Например, если человек скуп, то это, как говорится, его личное дело. Он может с душевной болью расставаться с каждой копейкой, ворочаясь по ночам от горя при воспоминании о том, что жена вчера купила книжку, на стоимость которой можно было бы оформить полугодовую подписку на местную газету - и читай, сколько влезет, хоть каждый день, а книжка всего на два-три дня, а потом выкинуть. А газета может пригодиться. Но все это будет далеко от проблем нравственности, потому что другому от этого ни жарко и ни холодно. Если же этот человек начинает упрекать в расходах домашних и близких, с кровью сердца постоянно им напоминая, что вы, конечно же, ешьте-пейте, но не забывайте, что, денежки-то, на дороге не валяются, то это уже та грань, за чертой которой находится нравственность, но которая еще не до конца пройдена. А если он по своей скупости отправляет родную мать в дом престарелых, то здесь он уже совершает страшный грех, не достойный человека, и ранее просто некая черта его характера уже сама принимает характер нравственной категории.
Точно также самодовольство может не причинять никому никакого вреда, если это просто напыщенный индюк, который никого не трогает. Но эта же черта характера может вызывать и безобидные тяготы общения с таким человеком, если он в процессе диалога не удовлетворяется до тех пор, пока не услышит от собеседника похвалы или восхищения в адрес своей персоны. Бывает, такое трудно дается, но эти трудности не могут апеллировать непосредственно к нравственности, поскольку ее пока здесь также нет. А вот когда какой-нибудь чинуша в приступе самодовольства ломает жизнь какому-либо независимому человеку, публичная правда которого опровергает какой-нибудь глупый постулат начальника, поднятый подхалимами на высоту цитат Мао Цзэдуна, то он также переводит некое свое личное качество в состояние нравственной категории, ибо поступает уже противонравственно.
Таким образом, у этих нравственных категорий может быть совершенно нейтральный по нравственному значению результат, но может в какой-то момент выплывать и определенно моральный аспект взаимодействия с жизнью. То есть, мы не можем считать ни скупость, ни самодовольство, ни леность, ни вздорность, ни мнительность и т.д. категориями чисто нравственными или, тем более, чисто безнравственными. Часть этих качеств имеет психическую основу (жадность, подозрительность, вспыльчивость и пр.) и относится к морали только в качестве специфически возможной оценки по результату своего проявления. Другая часть качеств данной группы имеет своей природой просто низкую культуру (бестактность, грубость, наглость, скандальность), а в этом случае также нет особой нравственной вины обладателей данных качеств, ибо они не могут посмотреть на себя с неведомой для них позиции элементарных приличий, и даже не подозревают о своем хамстве, считая его нормой взаимоотношений. Здесь же есть и категории, которые можно признать родственными этическим только относительно комфортности их проявления для окружающих - назойливость, нытье, ехидство, бравурная нескончаемая веселость, пошлость, постоянное произнесение сальностей и т.д. Здесь тоже нет оскорбления нравственности, а есть только определенное состояние души, которое утомляет тех, кто приблизился к этому состоянию на опасную дистанцию возможного контакта. До тех пор, пока последствия этих черт характера не зацепят чем-то другого человека или группу лиц, они не могут никак примыкать к нравственности.
В общем-то, пока все ясно. Но нетрудно заметить, что мы до сих пор приводили примеры в основном на тех категориях, которые могут колебаться от нейтрального к отрицательному. А как обстоит дело с такими околонравственными категориями, как щедрость, доверчивость, тактичность, прямота, открытость и т.д., которые заранее предполагают собой какую-то положительную нравственную оценку, и одновременно относятся к психическому складу человека? В предыдущем случае мы видим, что сама по себе черта характера, вне ее осуществления через какие-либо общественные последствия, моральной значимости не имеет. А похвальная категория? Удивительно, может быть, но и положительные черты характера сами по себе также не имеют никакого значения, если они не проявляют какой-либо свой результат в процессе взаимодействия с миром. Более того, они вообще в таком случае не имели бы никаких опознавательных признаков похвальности, ибо, что такое, например, доверчивость сама по себе вне ее демонстрации на какой-либо жизненной ситуации? Без конкретного действия ни одна из самых положительных черт характера не видна вообще, и даже, можно сказать, что не существует в принципе. Открытость по отношению к чему? Обязательность в чем? Тактичность в каких соприкосновениях с другими? Все эти вопросы говорят об одном - нельзя показать человека и сказать: "Он доброжелателен", не обосновывая это какими-либо примерами из его жизни. Такие вещи по разрезу глаз или по группе крови не утверждаются. Нужно соответствующее действие, которое своим характером очерчивает характер того, кто это действие совершает. Следовательно, так как здесь также для появления этических оценок нужна обязательная возможность проявления в действии, а проявиться в действии какое-либо качество может только в условиях, когда для этого есть человеческое сообщество, то мы из всего сказанного уже совершенно определенно можем сделать первый свой вывод: для того, чтобы существовали сами понятия нравственности, даже на самых таких элементарных полукатегорийных уровнях, как в первой группе, необходимо человеческое общество. История. Иначе вне общества и истории нравственные категории остаются просто отвлеченными понятиями, которые витают где-то в далях возможного своего осуществления, но реально не существуют.
То, что мы замкнули нравственность на историю, - это очень хорошо. Это первый сигнал того, что мы пока идем правильным путем.
Однако здесь можно придти еще к одному соображению, которое имеет неожиданный интерес. Если вдуматься, то не может остаться не замеченным следующий парадокс: положительные качества могут в одном случае носить характер высокой нравственности, а в другом случае иметь такого же порядка характер полной безнравственности! Это поразительно, но это так! Например, бесхитростная прямота. Она не всегда уместна. Можно, например, ответить некоей женщине, которая испросила вашего честного мнения о своей внешности, следующим образом: "Если от Вашего носа забрать и добавить это к груди, забыть, что передние зубы у когда-то были, а сейчас их нет, ноги имеют форму исполненного небрежной рукой овала; не обращать внимания на то, что один глаз у Вас дергается, а другой косит, (что, очевидно и не позволяет вам чаще бриться); отвлечься от того, что спина у Вас нигде не заканчивается, но везде начинается, то с Вами очень даже можно будет кушать в одном помещении". Это будет прямо. Но будет ли это нравственно? А если сказать ей: "Мадам, в Вашем облике есть что-то, что не позволит Вас никогда забыть", то это будет окольно, но вполне нравственно.
Доверчивость также хороша только тогда, когда на ее кону стоит имущество или здоровье самого носителя этого качества. А если от его доверчивости зависит жизнь сотен людей, то такая доверчивость не имеет нравственного права на существование. Например, доверчивый руководитель проекта может охотно довериться убеждениям шарлатанов от науки при строительстве железнодорожного моста. После того, как с этого моста сверзится пассажирский поезд, вряд ли найдется много желающих из тех, кто падал вместе с составом, утверждать, что доверчивость всегда хороша сама по себе.
И стеснительность также хороша не везде. Если бы вместе с платьем женщина не сбрасывала с себя и стеснительность, то вряд ли имела бы смысл и сама агитация мужчины, направленная на предложение это платье снять. В этом случае все остальное приобрело бы характер печальной комедии и взаимного издевательства. Также стеснительность совершенно безнравственна и на медосмотрах или визитах к венерологу или дерматологу. Если уж человек сам пришел, то врачебный персонал не должен его ласково и терпеливо уговаривать долгие часы обнажиться и сделать возможным медицинскую процедуру. Иначе это вообще переворачивает все с ног на голову, и ставит медиков в противоестественное состояние непристойного домогательства чужого тела, продлевая к тому же муки тех больных, которые нетерпеливо ждут медицинского вспомоществования в очереди.
Тактичность иногда только вредит, и по моральным соображениям преступна. Например, защищая свою жену от своей же матери, муж просто обязан поступать бестактно. Пресекая издевательства свекрови над невесткой, сын поступает высоконравственно относительно справедливости и относительно своей семьи, обращаясь одновременно не с должным тактом со своей матерью. Но в данном случае тактичность это то, чем следует пожертвовать во имя нравственности. Иначе, проявляя высокую тактичность к матери, мужчина не исполняет своей нравственной обязанности супруга защищать свою жену с одной стороны, и позволяет этой безнаказанностью все больше морально распускаться матери, тем самым, умножая количество зла на земле.
Также высоконравственна и бестактность, с которой хозяин пинком под зад выдворяет за дверь гостя, который напился до зеленых соплей и начинает выдавать вслух то, о чем все всегда молчат, как о, якобы для них неведомом. Например, о том, что Ларка с Валеркой перелюбились друг с другом по всякому, а теперь сидят возле своих супругов, как невинные голубки, а те и не знают, какие они у них на самом деле не голуби, а сволочи. В этом случае, чем быстрее сменит хозяин, (к которому это вообще, кстати, не относится), свою тактичность на бестактную грубость, тем более нравственно он поступит. Так как только он может на полных основаниях, как уполномоченный на данной территории, этим силовым образом сохранить "тайну" двоих и уберечь две семьи от распрей. Это будет весьма нравственно в принципе, но весьма бестактно в конкретике.
Сын с отцом тоже, в конце концов, обязан поступить максимально бестактно, если старый хрыч своими домостроевскими порядками пытается лишить внуков детства, а по-хорошему отступиться от них не хочет.
Мудрость, которая не может измеряться степенью образованности, (ибо дурак и диплом - вещи не такие уж и несовместные), а определяется как особый уровень интеллектуальных задатков, весьма ценится и одобряется. Но никто не может отнять мудрости ни у Сталина, ни у Гитлера, хотя их мудрость тождественна самому большому нравственному преступлению своей направленностью. Впрочем, здесь можно привести хорошо известный пример из Библии, где змей был самым мудрым из всех животных, и это в итоге привело к тому, что мы теперь рожаем в муках, добываем хлеб в поте лица своего и знаем смерть.
Вспомним также выражение "медвежья услуга". Оно пошло от басни, в которой мужик дружил с медведем, а тот в пылу дружбы убил муху у него на голове огромным камнем. Услужливость, как форма доброжелательности, также может обернуться совершенным злом, как видим. Да и сама доброжелательность, по-видимому, также должна осторожно избирать адресата или цель своей реализации, если хочет оставаться в числе примеров для подражания. Потому что, к примеру, сострадательный дядя, наливающий мальчугану, поссорившемуся со своей пассией, водки для утешения, заслуживает вообще одиночной камеры, а доброжелательность по отношению к преступникам или, например, к "наперсточникам" и "игровым", раздевающим доверчивых пенсионеров на рынках и вокзалах, не только противоестественна, но и противонравственна.
При известном желании можно такие перевертыши организовать с любыми чертами характера, которые, вроде бы, априорно (до практического опыта) считаются положительными, а в реальном примирении оборачиваются злом.
Таким образом, мы можем сделать второй свой вывод из вышеприведенных обстоятельств: нравственная категория не имеет непривязанного к конкретным обстоятельствам, самостоятельного значения в самой себе. Она в одном случае порицается, а в другом поощряется. Одна и та же категория!
Теперь, переходя непосредственно к нравственности, то есть к тем ее понятиям, которые определяются не конкретным индивидуальным характером, а имеют некий признак, которым может наделяться любой человек вне зависимости от его собственных психических индивидуальных черт, мы посмотрим, как будут себя вести два наших этих главных вывода дальше. А дальше у нас - моральные принципы.
К моральным принципам относятся такие понятия, как, например, честь, правдивость, благородство, честность, верность, сострадательность, скромность и т.д. Можно сказать, что если околонравственные категории являются невольными продуктами человеческого характера, то моральные принципы вырабатываются самими людьми и являются волевым продуктом человеческого общества. Поэтому наш первый вывод о том, что реализоваться эти принципы могут только в сообществе людей, здесь вполне применим. Оставь человека на необитаемом острове с запасом еды на сто лет, и в продолжение этих ста лет у него не будет ни одной возможности хоть как-то заявить о своих даже самых высоких принципах - их можно будет для себя выработать, но их негде будет применить. Они останутся неопознанными. С этим ясно.
Но здесь у нас появляется еще одно основание для еще одного интересного вывода. Моральные устои данной группы нравственных категорий могут носить уже некий законодательный характер, то есть являться общеобязательными для всех. Если психический склад каждого отдельного человека совершенно не обязывает всех остальных быть, например, такими же открытыми или щедрыми, то такие понятия, как гостеприимство или честность, прямо-таки всем вменяются. Следовательно, мы вправе сделать еще один важный для себя вывод - нравственность может носить характер признаваемого всеми закона, обязанности, непреложности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155