Типографы уже делали оттиски первых страниц его труда.
Президент Международного конгресса географов в Париже, вице-адмирал де ла Ронсиер, писал Пржевальскому: «Важные открытия, сделанные Вами во время путешествия по Монголии и стране тангутов, признаны международным жюри достойными исключительной награды. Благодаря Вам успехи в географии этих земель имеют настолько важное значение для науки, что отличия, предусмотренные в уставе общества, не могут соответствовать Вашим заслугам».
Министерство народного просвещения Франции дало Пржевальскому звание почетного сотрудника и возложило на его широкую грудь «Пальму Академии» – знак из двух золотых ветвей, пальмы и лавра.
Но ему милей и роднее ветви родной сосны, стучавшие в окна лесного дома. Вот теперь настала очередь Пржевальского рассказывать седой Макарьевне чудесные сказки о далеких странах. Так он отдыхал в Отрадном, готовясь к новому походу.

В КАМЫШАХ ЛОБНОРА

Пржевальский знал, что каждый шаг его по пустыням и гиблым плоскогорьям отдается грозным эхом в тайных покоях начальника топографической службы в Индии генерала Уокера. Ведь не зря же сказочный гыген из Тибета летал на волшебном коне в Шамбалын. В жизни это обстояло гораздо проще: английские резиденты копили сведения о Пржевальском и следили за его прямыми дорогами.
Великий Охотник собрался в новое странствие, оплакав смерть Николая Ягунова, погибшего в волнах Вислы в Варшаве. Новым спутником оказался Федор Эклон, юный офицер Ростовского гренадерского полка. Эклон разделял исполинские планы своего начальника – дойти до Лобнора, Лхасы, спуститься на юг до истоков Брахмапутры и Инда, взойти на Гималаи, перезимовать в Лхасе, а там двинуться в пределы Индокитая через узкие долины рек Иравади и Салуэна. Туда, в тропическую Азию, где на берегах Салуэна живут еще неведомые племена, те, которые устраивают капища на качающихся огромных глыбах песчаника, куда можно подняться только по тонким, нескончаемым бамбуковым лестницам, поющим, как струны.
Британцы в то время еще не прибрали к рукам страну нефритовых копей – Верхнюю Бирму. Верховья Иравади и Салуэна не были исследованы никем, и там, где Китай смыкается с Бирмой, лежали пустынные области.
Такие мечты рождались в Отрадном, где Пржевальский и Ф. Л. Эклон наперебой рассказывали друг другу о пальмовых ветвях, нефритовых недрах, бешеных волнах мутной реки Иравади. Мать Великого Охотника и нянька Макарьевна с затаенным страхом прислушивались к речам Пржевальского. Куда еще теперь пойдет он на верную гибель?
Он склонялся над картами. Вот когда они побывают в Лхасе, после этого в пальмовые страны придется двигаться вдоль северной стороны Гималаев.
Но не зря прилетная иволга на берегах Ханки пропела ему когда-то песню лиановых лесов! На рабочем столе Пржевальского лежала новинка – только что вышедшая книга британца Г.-В. Беллью «Кашмир и Кашгар».
Сосны Отрадного гулко трещали от мороза. Через светлые сугробы в Отрадное спешил из соседнего имения портупей-юнкер Евграф Повало-Швейковский. Портупей-юнкер, знавший Пржевальского давно, просился в экспедицию, и Великий Охотник взял с собой соседа по Отрадному.
Двадцать тысяч патронов, сто пудов научных и иных грузов, целый обоз в пятнадцать почтовых лошадей – вот как отправились они из Отрадного в Индокитай!
Москва, Пермь, Омск, Семипалатинск, Верный, Джаркент, Хоргос на западнокитайской границе – таков был начальный путь. (Вдоль берега гремучего Хоргоса в 1869 году бродил Верещагин, разглядывая город Чимпандзи, лежащий на том берегу Серебряной реки.)
Пржевальский, Эклон, Повало-Швейковский, Иринчинов, Чебаев и трое семиреченских казаков двигались из Верного на Кульджу. Двадцать четыре верблюда, четыре лошади – впервые у Пржевальского был такой большой караван.
Богатейший Илийский край начиная с 1865 года был разорен войсками богдыхана. Когда дунгане вынули из ножен свои узорчатые мечи и восстали против цинских угнетателей, к ним присоединились их единоверцы-уйгуры – «таранчи» («тарапчи» по-маньчжурски означает «землепашец»), как их тогда называли. Это племя тюрков когда-то было выселено цинскими властями из Восточного Туркестана, с Притаримских земель, в Илийскую долину. Править Илийским султанатом стал некий Абиль-оглы. Свой султанат уйгуры задумали основать в Кульдже и на этой почве рассорились с дунганами. Дунгане учредили Дунганское ханство на землях Урумчи и Тарбагатая. Илийский край лежал в развалинах, и за пять лет успели зарасти травой и бурьяном площади самых богатых городов. Во всем Илийском крае осталось всего сто тридцать девять тысяч человек. (До этого население исчислялось в два с половиной миллиона жителей!)
В 1871 году в Илийскую страну были введены русские войска. Население встречало русских как избавителей. Когда через десять лет Кульджа была возвращена Китаю, множество уйгуров и дунган изъявили желание переселиться в Россию. Их просьба была удовлетворена.

Пржевальский обгонял на своем пути русские подводы и русских всадников, скачущих в Кульджу. Кости, пепел и комья сухой глины покрывали улочки Чимпандзи, что находилась правее дороги, за крепостью Никан-Кара. Удоды вили гнезда в развалинах Чинча-ходзи, а город Баяндай ощерился остатками крепостных стен, над которыми уже поднялись ветви молодых деревьев.
При переправе через Хоргос на середине реки перевернулись две большие телеги с тяжелыми грузами. Пржевальский выругался, оглядел подводы и, сменяя гнев на милость, широко улыбнулся. Все-таки у него большой караван! Экспедиция снаряжена хорошо.
Сам он ехал на этот раз в удобном тарантасе. Лошади шли бойко, мелкой рысцой, – с каждой верстой все ближе Старая Кульджа.
Скоро путники увидели огромную городскую стену, такую широкую, что по ее гребню могли проехать рядом два всадника. Кульджа открылась вся в алом мареве цветущих маков, в облаках желтой пыли, пронизанных солнечными лучами. По улицам Кульджи ходили русские. Рослый семиреченский казак отдал Пржевальскому честь. Караван путников брел по зеленым садам, мимо мусульманских храмов, построенных, как буддийские пагоды. Кое-где были возведены русские дома. Очень непривычными казались вывески на русском языке. Здесь жило до тысячи семиреченских казаков, офицеров, чиновников, солдат, купцов. Цветущий город стоял одиноко среди пустынь, где в заросших арыках белели человеческие кости. Заброшена и забыта была когда-то могущественная Новая Кульджа, она же Или. В ней среди руин жило всего-навсего два дунганина.
Долина Кунгеса огласилась бранью Великого Охотника. Он убедился в том, что два новых казака слишком ленивы и нерадивы, и немедленно дал им расчет. Вскоре пришлось расстаться и с портупей-юнкером Повало-Швейковским. Оказалось, что нежное домашнее воспитание, полученное портупей-юнкером, мешало не только Повало-Швейковскому, но и всему делу лобнорского похода. Пржевальский дал юнкеру восемьсот рублей на обратный путь. Скатертью дорога!
Вскоре они очутились на плоскогорье Юлдуз – в Стране Звезды, где в самом сердце Тянь-Шаня, на богатых травой и фазанами необозримых лугах, блестели воды звездообразных озер. По Юлдузу бродили кочевые торгуты, люди в халатах, похожих на подрясники, с тяжелыми огнивами па поясах.
Пржевальский сетовал на судьбу: четвертый по счету спутник покидал его. Проводник Тохта Ахуп, курлинец, заявил, что он не может идти дальше: его земляки не простят ему того, что он вел чужеземцев от Кульджи к Юлдузу...
Вскоре на урочище прискакали всадники – гонцы Якуб-бека Бадаулета Кашгарского, властелина призрачного мусульманского царства, созданного в Восточном Туркестане.
После дунганского восстания, ухода китайцев из Восточного Туркестана, недолгого султанатства Абиль-оглы в Кульдже, хитрый и осмотрительный кокандец Якуб-бек завладел Кашгаром. Он заставил своих подданных называть себя Бадаулетом, что означало «Счастливый», а свое царство – Семиградьем или Джитышаром. Якуб-бек объявил себя... вассалом турецкого султана и стал мучительно думать, как ему теперь поладить с Англией и Россией? Вероятно, Якуб-бек не раз перетряхнул на своей короткой ладони горсть кумалаков – темных бобов для гадания.
Якуб-бек разыгрывал просвещенного государя, дважды принял английское посольство. Эту страну в Восточном Туркестане представлял британец Т.-Д. Форсайт, опытный служака пенджабской выучки.
Остальные иноземцы редко отваживались посещать Восточный Туркестан. Всем была памятна печальная история Адольфа Шлагинтвейта, которого послал в Кашгар Гумбольдт. Шлагинтвейт проник в Кашгар из Индии в 1857 году, и с тех пор о нем ничего не было известно. После него британский топограф В.-Р. Джонсон дошел до Хотана – Города Небесного Камня (нефрита), как называли его китайцы. Топограф благополучно возвратился обратно и написал книгу о Хотане. Затем в 1868 году Джонсона сменили другие британцы – чайный плантатор Р.-Б. Шау и некий Гевард. Плантатор остался в живых, но Гевард разделил судьбу Шлагинтвейта. Но как погиб смелый, посланец Гумбольдта?
Пржевальский как бы видел перед собой худого подтянутого русского офицера, но с азиатским разрезом глаз и желтыми скулами. Это – Чокан Валиханов. Он через год после гибели Шлагинтвейта двинулся в Кашгар вместе с купеческим караваном. Караван брел по дорогам Семиградья. Валиханов терпеливо изучал неизвестную страну. На время было забыто все – встреча с опальным Ф. М. Достоевским в Семипалатинске, любимые книги, занятия в омской библиотеке, где Чокан изучал Азию. Оставлены все навыки и привычки городской жизни, – и кто бы узнал русского офицера в этом свояке караванного старшины? Чокан упорно шел по следам Шлагинтвейта, стараясь разузнать подробности его гибели.
Ч. Ч. Валиханов был потрясен, услышав рассказ о смерти человека, прошедшего Гималаи. Когда Шлагинтвейт спустился в долины Кашгара, он узнал, что страна находится под властью жестокого и мстительного ходжи Валихана-тёрэ. Избавившись на время от власти богдыхана, кашгарский народ стал игрушкой в руках исступленного тирана. Кашгарлыки заперлись в крепости города Кашгара и с ужасом смотрели, как вокруг осажденной страны все теснее и теснее сжималось кольцо войск богдыхана. Валихан-тёрэ в это время казнил своих подданных и курил гашиш. Зеленый дым застилал ему глаза, когда кашгарлыки привели высокого человека, пришедшего из Индии. Кашгарцы говорили, что европеец мог бы дать им совет о том, как лучше обороняться от китайцев. Ходжа попросил у пришельца его бумаги, но Шлагинтвейт ответил, что пакеты он отдаст только хану Коканда, к которому он везет почту из Бомбея. Ходжа вскочил с хотанского ковра, выронив из рук кальян, и подозвал палачей. Шлагинтвейта тащили, скрутив руки, по тесным улицам мусульманской части города, гнали через широкую площадь с новой мечетью. За земляной стеной смертник увидел пирамиду, сложенную из отрубленных голов.
Валихан-тёрэ любил приезжать сюда изо дня в день и смотреть, насколько выросла эта пирамида. Адольф Шлагинтвейт в последний раз вдохнул воздух Джитышара. Его повалили на землю, поднялся меч палача. Голову казненного утвердили на вершине страшной пирамиды.
Но Валихану-тёрэ не суждено было царствовать в Кашгаре. Испытав на себе гнев народа, ходжа бежал в Коканд. Китайские войска взошли на ледяной перевал Музарт. Кашгарлыки понесли жестокую расплату за все то, что успел натворить Валихан-тёрэ.
Чокан Валиханов, возвратившись в Верный, привез дневники с богатейшими записками о жизни Кашгара и истории свирепого царствования курильщика гашиша Чокан написал «Очерки Джунгарии». Василий Верещагин узнав подробности о смерти Шлагинтвейта, набросал эскизы пирамиды из человеческих черепов. Так родилась знаменитая картина «Апофеоз войны».
Чокан Валиханов приехал в Петербург, получил признание Русского географического общества, изучил европейские языки и засел вновь за книги о Центральной Азии. Он готовился к новым подвигам. Но Чокан не смог осуществить их. Заболев чахоткой, он уехал в родные аулы. Чокан жил в ковыльных степях до 1865 года. Он умер на ложе из войлока, обессиленный тяжким недугом.
Пржевальский и Чокан оба были избранниками П. П. Семенова-Тян-Шанского. Пржевальский двигался той же дорогой, по которой шел Чокан Валиханов, – через Тянь-Шань, открытый Семеновым.
Чем-то встретят теперь Пржевальского во владениях преемника Валихана-тёрэ – Якуб-бека Бадаулета: кинжалом, отравленным яблоком, глинобитной ямой – тюрьмой или мечом плечистого палача?
Сын муллы Мир-Латиф-бека из кишлака Кучкек, пятнадцатилетний Якуб, был приближенным крупного военачальника Гедайбая. От этого покровителя Якуб перешел в руки другого «парванчи» – кокандского генерала Нар-Мухаммеда. Служа под знаменами Коканда, Якуб получил чин юзбаши – начальника сотни конников. Во время осады Ташкента казахами Якуб-бек попал в плен к кочевникам. Но ему удалось бежать из-под стражи. Он явился к Мухаммеду и вскоре получил от него уже генеральский чин «пансад-баши» и должность коменданта Чиназской крепости. Вскоре он был переведен в Аулпе-Ата, а затем в Ак-Мечеть. Но о Якуб-беке быстро вспомнил его покровитель Нар-Мухаммед. Парванчи вызвал Якуба в Ташкент, и он стал первым советником кокандского военачальника.
Милости одна за другой сыпались на голову Якуба. В Ташкенте он сделался «беком дур-баши». Это нечто вроде генерал-интенданта. В то время в Коканде начались беспорядки. Якуб-бек был тут как тут. Он вошел в Коканд с большим войском и усмирил мятежников. Он возвел на кокандский престол Худояр-хана. Новый владетель сделал Якуба правителем города Ходжента. Но Якуб-бек вместе с бухарским эмиром и беками Ура-Тюбе и Хатырчи окружил своего благодетеля Худояра паутиной тайного заговора. Хан вовремя узнал об этом. Он послал двести всадников взять Якуба. Но тот сбежал из Ходжента в Ура-Тюбе. Правитель города помог своему сообщнику добраться до Бухары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17