неужели вы не понимаете? – В его голосе послышалась мольба. – Где-то спускают флаг.
– Флаг? Какой флаг?
– Что значит – какой? Наш, разумеется.
– Значит, вы приветствуете флаг, который даже не видите? А если это вовсе не наш флаг? Или вы такой же, как я, то есть для вас все флаги одно и то же – иначе говоря, дерьмо собачье?
– Тише, что вы такое говорите!
– Говорю, что думаю.
– Неужели вы не понимаете? Я на всякий случай… Ведь чего только не бывает! Смотрите, вон там сеньор тоже поднял руку.
– Ну да, он тоже надышался газа.
– Да вы просто провокатор! На нас же смотрят!
– Плевать. Сейчас важно одно – из подземелья вытекает яд. – Капитан чуть слышно пробормотал ругательство и покосился на меня. – Видишь, Даниэль? Идет человек по улице, думает о чем-то своем, останавливается возле канализационной решетки поздороваться с приятелем или посмотреть, как в небе летит самолет, и вдруг – раз! – готов, капут. – Он посмотрел на поднятую руку с длинными неопрятными ногтями и желтой от табака кожей и, заглянув человечку в лицо, увидел мышиные глазки, бледные уши и табачную слюну в уголках рта. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Идите своей дорогой, не смейте меня компрометировать! – разозлился человечек. Он втянул голову в плечи и ссутулился, словно испугавшись, что его ударят, но руки не опустил.
Капитана, напротив, нисколько не заботила уличная суета и косые взгляды прохожих. Я то и дело дергал его за плащ, пытаясь увести, как вдруг он положил руку на плечо беззащитной жертвы и сказал:
– Знаете, что я думаю? Вы человек, не лишенный здравого смысла, если принять во внимание то, что творится вокруг. Что же в таком случае мы теряем время? Не опрокинуть ли нам по рюмочке?
В это время другой человек с поднятой рукой – тот, что стоял чуть поодаль, – должно быть, заметив, что третий, самый дальний, которого в сумерках мы едва различали, сунул руку в карман, съежился и юркнул в подъезд. Тогда наш собеседник тоже с облегчением опустил руку, буркнул на прощанье:
– Будьте здоровы, – поднял воротник пальто и заспешил в сторону бульвара Сан-Хуан, держась поближе к домам.
– Бедняга, досталось же ему, – проговорил капитан, глядя человечку вслед. – Ты заметил, какие у него гнилые зубы и прозрачные уши? Эта зараза никого не щадит!
Глава пятая
1
И вот в самом начале лета, в солнечное воскресенье, которое навек останется в его памяти, Ким, ни с кем не простившись и не вручив свою судьбу ни Богу, ни черту, отправляется поездом в Марсель, где садится на корабль под названием «Нантакет», старое грузовое судно компании «Франс-Орьент», плавающее под панамским флагом. Его капитан, стройный молчаливый кантонец Су Цзу, уже получил от Леви указания, как обращаться со своим единственным пассажиром.
«Нантакет» везет удобрения и сельскохозяйственный инвентарь в порты Красного моря и Индийского океана, партию коньяка и французских вин в Сингапур, а также детали для ткацких станков в Шанхай, на фабрику, принадлежащую самому Леви. Капитан Су Цзу, чей безукоризненный французский звучит плавно и напевно, принимает Кима как почетного гостя и оказывает ему всяческие знаки внимания. К нему приставлен личный слуга, который прислуживает во время еды, стелет постель, стирает одежду, подносит виски и американские сигареты. Вопреки ожиданиям Кима, капитана Су Цзу нимало не интересует, почему странный пассажир решил отправиться в Шанхай на грузовом судне, вместо того чтобы добраться туда гораздо более быстрым и удобным способом. Через несколько часов после отплытия они мирно беседуют на баке, наблюдая, как на Стромболи опускается ночь. Вскоре обнаруживается, что оба заядлые шахматисты, и теперь каждый вечер они садятся за доску в капитанской каюте.
Су Цзу тридцать восемь лет, он высок ростом, у него тонкое, почти европейское лицо и западные манеры, и лишь тяжелые веки, обращенный в себя взгляд и чувственный рот выдают восточное происхождение. Его такт и вежливость в обращении с простыми матросами приятно удивляют Кима, – видимо, потому, что он совсем недавно побывал в настоящем скорпионьем гнезде, на одном из бесконечных собраний испанских эмигрантов, готовых по всякому поводу перегрызть друг другу глотку.
«Нантакет» пересекает Средиземное море без приключений. Останавливается в Тунисе и Порт-Саиде, проходит Суэцкий канал и попадает в Красное море, а оттуда – в Аденский залив. Ненадолго заходит в Джибути и далее следует по Индийскому океану, обойдя Цейлон; минует Малаккский пролив, преодолевая яростные порывы ветра со скоростью более 70 узлов, свирепые грозы с дождем и градом, но с честью выходит из испытаний и невыносимо жарким вечером бросает якорь в Сингапуре. Два дня спустя, оставив по правому борту берега Борнео, «Нантакет» устремляется к северу, вокруг полный штиль, и вскоре судно достигает китайских морей с их теплыми звездными ночами, идеально подходящими для игры в шахматы.
Старое судно движется медленно и тяжело. Праздным пассажирам океанских лайнеров, плывущих навстречу, «Нантакет» – весь в разводах ржавчины и машинного масла – кажется дряхлым седым старцем. Доводилось ли вам когда-нибудь стоять в лунном свете на палубе корабля, пусть даже этот корабль – старая ржавая посудина, стоять, обратив взор к океану, чувствуя на своем лице дыхание бриза и различая вдали нечто большее, чем бескрайнее зеркало вод, серебрящихся под усыпанным звездами небом, большее, чем ночь и океан?… Если вы когда-нибудь всматривались в горизонт с любовью и надеждой, вы поймете, о чем я говорю.
Пассажир «Нантакета» любуется морской пеной, кипящей у бортов корабля, весело рассекающего волны, а в его памяти, утомленной грохотом взрывов, вновь звучит нехитрая мелодия, которая родилась в сердце во время войны, старая песня, навеки связавшая его с нашим городом, с твоей мамой, с друзьями. Через некоторое время, опершись на перила и покуривая сигарету, он начинает смутно различать впереди, на далеких азиатских берегах ослепительный свет, яркие краски и вожделенный вкус новой жизни, и в этот миг пропускает новый знак, посланный судьбой, – темное облачко медленно надвигается на корабль, словно грозя его поглотить. За кормой остались берега Индонезии, море спокойно, ничто не предвещает бурю, но туманная дымка тихо опускается на корабль, заслоняя звездное небо. Капитан Су Цзу говорит, что это облачко несколько дней преследовало «Нантакет», словно гончий пес, а вы, мсье Франк, – с улыбкой добавляет он, – просто не замечали его, потому что ни разу с самого Марселя не оглянулись назад.
– Я слишком долго жил с оглядкой, капитан, – говорит Ким, улыбаясь в ответ. – Убежден, что это дурная привычка.
– Может быть, вы и правы, – говорит Су Цзу, и в его голосе отчетливо проскальзывает кантонский акцент и скрытая грусть. – Однако, если бы ваш покорный слуга то и дело не оглядывался назад, он бы не смог двигаться вперед. Простите меня за откровенность, мсье.
Густая дымка, опустившаяся на корабль, скорее всего, образовалась где-то у берегов Сомали, в западной части Индийского океана, объясняет Су Цзу.
– Думаю, к утру она рассеется без следа. Несмотря на неприятный сладковатый запах и то, что от нее слезятся глаза и першит в горле, она вредна скорее для души, чем для тела, – добавляет капитан с загадочной улыбкой. – Суеверные моряки-малайцы считают, что такое облачко предвещает предательство.
Ким делает последнюю затяжку, бросает сигарету за борт и пристально смотрит капитану в глаза.
– А вы, капитан, тоже в это верите? – спрашивает он.
– Мнение вашего покорного слуги, мсье, не так уж важно. Кстати, не кажется ли вам, что здесь, на палубе, слишком жарко?… Предлагаю сыграть партию у меня в каюте, где работает вентилятор.
Ким медлит с ответом.
– Могу ли я задать вам нескромный вопрос, капитан Су? С мсье Леви, вашим хозяином, вас связывает дружба или исключительно деловые отношения?
Но, похоже, капитана тем временем отвлекает шум мотора, доносящийся из недр корабля, и он оставляет без ответа почти дерзкий вопрос Кима. Он внимательно вслушивается в глухой однообразный рев машин, встревоженное выражение его лица смягчается, и наконец он переводит взгляд на своего пассажира.
– Представьте себе, старое судно страдает астмой. – На его лице вновь появляется любезная улыбка. – Так как насчет партии в шахматы?
– Отличная мысль. Даю вам шанс отыграться.
Вот уже несколько дней Ким старается улучить подходящий момент, чтобы завладеть книгой в желтом переплете, которую так ждет Леви. Ни загадочные слова капитана Су Цзу, ни его странное поведение, ни зловещее облачко, якобы предвещающее предательство, не могут поколебать его устремленность в будущее, его желание следовать все дальше и дальше на борту «Нантакета».
Плавание проходит без происшествий, но однажды утром Ким просыпается мокрый от пота: термометр в каюте показывает сорок градусов. Судно заходит в Сайгон, забирает груз риса и жасминового чая, а потом следует в Гонконг, где Киму благодаря связям капитана Су Цзу мгновенно выдают визу для въезда в Китай. Затем «Нантакет» проходит по Восточно-Китайскому морю, минует Тайваньский пролив, и на этом путешествие заканчивается-. 27 июля судно бросает якорь в устье реки Хуанпу.
Но несколькими днями раньше, пока «Нантакет» шел вдоль берегов Тайваня, у Кима внезапно появляется возможность завладеть книгой. Стоит душная, нестерпимо жаркая ночь, предвещающая бурю. Су Цзу и его гость только что доиграли партию и покинули каюту, чтобы выкурить по сигарете. Облокотившись на перила, они молча смотрят на приближающуюся грозу – вдали на северо-востоке уже сверкают молнии. Тут появляется второй помощник и просит капитана срочно спуститься в машинное отделение: двое матросов-малайцев устроили поножовщину и тяжело ранили друг друга. Извинившись, Су Цзу исчезает за мгновение до того, как с неба обрушивается сплошная стена воды. Ким возвращается в каюту. Более удобного случая не представится – не зажигая света, он пробегает взглядом корешки стоящих на полке книг. Каюту освещает лишь тусклый фонарь, висящий снаружи. На полке он находит две книги в желтом переплете и берет в руки одну из них – выбор происходит как бы сам собой, просто пол под ногами ходит из стороны в сторону, – но этот сборник стихов на греческом явно не та книга, которую он ищет. И тут новый знак, который он не хочет замечать, – знак того, что вся его жизнь меняется, что судьба делает новый виток, – является ему на открытой наугад странице. В течение нескольких секунд глухой рев машин в недрах «Нантакета» отдается в самой глубине его существа, и Ким вспоминает капитана Су Цзу, его редкую предупредительность и красноречивое молчание, и, неизвестно почему, в этом реве, доносящемся из недр терзаемого штормом «Нантакета», слышится стремительный, необратимый бег времени, отзвук тщетной надежды, которая привела его туда, где яростно воет ветер и ревут волны, чтобы вложить в его руки эту книгу, открывшуюся на странице 77 не по его собственному желанию, а по воле бушующих волн.
И если бы в тот миг, ребята, мы оказались на корабле, если бы мы могли тайком проникнуть в капитанскую каюту и встать рядом с Кимом среди теней и грозовых зарниц, мы бы, конечно, с любопытством заглянули через его плечо и за каких-нибудь три десятка секунд, кратких, но уже увековеченных в человеческом сердце, прочли строки, которые совершенно случайно оказались в ту ночь перед его глазами:
Ты говоришь: «Отправлюсь я к иным
Морям, в края, где не был прежде,
И там найду иной, счастливый город,
Где сбыться суждено моей надежде.
Мой город – лабиринт, и в нем томится
Моя душа. Разверстая могила –
Таков он, город мой. Здесь жизнь течет
Однообразно, серо и уныло».
Но нет иной земли. Моря иные
Не существуют. Город за тобой
Отправится. Куда бы ты ни скрылся,
Повсюду он – все тот же город твой.
Повсюду та же улица. Однажды
В своем квартале ты проснешься стариком.
Ты заперт здесь. Все те же мостовые,
Подъезды, окна, тот же самый дом.
Ты слился с этим городом. Тебе
Не скрыться, не уйти. Навеки пленный,
Ты городу отдал всего себя,
И стал отныне он твоей вселенной.
А старый «Нантакет», покорно подставляя жестокой буре дряхлое, изъеденное ржавчиной тело и усталую душу, хранящую воспоминания о лучших днях, об иных, более милостивых широтах, медленно и бесстрашно плывет все дальше и дальше – в Шанхай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28