Владимир Дмитриевич Михайлов
Ночь черного хрусталя
(Милов - 1)
Весь мир переживает экологическое бедствие. Отравлена земля, вода и воздух, все чаще рождаются дети, которые не могут дышать атмосферным воздухом. Их содержат в специальных кислородных камерах на территории Международного научного центра ООН в Намурии.
Сотрудник Интерпола Даниил Милов расследовал дело о контрабанде наркотиков и оказался на территории этого европейского государства. В это время под лозунгами борьбы за природу в Намурии произошел государственный переворот и к власти пришли фашисты. Они остановили заводы, взорвали плотину, начали убивать ученых…
* * *
- Доктор Рикс! Срочно - город! ОДА!
Женщина выхватила из кармана халата плоскую коробочку коммутатива. Нажала кнопку.
- Доктор Рикс? - Голос в коробочке казался сплющенным. - Снова ОДА! Девочка, роды проходили нормально…
Женщина опустила веки - может быть, чтобы никто не увидел в ее глазах отчаяния. Но голос ее в наступившей мгновенно тишине прозвучал спокойно, почти безмятежно, как если бы ей сообщили - ну, что лампочка в прихожей перегорела, например; только свободная рука непроизвольно сжалась в кулак:
- Что же вы предприняли?
- Сразу же, по инструкции, дали кислород. Затем…
Она слушала еще несколько секунд.
- Пока дышит нормально. Однако…
Она перебила:
- Готовьте к перевозке. Сейчас к вам вылетит вертолет.
- Доктор, хотелось бы… Видите ли, ее отец - Растабелл.
Она знала, кто такой Растабелл.
- Не волнуйтесь, все будет отлично.
Рука с коммутативом медленно опустилась, бессильно повисла, но лишь на секунду.
- Доктор Карлуски, разрешите…
Он кивнул головой с узким, морщинистым лицом.
- Разумеется, доктор Рикс. Я уверен - это вчерашний выброс; следовало ожидать…
На несколько мгновений выдержка изменила ей:
- Шесть наших обращений к этому их правительству, шесть успокоительных ответов - и все на бумаге, только на бумаге… В конце концов, это же их дети, а не мои!
- Ну, что вы, - сказал доктор Карлуски, стянув морщины в улыбку. - Правительства всегда бездетны. Хорошо, что у нас еще есть термобоксы.
- Еще три, - ответила она уже в дверях. - Что будет потом - не знаю…
- А кто знает? - сказал доктор Карлуски ей вслед.
Что будет потом, не знал никто. Ни здесь, в Международном Научном Центре ООН, располагавшемся в уютном (по привычке его продолжали считать уютным) уголке Европы, в Намурии, ни, пожалуй, во всем мире.
Правда, не было уже той растерянности, что сопутствовала первым подобным случаям - сперва вовсе непостижимым, потому что младенцы рождались вроде бы совершенно здоровыми, были они доношены, выходили правильно, не было ни удушения пуповиной и никаких других бед из числа тех, что подстерегают еще не родившегося. Вскрытия показывали, что дети были совершенно нормальными - только их крохотные легкие выглядели как бы сожженными если не кислотой, то удушливым газом. Ведь ничего, кроме воздуха, каким все дышат, не содержалось в родильных залах. Все дышат, а эти вдруг не захотели: один, другой, третий, четвертый - и, как говорится, пошло. Не только в Намурии, хотя небольшая страна эта оказалась одной из первых, и не только в Европе. Другая закономерность, правда, прослеживалась: чем ближе к большим промышленным районам, тем чаще такие случаи происходили, потому что тем меньше оставалось в этих местах того, чем можно дышать. Отказ Дышать в Атмосфере - вот что такое ОДА.
И в самом деле: можно ли было называть старым и легким словом «воздух» нынешнюю смесь кислорода и азота со всеми теми неисчислимыми добавками, какими обильно обогащала ее цивилизация: продуктами сгорания твердого, жидкого и газообразного топлива в цилиндрах и камерах автомобилей, тепловозов, теплоходов, самолетов, энергостанций, заводов и фабрик, ракет, или просто на месте добычи; отходами промышленности - химической прежде всего, но не только; продуктами сжигания мусора; тончайшей цементной, фосфатной и другой всякой пылью; отходами горнодобывающей и горнообрабатывающей промышленности? Да что перечислять - тут впору заводить Черную книгу, чтобы на множестве ее страниц всерьез заняться поименованием всего того, чем мы за десятилетия усовершенствовали наивно-примитивную стихию, а здесь не место для этого. Добавим только, что уже не воздухом, конечно, была эта смесь - скорее уж следует называть ее «Аэрозоль-ХХ» - по номеру нашего благодатного столетия и по ее физической сущности.
Не будем здесь говорить и о том, что не одна только атмосфера подверглась подобному «обогащению», но и вода, и поверхность земли, и недра ее, да и ближний космос, пожалуй, тоже; попытаемся лишь назвать этот процесс приспособления природы к человеку самым пригодным для этого словом вместо существующего для этой цели бодрого термина «техническая цивилизация» - словом этим будет война, и не просто война, но гражданская. Потому что только на войне убийства происходят не исподтишка, но явно, и почитаются не за преступление, но за подвиг - не так ли поступает цивилизация с природой? И не подвигом считали мы разве все достижения вышепоименованной? Подвигом, несомненно; и гордились, и подвигали на дальнейшее в том же духе. Итак, война. А почему гражданская? Потому что в гражданской войне народ уничтожает сам себя, для народа гражданская война - форма самоубийства или борьба если уж не до смерти, то самокалечения во всяком случае. Но разве природа и человек - не один народ по имени «Жизнь на Земле»? И то, что происходило и все еще происходит в процессе цивилизации, не есть ли война одной части народа против другой, война регулярной армии людской цивилизации против партизанских операций порядком уже разозленной природы? Гражданская война, да.
Не вчера это уже стало ясным. И не вчера впервые были произнесены власть предержащими во всех концах планеты правильные и достойные слова относительно пресечения, недопущения, исправления, восстановления… Так клянется алкоголик: вот сегодня еще выпью, а с завтрашнего дня - завяжу! Так обещает сам в себе запутавшийся человек: с понедельника начну новую жизнь! Сколько завтрашних дней прошло, сколько понедельников… Ты еще дышишь, человек? Ну живуч, прямо сказать…
Кто как, впрочем. Кому сейчас, скажем, семьдесят - тем дышится легче. Было время адаптироваться: родились-то они тогда, когда дышать было куда проще. Нет, конечно, двести или две тысячи или двадцать тысяч лет назад воздух был еще чище. Но даже семьдесят лет назад над полями и в лесах еще держалась благодать, с неба не лились еще желтые, а то и радиоактивные дожди, а поля и грядки удобрялись более по старинке, навозцем. Так что хоть в детстве подышали вволю, а потом приспосабливались понемножку. Тридцатилетние, особенно горожане, - уже другой коленкор: вдыхали аэрозоль с младых ногтей, хотя не столь еще густой, как нынче. Ну, а теперь и вовсе не осталось населенных мест, куда не проникли бы механизмы и химикаты. И вот в разгар научно-технической революции, грозившейся привести благодарное человечество к полному познанию всего на свете и безмятежному благоденствию, детишки как-то уж и вовсе хлипкими стали входить в сей мир - юдоль не слез, но небезвредных отбросов.
Воздух, как и вода, на всей планете пришли потихоньку к одному знаменателю: природа не знает границ ни для добра, ни для зла. Естественные компенсаторы и фильтры первыми не выдержали нагрузки, тем более, что оставалось их все меньше; они были природными богатствами, которые человек транжирил вместо того, чтобы разумно жить на проценты. И вот наконец и он, наиболее приспособляющаяся (за исключением разве крысы, клопа или таракана) часть природы, исчерпал, похоже, свои резервы адаптации и выносливости. Так что к тому дню, с которого началось наше повествование, на всех материках уже не на сотни, а, по статистике Всемирной Организации Здравоохранения, на тысячи шел счет представителям разумного вида, при рождении требовавшим для дыхания первобытно-чистого воздуха - или вовсе отказывавшимся жить. То ли мутантами они были, то ли спираль развития снова вышла на такую вертикаль - но так вот получилось.
Сперва, как уже сказано, растерялись. Но теперь научились крохотных бунтовщиков сберегать: помещали в герметические боксы, куда подавалась приемлемая для младенцев дыхательная смесь, с ароматом хвои даже. Кормить их тоже приходилось с самого начала искусственными составами из натуральных (по возможности) продуктов. И дети жили, словно драгоценные экспонаты музеев, за броневыми стеклами. Старшему из них во всем мире шел сейчас четвертый год. Самая младшая - вот только что родилась, при нас, можно сказать.
Что будет потом - это, конечно, не только доктора Рикс интересовало, не одну лишь эту молодую, красивую и (под белым халатом) несколько даже вызывающе одетую женщину, но и людей не столь уже молодых, строго одетых и занимавших куда более высокие, а порой даже и высочайшие уровни в мировой иерархии. Но как-то всегда оказывалось, что «сегодня» было важнее чем «потом». Мир все усложнялся, но дышать не становилось легче. Что же касается людей, общества, человечества, то с ним было, как с ядерным реактором: работает и взорваться вроде бы не должен. Но - может.
- Вызывает клиника Научного центра. Вертолет прибыл?
- Да, доктор Рикс, благодарю вас, только что погрузили малышку. Но господин Растабелл очень встревожен. Он…
- Успокойте его.
- Доктор Рикс, а не могли бы вы лично поговорить с ним? Вы специалист, да и американская медицина…
- Позвоню ему, как только дитя окажется у нас и я осмотрю его.
- И еще одна просьба, доктор: если…
Пол под ее ногами ощутимо дрогнул; звякнули инструменты в стеклянных шкафчиках, колыхнулась вода в стеклянном сифоне, листок бумаги спланировал со стола и закачалась подвешенная к абажуру настольной лампы куколка: фантастический астронавт-десантник с бластером наизготовку.
«Физики стали слишком много позволять себе, - мельком подумала женщина. - Совершенно не считаются с тем, что у нас - дети».
- Да, я слушаю: какая просьба? Алло! Вы меня слышите?
Но телефон молчал.
- А теперь, доктор, вопрос на засыпку…
- Честное слово, Гектор, у меня не осталось ни секунды. Надо проверить, как новенькая дышит в боксе, затем…
- Что же, я могу брать интервью не только на бегу, но и стоя на голове. Скажите: вот вы спасаете этих несчастных. Но что ожидает их потом? Герметичные дома, конторы, цеха, города? Или вы надеетесь научить их дышать той гадостью, какой дышим мы?
- Это задача для ученых. Я всего лишь врач.
- Их становится все больше - это, видимо, не случайно. Не опасаетесь ли вы, что в один прекрасный день общество возмутится - с непредсказуемыми последствиями?
- Это не мои проблемы, Гектор. Наше дело - убедить власти в том, что надо срочно принимать меры не на словах, а на деле, иначе человечеству грозит гибель в недалеком будущем.
- Какие меры вы считаете необходимыми?
- Любые, которые могут привести к очищению среды. За подробностями обращайтесь в «Грин пис».
- Вы верите в возможность таких мер?
- Я оптимистка. Ну, все, на этом - наилучшие пожелания.
- А у меня еще целая связка вопросов. Чем вы заняты сегодня вечером? Что, если я навещу вас дома, в городе? Ваш муж ревнив?
Она усмехнулась.
- Вечером я приглашена на вечеринку - тут рядом, в Сайенс-виллидж.
- И пойдете?
- Почему бы и нет? А вообще, на возникающие вопросы человек должен находить ответы сам.
- Браво, это я использую. Что же, раз так - мчусь в город, к Растабеллу. Думаю, что они вот-вот начнут атаковать правительство всерьез - теперь, когда он пострадал, так сказать, лично. Но сперва забегу к нашим сейсмикам: они, кажется, что-то такое засекли.
- Был какой-то странный толчок. Но землетрясений тут не бывает…
- Город все еще не отвечает, доктор. Глухо.
- Когда телефон исправят, разыщите меня - я обещала позвонить Растабеллу. Буду у себя до шести, сестра Ибарра.
- Непременно, доктор.
«И в самом деле, пойду на вечеринку, - подумала она, направляясь к блоку термобоксов. - И не устою. Не стану больше сопротивляться ему. Да и чего ради? Пусть несерьезно, пусть быстролетно - но хоть что-то, иначе совсем завяну… А в обаянии ему не откажешь. Отбиваться я буду, но не очень убедительно. Пусть Моран удлинит список своих побед - на самом деле это ведь я решила так, не он…»
- Рад видеть вас, фрау доктор!
Еще долю секунды она внутренним взором созерцала неотразимого Морана, хотя поздоровавшийся с нею здесь, в коридоре, человек был полной его противоположностью: невысокий, округлый, с редкими, прилизанными волосами, и одет он был с аккуратностью клерка, хотя чиновником как раз не был.
- А, господин инженер! Почему вдруг «фрау»? Что за противоестественная смесь? Впрочем, мы в чем-то напоминаем Вавилонскую башню, может быть, вы и правы…
Инженер смутился:
- Сам не понимаю… Наверное, потому, что я только что разговаривал с профессором Ляйхтом - он предпочитает свой родной язык.
- Вы были у нас?
- Лишняя проверка никогда не мешает. Теперь я могу поручиться: вашу новую маленькую милую пациентку электроника не подведет.
«Сентиментален, как всегда, - подумала она. - И, наверное, примерный супруг и отец. Хотя нет - он, кажется, как раз бездетен».
- Я очень благодарна вам за внимание к нашим детям. Но не стану задерживать: вы, конечно, спешите, как всегда, к вашей очаровательной жене.
- Увы, на сей раз я увижу ее лишь через несколько часов. Я обещал профессору Ляйхту вечером посмотреть его персональник у него дома, в поселке.
- В Сайенс-виллидж? Как же она перенесет целый вечер без вас?
- Я предупредил ее еще до того, как замолчали телефоны. Почему это, как вы думаете?
- Понятия не имею. Так почему же?
- Я и сам не знаю. Она, я думаю, раньше ляжет: очень устает в последние дни, необычайно много работы в конторе мистера Рикса…
«Особенно для секретарш, - подумала она, по-прежнему приветливо улыбаясь, - пригожих собой, сверхурочной работы. Сукин сын!»
- …Впрочем, что я вам объясняю: вы наверняка знаете о делах вашего мужа намного больше моего.
1 2 3 4