«Поговори с ним!»
– Он хотел, чтобы я поговорил с вами и узнал, что вам известно.
– И все? – спросил Эзра.
– Сам он пока говорить не может. Легкие и голосовые связки у него пострадали при пожаре. Он способен произнести только несколько слов.
– Как только ему станет лучше, я бы очень хотел сам с ним поговорить. Вы дадите мне знать, когда это будет возможно?
Картер кивнул, хотя ему до сих пор казалось, что Эзра – последний человек, который узнает от него об этом.
– В один прекрасный день мне понадобится посидеть с ним и обсудить некоторые мои теории.
– Теории? Какого рода?
Эзра некоторое время молча гонял вилкой по тарелке зернышки риса. Видимо, соображал, как лучше подойти к тому, о чем он собирался сказать.
– Сознание вашего друга приоткрылось в результате ужасных обстоятельств. Но насчет вашего сознания и восприятия мне пока трудно судить. Вы – ученый, – проговорил Эзра, по-прежнему не отрывая взгляд от тарелки. – А по моему опыту обычно это означает, что сознание у человека закрытое.
Картер возразил:
– А по моему опыту это как раз наоборот. Ученые, позвольте заметить, это люди, отличающиеся самой большой широтой взглядов, самые любознательные люди на свете.
– Это так только до той поры, пока возникающие перед ними вопросы приводят их к тем ответам, которые они ожидали получить, – отозвался Эзра. – Только до той поры, пока они находят то, что ищут, в тех местах, где ожидали найти.
Не желая полностью переходить в оборонительную позицию, Картер задумался над репликой Эзры… и неожиданно увидел в ней зерно истины. Разве его находки в «Костяной шахте» не отвергались поначалу большинством его вышестоящих коллег? Разве он и другие палеонтологи не наталкивались на упорное сопротивление гипотезе о том, что современные птицы – прямые потомки динозавров? Разве теория геохронологии, под которой он готов был подписаться, не пробивала себе до сих пор дорогу к всеобщему признанию?
– Хорошо, – покладисто произнес Картер, – я знаю, к чему вы клоните. Готов признать: я и сам порой ощущал в себе сопротивление новым идеям.
Эзра равнодушно фыркнул.
– Но любой хороший ученый, – продолжал Картер, – будь то астроном или палеонтолог, на самом деле хочет докопаться до истины. Он хочет узнать, о чем говорят собранные эмпирическим путем данные. Он не заинтересован в том, чтобы подгонять отдельные случаи под ту или иную теорию – до тех пор, пока он не увидит закономерность или идею, придающую смысл всему в целом.
– Но это предполагает, что он знает, куда смотреть. Знает, какие данные собирать и как их связывать между собой.
– Да, конечно, – сказал Картер, гадая, как может быть иначе. – Тот ученый, который не знает, какой материал имеет отношение к его работе, никогда ни к чему не придет.
– Полагаю, что вы, например, считаете, что вам это известно? Вы верите, что знали обо всем, что может иметь отношение к вашей работе с той окаменелостью?
Опять окаменелость.
– Да. Думаю, я знал обо всем.
– А знали ли вы о том, что в ту самую минуту, как в вашей лаборатории прогремел взрыв, зазвонили колокола во всех церквях города?
Картер вспомнил, что слышал об этом по радио, когда они с Бет ехали в машине Бена и Эбби, возвращаясь из загородной поездки.
– Да. Это было что-то вроде хеллоуинской шутки.
– Шутка это была или нет, с этим еще предстоит разобраться.
– А вы думаете, что колокольный звон как-то связан с моей работой? – недоверчиво осведомился Картер. – Хотите сказать, что взрывная волна вызвала что-то вроде резонанса и из-за этой вибрации зазвонили церковные колокола по всему Нью-Йорку?
Эзра неожиданно резко наклонился вперед, локтем отодвинув в сторону тарелку.
– Вы понятия не имеете о том, что я об этом думаю! Доказательства смотрят вам прямо в лицо, а вы даже не хотите взглянуть на них.
Картер вспомнил цитату из Ницше насчет взгляда в бездну.
– О каких доказательствах вы говорите?
– Вы полагаете, что эти два события – простое совпадение?
– Да, именно так я и полагаю. Какая между ними может быть связь?
В глазах Эзры пылал огонь осуждения или… безумия. Картер видел, что в его собеседнике происходит внутренняя борьба, он пытается принять решение. Он словно бы оценивал Картера и гадал, стоит ли рассказывать ему о том, что он больше не мог скрывать. В конце концов, поборов последние сомнения, он произнес:
– Пойдемте со мной.
Эзра бросил на стол салфетку, встал и стремительно вышел из столовой. Картер пошел за ним. Он понятия не имел о том, что происходит, чего ожидать, но если он что-то и вынес из разговора с Эзрой, так это то, что лучше «приоткрыть сознание». Что бы тот ни собирался ему показать, Картер почти не сомневался, что воспринять это ему будет непросто.
В конце длинного коридора Эзра остановился и отпер дверь. В собственной квартире он запирал свою комнату на замок? Чем дальше, тем больше Картер убеждался в том, что имеет дело с параноиком. Как только Картер переступил порог, Эзра сразу же запер дверь.
– Я должен предпринимать определенные меры предосторожности, – сказал он.
Картер кивнул, словно и вправду понял, в чем дело. Он оказался в большой, хорошо обставленной спальне, но здесь не было ничего, что показалось бы ему странным или особенным.
Если Эзра собрался ему что-то показать, значит, это, скорее всего, находилось в соседней, смежной комнате.
– Прежде чем я покажу вам это, – сказал Эзра, – вы должны пообещать мне, что никому об этом не скажете. Обещаете?
Картер кивнул.
– И еще пообещайте, что отнесетесь к этому непредвзято, с открытым сознанием. Обещаете?
– Честное слово.
Эзра медлил. Он словно бы еще не был до конца уверен в том, что следует продолжать. Но все же он открыл дверь соседней комнаты, сначала заглянул туда и только потом вошел.
«Еще один признак паранойи?» – подумал Картер.
В сумрачной комнате было душно. Здесь, как и в столовой, на балкон вела застекленная дверь, но шторы были задернуты, и у Картера создалось впечатление, что их редко раздвигают (если раздвигают вообще). Эзра подошел к дальней стене комнаты и включил лампу над чертежной доской. На доске и на стенах над ней и вокруг нее были разложены и развешаны желтоватые обрывки и полоски, похожие на обрывки древних папирусных свитков. Все они были накрыты листками ацетатного волокна.
– Что это такое? – спросил Картер. – Рукописи из района Мертвого моря?
Эзра не ответил. У Картера вдруг мелькнула мысль: «О боже! Это так и есть!»
Он посмотрел на Эзру. Тот выдержал его взгляд, и в его глазах Картер увидел искры дерзости и гордости.
– Но как… Каким образом они к вам попали?
– Скажем так: я их нашел. Они должны были принадлежать мне.
Картер не удержался и, подойдя ближе, стал рассматривать один из фрагментов свитка. Трудно было найти человека, который, как он, настолько привык иметь дело с древностями, но то, что он видел перед собой, его поразило. Он никогда не видел таких старинных документов, насколько ему было известно, их попросту не существовало. Тот фрагмент, который он разглядывал, был покрыт плотно стоящими непонятными значками, написанными лиловыми чернилами, такими темными, что они казались почти черными. Картер перешел к чертежной доске и понял, что Эзра работает над соединением других фрагментов древнего свитка.
– О чем здесь написано?
– Как видите, я пока в процессе работы. Но здесь много разного: рассказы, откровения… пророчества.
Картер склонился ниже к фрагментам, разложенным ни чертежной доске.
– Это папирус?
– Нет, – ответил Эзра. – Это что-то другое. Но если учесть ближневосточное происхождение этого материала, вряд ли это рисовая бумага. Скорее всего, что-нибудь вроде пергамента, изготовленного из козьей, овечьей, бычьей или верблюжьей кожи.
– Похоже, вы еще не знаете точно, что это за материал.
– Верно. И я думал, что вы сможете мне в этом помочь.
Картер удивленно посмотрел на Эзру – не шутит ли тот, но нет, он явно не шутил.
– Но откуда мне знать? – пожал плечами Картер. – Это не совсем моя сфера деятельности.
– Но у вас в Нью-Йоркском университете есть лаборатория. У вас есть доступ ко всей обычной и цифровой технике – к радиоуглеродному датированию, например. Уверен, вы можете провести и молекулярный анализ ткани. – Эзра встал рядом с Картером и указал на фрагмент свитка, более ярко освещенный лампой. – Видите? У этого материала есть структура. Вполне возможно, что она пористая, как кожа животного. Но какого животного – я не знаю. Не знаю также, из чего изготовлены чернила. – Он посмотрел на Картера. – Но если бы вы смогли провести ряд лабораторных исследований, то могли бы это определить.
– И это бы вам помогло?
– В моей работе? Еще как! Если бы я узнал, из какого материала изготовлен свиток и каков его возраст, я сумел бы еще очень многое о нем выяснить.
Картер сделал шаг назад.
– Если это так важно, почему вы сами не нашли какое-то место, чтобы провести эти лабораторные исследования?
Эзра отвел взгляд. Картеру показалось, что он мысленно репетирует свой ответ.
– Этим материалом я владею совершенно законно, но есть определенные власти и здесь, и в других местах, которые могут это оспаривать.
«Н-да… – подумал Картер, – дела у этого парня совсем не простые».
– А за моей деятельностью в настоящее время осуществляется строгий надзор, – добавил Эзра.
«Видимо, он имеет в виду, – догадался Картер, – ту самую „реабилитационную бригаду“, о которой упомянула его мачеха». Что бы ни произошло с Эзрой, он явно влип по самые уши. Картер обвел взглядом рабочую комнату Эзры. По полу были разбросаны книги и бумаги. Картер заметил, что Эзра разместил свои инструменты и химикаты на старом ящике для игрушек, чтобы создать удобное рабочее пространство. Как ни странно все это выглядело, Картер вынужден был признаться в том, что мгновенно почувствовал, как знакома ему эта обстановка. И человек, который так обустроил свое рабочее место, тоже сразу стал ему ближе. Комната Эзры напомнила ему о собственных импровизированных кабинетах и лабораториях. Несмотря на то что Эзра Метцгер явно не испытывал нужды в деньгах, он был одним из тех упрямых эксцентриков, которым обычно удавалось, словно жучкам-древоточцам, проложить себе путь в университетскую среду, но потом они доживали свои дни в безвестности в этих самых проделанных ими ходах. Он с сердечной теплотой относился к интеллектуалам-неудачникам, люди этого типа были очень хорошо знакомы Картеру, возможно потому, что он знал, как опасно близок сам со всеми своими экспедициями и доморощенными теориями к тому, чтобы превратиться в одного из них.
– Даже если бы я согласился сделать для вас то, о чем вы просите, – сказал Картер, – а я не говорю, что я могу это сделать, то, скажите на милость, как, на ваш взгляд, это будет выглядеть? Вы хотите, чтобы я явился в лабораторию и развернул один из этих свитков?
– Нет, я понимаю, что так сделать вы не можете, – с готовностью откликнулся Эзра, чувствуя, что он на пути к победе. – Вам понадобится всего лишь крошечный кусочек свитка, и я его для вас уже приготовил. – Он показал Картеру небольшой полиэтиленовый пакетик, внутри которого лежал маленький фрагмент свитка. – Этого должно хватить для анализов – и честно говоря, это самое большее, чем я готов пожертвовать.
Картер взял пакетик и поднес его к свету: клочок свитка, лежавший внутри, имел длину около дюйма и ширину примерно три четверти дюйма. Но Картер знал: Эзра прав, этого действительно могло хватить для проведения лабораторных исследований (если, конечно, Картеру удалось бы добиться, чтобы эти исследования кто-то провел). Наверняка не так просто будет объяснить, каким образом к нему, палеонтологу, попал в руки такой материал и зачем ему нужны результаты лабораторных анализов.
Однако Картеру и прежде случалось выполнять странные просьбы.
Только сейчас он вдруг вспомнил о том, что до сих пор даже не позвонил в лабораторию по поводу окончательных результатов исследования пробы, которую они с Руссо взяли с окаменелости. Столько всего ужасного произошло за последнее время: взрыв, смерть Билла Митчелла, Руссо в больнице, что Картер начисто забыл о работе. На самом деле он уже привык к мысли о том, что окаменелость безвозвратно исчезла при взрыве, думать так было легче. Но ведь все обстояло не совсем так, верно? Существовал крошечный фрагмент окаменелости и такой же маленький кусочек породы. Немного, что и говорить, но сейчас Картер должен был благодарить судьбу и за это. Пора было заглянуть в биомедицинскую лабораторию.
– Знаете, подобные лабораторные исследования кое-чего стоят, – заметил Картер. – Думаю, немало.
– Сколько бы это ни стоило, – заверил его Эзра, – я оплачу все расходы.
Судя по тому, что успел увидеть Картер, финансовых проблем у Эзры, пожалуй, действительно не было. Но когда он уже был готов убрать пакетик с фрагментом свитка в верхний карман рубашки, Эзра остановил его.
– Тепло вашего тела ему противопоказано, – предупредил он.
– Но как же мне тогда нести это? – спросил Картер.
Эзра посмотрел по сторонам и нашел белый почтовый конверт.
– Положите сюда и несите в руке или наружном кармане куртки.
Картер послушно уложил пакетик в конверт и запечатал его. В этот момент у него было такое ощущение, что он невольно под чем-то подписался, как будто заключил с Эзрой некий договор, и ему даже не хотелось обдумывать смысл этого договора. Но с другой стороны, именно сейчас в его жизни было так много всего, над чем бы ему совсем не хотелось думать. Возможно, он вел себя глупо: может быть, им руководило желание помочь человеку, а может, он просто пытался доказать, что он, вне всяких сомнений, не относится к когорте упомянутых Эзрой узколобых ученых. «Допустим, я хочу это доказать, – подумал Картер, – но кому? Эзре или самому себе?»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Ариус почуял ее еще до того, как она вышла из дома. На него нахлынул запах гиацинтов, к которому примешивался менее заметный, но еще более влекущий аромат. Аромат красоты, молодости и… желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47