Это был одиночный номер в здании, облюбованном пенсионерами и мышами. Диван в гостиной служил Бернарду кроватью, которая иногда по ночам опять норовила превратиться в диван. В ванной, где Бернард перед визитом к Ли-Шери перекрашивал волосы, сиденье унитаза пестрело пятнами от сигарет. Бачок весь проржавел, а занавески были перепачканы сажей. Среди других достоинств номера стоило упомянуть пауков, засаленные обои и настенный календарь – он был ужасно древним и искренне верил, что выходные могут выпадать на середину недели.
Облачившись в черный костюм, черную сорочку, черный галстук, черные носки и ботинки, Бернард сел за руль своего старенького спортивного «мерседеса» и выехал из центра. Дождь прекратился, но в небе низко висели тучи цвета кротового меха. Небо над Сиэтлом напомнило Бернарду о тюремных простынях. Сегодня мы можем сказать, что это был дурной знак.
Король, и королева собирались принять Бернарда в библиотеке. Воздух там был затхлым, зато на полу лежал очень редкий и дорогой белый ковер – белее белых голубей, белее зубной боли, белее, чем дыхание самого Господа Бога. Бернард не виделся с Ли-Шери уже почти две недели и решил тайно передать ей записку через Хулиетту. В записке он собирался попросить принцессу проявить изобретательность: «Пусть нас сожрут голодные страусята, если мы не придумаем какой-нибудь хитрый способ встречаться». В ожидании будущих тестя и тещи Бернард сел за письменный стол и принялся усердно выводить каракули. От волнения он опрокинул чернильницу, и ее содержимое оказалось на том самом белоснежном ковре. Лужа получилась изрядная. Пятно так и не вывели.
Думаете, королева Тилли проявила любезность и сделала вид, что ничего страшного не стряслось? Фигушки.
Она даже не пыталась скрыть свое крайнее неудовольствие. В ледяном молчании Тилли нервно гладила чихуахуа. Вечер проходил в тоскливом унынии. Неловкость и напряжение повисли в воздухе, как тучи в небе.
Чай подали в серебряном чайнике, чей носик когда-то кланялся Уинстону Черчиллю. Чай был превосходным, но гостю дико хотелось текилы. Король попытался завести беседу о баскетболе, потом о ежевике. Принцесса не поднимала на Дятла глаз. Через электрическое поле владевшего ими желания не пролетела бы и птица, не пробрался бы ни один побег ежевики. Ровно в девять с ухажером раскланялись. Чак хотел было проследить за ним, но потерял из виду, когда Бернард от досады включил сразу шесть сигнальных огней, из них два задних.
На следующий день Бернарду удалось дозвониться до Ли-Шери. Она сообщила, что королева Тилли безутешна и что ему нечего рассчитывать на повторное приглашение.
– Придумай что-нибудь, – попросила принцесса.
– Уже придумал, – отозвался Дятел. – Давай жить в цыганском шатре на маленьком острове у побережья Панамы. Я буду играть на губной гармошке и вплетать в твои косы листья коки.
– Не пойдет, – вздохнула Ли-Шери. – Ты должен загладить вину.
Через несколько дней Бернард купил две дюжины роз и вновь отправился на приступ Ежевичного Форта. Он знал, что король Макс уехал в клинику проверить сердечный клапан. Тем лучше. Бернард навестит королеву. Он заранее отрепетировал первые трогательные фразы. Ему было немного страшно. Он не успокоится, пока не загладит свою вину целиком и полностью.
Дверь открыла Хулиетта. В ее древних, как мир, глазах сквозила тревога. Она жестами объяснила, что Бернарду следует подождать в музыкальной комнате.
– О'кей, но я не захватил свою гармонику, – пожал плечами он. Хулиетта протянула руку за цветами, но Бернард сказал «нет» и вцепился в букет еще крепче. Он вошел в музыкальную комнату и уселся на кушетку.
В эту секунду он почувствовал под собой что-то теплое и услышал негромкий отрывистый щелчок-треск-хруст, как будто крокодильи челюсти схрумкали гигантскую пластинку рисовых чипсов. Бернард медленно поднялся. Крашеные волоски на его шее поднялись вместе с ним. На кушетке лежала любимая чихуахуа ее величества. Бернард нечаянно сел на собачонку и сломал ей шею.
Ему ничего не оставалось, кроме как поднять крышку рояля и запихать мертвую чихуахуа между струнами. Сверху Бернард навалил розы и закрыл крышку. Он ушел, не прощаясь.
Усни, о песик, вечным сном собачьим, твой лай теперь раздастся в садах иного мира, где фараонских кошек станешь ты гонять. В тот вечер Бернард Мики Рэнгл не смог ни спать, ни играть на губной гармошке. Любовь купила ему билет на поезд, без остановок летящий к темной стороне луны, а судьба этот билет прокомпостировала.
На этот раз Чаку повезло, и он сумел выследить Дятла. Желая утопить горе в текиле, Бернард нырнул в одно из заведений на Пионер-сквер, куда обычно не заглядывал, – гриль-бар «Ра», которым заправляли сплошь солнечные типы. Даже музыкальный автомат подпитывался ворованной солнечной энергией. Пока Бернард скармливал автомату монеты, надеясь, что Вэйлон Дженнингс поможет ему вернуться к реальности, Чак стоял в телефонной будке через дорогу и набирал номер ЦРУ. Агент на другом конце провода ликовал. Два дня назад Чак передал ему чайную чашку с отпечатками пальцев – когда-то эта чашка носила на себе следы пальцев Уинстона Черчилля, но теперь ее украшали только отпечатки Дятла.
– ФБР им займется, – сказал довольный агент. – Он столько лет делал из спецслужб посмешище. А потом наше ведомство определит степень его причастности к заговору с целью возвращения на трон короля Макса. Не выпускайте его из виду.
Через час Бернарда арестовали – всего за десять месяцев до того дня, как истекал срок давности по его делу. Когда агенты ФБР схватили его и потащили из бара, он громко кричал переполненному залу: «Не думайте, что меня поймали! Меня невозможно поймать!» Несмотря на это, администрация федеральной тюрьмы на острове Мак-Нил уже наводила чистоту в камере, из которой, по их заверениям, не смог бы выбраться и Гарри Гудини.
Вскоре и принцесса занялась уборкой своей мансарды. Ее комната превратилась в камеру, где она заточила любовь, в музей с пустыми стенами, посвященный тому, чего каждый из нас страстно желает и не может получить; посвященный печалям и радостям этого желания.
Возможно, это подходящий момент, чтобы уронить кристально чистую слезу, исполненную горькой радости; слезу, в которой неясно мерцает смирение и покорность. Обращу ваше внимание еще на одну деталь: подобно тому, как змей-искуситель грел на солнышке свои кольца, ожидая удобного случая, чтобы раскрыть самую страшную в мире тайну, так и пачка сигарет «Кэмел» терпеливо ждет своего часа. Скоро она появится на сцене и сыграет весьма неожиданную роль.

Интерлюдия
У «Ремингтона SL3» сменился цвет. Я выкрасил бестию в красный. Не спрашивайте почему. Для меня это единственный способ сладить с чертовой машинкой. По крайней мере внешне эффект довольно интересный. Я бы даже сказал, сногсшибательный. Почти эротичный. В эту самую минуту она дергается и колотится на моем столе – бесстыдно красная и дерзкая, как целый мешок засосов.
Может быть, новый цвет приведет и к внутренним переменам. Как бы там ни было, ей придется переваривать буквы, слова и типы предложений, с которыми еще ни одной пишущей машинке сталкиваться не приходилось. Сейчас поясню, в чем дело.
Однажды во время поездки на Кубу я обнаружил себя стоящим на пыльной автостоянке в окружении деревенских подростков, которые вежливо выпрашивали у меня квадратики жевательной резинки «Чиклетс». Если бы я знал, что для кубинцев «Чиклетс» – редкое лакомство, то непременно бы запасся парой-тройкой блоков на оптовом складе. Но в тот момент у меня при себе не было ни «Чиклетс», ни, как оказалось, слов, чтобы объяснить это детям.
Я всегда считал, что испанский глагол hablar означает «иметь», поэтому, говоря Si, hablo espanol («Я имею испанский»), вы подразумеваете «Я имею познания в испанском языке». Исходя из этого ошибочного суждения, я сказал симпатичным кубинским ребятам: No hablo Chiclets . В ответ те лишь вежливо улыбнулись. Только потом я узнал, что произнес фразу «Я не говорю на «Чиклетс».
Сперва я почувствовал себя ужасно глупо, но позже мне пришло в голову: а что, я ведь не соврал. Я же не говорю на чиклетс. Затем я подумал: а почему?
В последующие месяцы я учился разговаривать на чиклетс. Честно признаюсь, говорить на чиклетс проще, чем читать или писать. Тем не менее вполне вероятно, что на оставшихся страницах этой книги из-под моего пера неожиданно будут выходить целые главы на чиклетс. Сюжет прямо-таки просит этого. Надеюсь, «Ремингтон SL3» справится с задачей.
Зачем нужна луна? Правда ли, что рыжие – сверхъестественные существа? Как удержать любовь? Все эти, а также некоторые другие важные вопросы я собираюсь задать «Ремингтону SL3». Наша дуэль, как война магов, может длиться очень долго, и все равно исход ее останется неясным. Но если заново покрашенный «Ремингтон SL3» сумеет печатать на чиклетс, тогда у этой затеи есть шанс на успех. Я не перестаю возносить молитвы Элмеру, греческому богу клея.
Третья фаза
46
Когда истек положенный срок траура, королева Тилли обзавелась новой чихуахуа. Макс настоял на этом. Он просто не мог выносить рыданий супруги во время рекламы собачьей еды, а при взгляде на маленькую урну с прахом по спине короля бегали мурашки. В один прекрасный день он просто задул черные свечи и отвез Тилли в зоомагазин.
Найти замену любовнику-бунтарю оказалось гораздо сложнее.
Ли-Шери отказывалась видеться с Абеном Физелем. Она отказывалась встречаться с репортерами, которые день и ночь обрывали телефон в их доме. Репортеры не собирались расспрашивать принцессу о Дятле – ее роман с Бернардом до сих пор оставался в секрете, – их интересовали подробности насчет монархии Мю. Через два дня после ареста Бернарда журнал «Пипл» побил все рекорды по раскупаемости: гвоздем номера стало интервью с Ли-Шери. Прессе идея континентального монархизма, похоже, очень понравилась. Несколько членов свергнутых королевских родов тоже сочли ее достойной внимания. Даже король Макс, которого из всего многообразия природной среды волновали только ежевичные побеги, миллионами острых коготков царапавшие стены его жилища, решил, что это интересно. Он всячески поощрял дочь: советовал ей довести дело до конца, побольше общаться с журналистами, не избегать Абена Физеля. Ли-Шери была непреклонна. Она хотела видеть только Бернарда, но пока что власти тюрьмы Кинг-Каунти, где его держали до суда, отказывали принцессе в праве на посещение.
Дятла не выпустили и под залог. Если бы это было возможно, Ли-Шери заложила бы в ломбарде все, что осталось от фамильных драгоценностей Тилли, и кодекс дома Фюрстенберг-Баркалона мог тогда катиться колбаской вслед за королевской тиарой.
«Самое главное в жизни – любовь, – написала Ли-Шери. – Теперь я это знаю. Нет смысла спасать Землю, если это означает потерю Луны».
Принцесса передала эту записку Бернарду через адвоката. Далее записка гласила:
«Мне еще не исполнилось двадцати, однако благодаря тебе я узнала кое-что, чего в наше время не знают многие женщины: Прекрасный Принц – на самом деле жаба, а у Прекрасной Принцессы дурно пахнет изо рта. Это означает следующее: а) все люди не идеальны, но любовь может быть совершенной; б) только любовь способна превратить заурядное в замечательное, отвратительное – в чудесное; в) этот результат достигается только активным процессом любви. Чтобы сотворить любовь, надо любить. Мы теряем время в поисках идеального возлюбленного, вместо того чтобы создать совершенную любовь. Может быть, это и есть способ удержать любовь?»
На следующий день адвокат Бернарда передал принцессе такой ответ:
«Любовь – стопроцентный бунтарь. Она не подчиняется никаким правилам. Максимум, на что способны большинство из нас, – это стать ее сообщниками. Вычеркнем из текста клятвы фразу «чтить и повиноваться» и заменим ее на «помогать и содействовать». Это означает, что ни о каких гарантиях не может быть и речи. Слово «удержать» становится неуместным. Мою любовь к тебе ничто не удерживает. Я люблю тебя просто так».
Принцесса убежала в ежевичник и поплакала. «Я пойду за ним на край света», – всхлипывала она.
Обязательно, милочка. Только у земли нет краев, это доказал еще Колумб.
47
Ежевика.
Ничто иное – ни грибы, ни мхи с лишайниками, ни зеленая тоска – не процветало в Пьюджет-Саунд так бурно и упрямо, как ежевика. Фермерам приходилось выкорчевывать ее корни с полей бульдозерами. Домовладельцы рубили ежевичные отростки лопатами, но коварные побеги пёрли снова и снова. Садовники отражали их атаки у парковых ворот с помощью огнеметов. Агрессивную массу не успевали укрощать даже в центре города. В дождливые месяцы ежевичные дебри разрастались так быстро и буйно, что собаки и маленькие дети исчезали в них бесследно. В разгар сезона даже взрослые не решались пойти по ягоды без вооруженной охраны. Побеги ежевики протискивались сквозь бетонные стены, пробивали себе дорогу в высший свет, обвивали ноги девственниц и пытались уцепиться за проплывающие облака. Агрессивность ежевики, ее быстрота, бесцеремонность и способность нахально продвигаться вверх олицетворяли для Макса и Тилли все, что им не нравилось в Америке, а особенно в ее западной части.
Бернард Мики Рэнгл рассматривал это явление с точки зрения «ням». За чаем, в беседе с королем Максом, он пропагандировал насаждение ежевики на каждой крыше Сиэтла. Побеги не потребуют ухода, утверждал Бернард, нужно будет лишь придавать им форму, следить, чтобы они пересекали город от улицы до улицы, с крыши до крыши и образовывали естественные навесы и галереи. Очень скоро люди смогут ходить по городу в самые жестокие зимние ливни, и на них не упадет ни одна капелька. Посетители магазинов, театров, полицейские на своих участках, даже последние бродяги будут чувствовать себя сухо и комфортно. Бледно-зеленый свет, пробивающийся сквозь купола из сплетенных ежевичных ветвей, вызовет к жизни новую школу живописи;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34