– вопрошал поэт. – Несомненно, каждый из них родится с двумя глазами и нужным числом пальцев на ногах, но будет ли их воля достаточно горяча, все ли пальцы окажутся на месте у их фантазии? С чем будут соединены их души – с пульсирующей нитью живой вселенной или с мутным осадком на дне пробирки? Каким вырастет младенец, выплюнутый по сигналу хронометра из пластикового чрева, лишенный естественного ритма, связи с матерью, толкотни повседневной жизни? Чем заполнится крошечное пространство у него между глазами – синтетической жидкостью? Не отпечатается ли в глубине его сердца – или где-нибудь еще – клеймо андроида?
Редакторша обвела публику долгим взглядом, полным привычно-скучающего раздражения.
– Вы, очевидно, боитесь, – обратилась она к поэту, – что дети, зачатые новым способом, не поймут ваших шуток?
– К дьяволу сентиментальную чушь! – выкрикнул кто-то, но поэт, то ли вошедший в раж, то ли просто изрядно пьяный, продолжал:
– Дети, взращенные государством, вскормленные роботами, дети, слезы которым вытирали «профессиональные специалисты», а колыбельные пели машины с металлическими голосами, – какое общество, по-вашему, построят эти дети, когда вырастут? Неужели вы хотя бы на миг допускаете, что люди, с молоком впитавшие правительственные доктрины, не станут инструментами этого правительства? Они обречены жить в тоталитарной системе, где правит тирания, – сбываются худшие кошмары…
К этому времени речь поэта совсем потонула в шиканье и свисте, и его слова были слышны только в первых рядах. Тогда поэт достал бутылку из-под джина и начал говорить в нее. Негромко. Редакторша нью-йоркского журнала презрительно усмехалась. В сторону подиума полетели многочисленные оскорбления и как минимум одна спелая папайя. Затем последовала общая перепалка, знакомая всем, кто жил в последней четверти двадцатого века. Женщины кричали, что мужчины снимают все сливки, а те парировали, что все бабы одинаковы. В какой-то момент микрофон удалось перехватить преподавателю дельфийской школы из Шеридана, штат Орегон.
– Друзья мои, мне кажется, что в пылу спора мы позабыли о детях, а забывая о них, мы забываем о будущем, ради которого и собран этот симпозиум.
Во взоре преподавателя проглядывало торжество человека, воплотившего голос разума. Кто-то с размаху шлепнул его по лицу окровавленной гигиенической прокладкой.
– Экзистенциалисты! – взвизгнул оскорбленный преподаватель.
– Если ты так любишь детей, – выкрикнула женщина, – сам их и рожай!
– Правильно, сестричка! – поддержал ее молодой человек, стоявший поблизости, после чего они крепко пожали друг другу руки. Вполне вероятно, что решение проблемы перенаселенности заключено в таких вот рукопожатиях.
В попытке восстановить порядок на сцену поднялся делегат симпозиума, знаменитый йог. Он принял позу лотоса. Он лучезарно просиял. Сохраняя полную невозмутимость, он разъединил паутину и соединил ее снова (лишних деталей не осталось). Он проглотил трех бабочек, потом отрыгнул их обратно целыми и невредимыми, но это произвело впечатление лишь на ту часть публики, которая уже и так успокоилась. От йога попахивало бессмертием, тогда как во многих кругах бессмертие уже попросту вышло из моды.
Ситуация становилась все более неприглядной, да к тому же скучной, поэтому я избавлю вас от дальнейших подробностей. Хорошего понемножку. Баньян пускает побочные корни в землю, и порой они расползаются на приличное расстояние. В хороших условиях баньян плодоносит – на нем вырастают фиги. Томас Джефферсон любил фиги. Только благодаря гению Джефферсона идея американской революции так долго продержалась в чистом виде, прежде чем ее засосало в дымоход зашоренности. Джефферсон был рыжим. Этот факт ничего не значит. Кроме того, что в мире все взаимосвязано.
Видя, что дебаты вот-вот перейдут в насилие или, еще того хуже, в заседание комиссии, Ли-Шери выбежала из парка. Пальмы, романтические гавайские пальмы стыдливо прикрывали уши ветвями. Принцесса испытывала желание сделать то же самое. «Черт подери, – выругалась она, чувствуя себя гурманом, которого обманули в самом Страсбурге. – Это мой пирог, и если я захочу, то могу и поплакать».
В баре отеля «Пионер» она села за столик под одним из огромных гарпунов, украшавших стены заведения. Ли-Шери заказала май-тай, но потом передумала и попросила текилу. Снаружи океан бился головой о пирс. Принцесса полностью его понимала. В баре же вокруг принцессы бурлил другой прилив – толпа молодых людей с избытком половых гормонов. Его волной к ногам принцессы, точно легкий парусник, вынесло новость: полиции наконец удалось раскрыть дело о взрыве. Она услышала, как один из kamaainas сказал: «Бум-бум арестовало часо назад».
37
За океаном, в Сиэтле, по-прежнему сыпал дождь. Ночью он перешел в снег, но к утру, когда первая смена инженеров, запасшись термосами с кофе и хлюпая по грязи, добралась до проходной «Боинг эйркрафт», сверху опять лил все тот же дождь, причем довольно сильный. Ледяной ветер, пестря приветами с Аляски на всех своих чемоданах, прогулялся под дождем без единого чоха, пробрался через заросли ежевики без единой царапины и без приглашения нагрянул в гости к королю и королеве.
– Неудивительно, что в ЦРУ такие утечки, – бурчал Макс, кутаясь от сквозняков. – Они там и понятия не имеют об изоляции.
Чак записал эту фразу в свой шпионский блокнотик. Глядя, как тот пыхтит над трудным словом, Макс любезно подсказал: «И-з-о-л-я-ц-и-я». Если король и знал о готовящемся на его родине мятеже, то хорошо это скрывал.
«Меня не проведешь», – бормотал Чак. С параллельного телефона в кухне он подслушал разговор Макса с неким Абеном Физелем.
– Он замышляет какой-то сговор с арабами, – передал Чак в ЦРУ.
– Они упоминали об оружии? – спросили на другом конце провода.
– Кажется, речь шла о реактивных самолетах и ракетах.
Макс договорился с Абеном Физелем о том, чтобы представить ему принцессу после ее возвращения с Гавайев. Знакомство, разумеется, произойдет в присутствии родителей. Тилли и Макс сопроводят Ли-Шери и Физеля на баскетбольный матч между «Сиэтл суперсоникс» и «Хьюстон рокетс» на стадионе Кингдом.
– Они говорили что-то о битве в королевстве, – сообщил Чак.
– Будь я проклят, – присвистнул агент ЦРУ. – Это серьезнее, чем мы думали.
Заботливо облачив дрожащее тельце чихуахуа в лиловый шерстяной свитер с меховым воротничком, королева Тилли сетовала, обращаясь к своей любимице:
– Баскетбоол. Баскетбоол! Ну конечно, какой араб хотеть посещать опера!
38
– Ты плачешь.
– Не плачу.
– Виноват, ошибочка вышла. Ты не плачешь. Кроме того, ты совсем даже не струсила. И очень хорошо, потому что трусишкам в трусишках в этот клуб вход заказан. Это я так удачно сострил или просто рад тебя видеть? По-моему, с тобой что-то стряслось.
Принцесса шмыгнула носом.
– У тебя найдется носовой платок или салфетка? – спросила она.
– Конечно, сейчас поищу. Заходи.
Ли-Шери наклонила голову, чтобы не стукнуться о низкий косяк, и вошла в каюту. От рулона туалетной бумаги, который Бернард достал откуда-то из-за спины, она оторвала кусок и громко высморкалась. Слезы получили команду разойтись по домам.
– Вижу, ты еще здесь.
– Разумеется, я здесь, но это не повод плакать.
– Я не плакала. Просто у меня был плохой день. Еще один в череде плохих дней. Не подумай, я не жалуюсь. Плохие дни – моя ноша. С другой стороны, они отнимают уйму времени, так что я очень занятая девушка. Я решила, что тебя загребли, и только поэтому зашла сюда.
– Вот как? Ты все-таки меня сдала?
– Нет, черт тебя подери. Копы вроде бы арестовали виновника взрыва в «Пионере». Не знаю, с чего бы это вдруг, но я решила, что схватили именно тебя.
– Обидно, конечно, что ты могла такое обо мне подумать, но я счастлив, что ты все-таки заглянула сюда. Рад сообщить, что если вырваться из клетки значит обрести свободу, то я свободней, чем птички в небесах.
– А кого же тогда арестовали?
– Боюсь, произошел международный, точнее, межпланетный инцидент. Полиция сочла необходимым заключить под стражу наших гостей с далекой планеты Аргон.
– Шутишь?! Нет, правда? Как это получилось, то есть – почему задержали именно их?
– Потому что анонимный доброжелатель сделал соответствующий звонок, после чего полиция обнаружила две динамитные шашки в «тойоте», которую аргонианцы взяли напрокат. Гм-м…
– Бернард!
– Тс-с! Я пытаюсь представить, как выглядят аргонианские водительские права. Хотя бы один из пришельцев должен был предъявить права, иначе бы им не дали напрокат машину.
– Бернард, это был твой динамит.
– Ты уверена?
– Но всего две шашки. А у тебя оставалось три.
– Ну давай обзови меня жадиной. Скажи, что примерному христианину не подобает так поступать. Ничего не могу с собой поделать. Я так и не заставил себя пожертвовать всем запасом. Никогда ведь не знаешь заранее, может, он еще пригодится.
Принцесса постаралась сделать вид, что разговор идет о вполне житейских вещах. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Что ты хочешь сказать? Я имею в виду, с помощью динамита?
– Сказать? Динамит проделал весь этот путь, чтобы пробуждать, а не учить.
– Ты считаешь, динамит поможет сделать наш мир лучше?
– Лучше чего? Аргона?
– Ах ты хитрец. Не увиливай. Я пытаюсь понять тебя, а ты не хочешь честно мне ответить! – Разозлившись, принцесса смяла мокрую от слез и соплей туалетную бумагу загорелым кулачком.
– А может, ты задаешь не те вопросы. Если все, что тебе нужно, – это сделать мир лучше, возвращайся на свой симпозиум и спроси Ральфа Надера…
– Я как раз и собираюсь пойти послушать Ральфа! То есть Ральфа Надера. – Ли-Шери покраснела, опасаясь, что выдала предмет своих непристойных желаний.
– Прекрасно. Топай назад. Но если ты хочешь испытать на себе, что такое лучший мир, оставайся здесь, со мной.
– Неужели? Допустим, это было бы неплохо – для нас с тобой, а как же все остальное человечество?
– Лучший мир должен иметь начало. Почему бы ему не начаться с нас?
Этот аргумент заставил принцессу задуматься. Она принялась разворачивать рулон туалетной бумаги – просто чтобы занять руки. В эту минуту ей вспомнился йог, разъединявший паутину.
– Бернард, – проговорила она, – как по-твоему, может, я обращаю внимание не на то, что нужно?
– Понятия не имею, детка. Я не знаю, на что ты обращаешь внимание, потому что не знаю твоих снов. Иногда нам кажется, что для нас много значит то или это, но только во сне мы видим по-настоящему важные вещи. Сны никогда не лгут.
Ли-Шери подумала о своих снах. В памяти живо нарисовались некоторые эпизоды. Щеки принцессы снова вспыхнули, а маленькую устрицу окутали волны вязкой прозрачной жидкости.
– Не могу припомнить ни одного сна, – соврала Ли-Шери.
– Каждую ночь все мы видим яркие сны, но к утру забываем девяносто процентов того, что нам снилось. Вот почему обществу так нужны поэты. Они помнят за нас наши сны.
– Ты – поэт?
– Я бунтарь.
– Бунтари – тоже важные члены общества?
– Бунтари вообще не члены общества. И все же они могут быть важны для него. Поэты помнят наши сны, бунтари – .воплощают их в жизнь.
– Да? А принцессы? Принцессы играют какую-то роль в обществе?
– Раньше играли. Они олицетворяли красоту, магические чары и волшебные замки. Это было чертовски важно.
Ли-Шери медленно покачала головой. Ее роскошные волосы заколыхались, как портьеры в ту ночь, когда плантаторы южных штатов выбирались по ним из окон.
– Перестань, ты же говоришь не всерьез. Все это романтическая чушь, Бернард. Не могу поверить, что грозный Дятел способен разводить пошлые сантименты.
– Ха. Ха-ха. Ты так любишь Землю, а известно ли тебе, что внутри она пустая? Ли-Шери, Земля – пустая. Внутри нашего шарика находится колесо, в котором бежит бурундук. Ради тебя и меня один маленький бурундучок бежит изо всех сил без остановки. Ночью, перед тем как заснуть, я слышу этого бурундучка, слышу сумасшедшую дробь его коготков, стук его крохотного сердечка, скрип клетки – колесо уже старое и расшатанное, а кое-где оно проржавело. Бурундук в одиночку делает всю работу. От нас требуется лишь периодически смазывать колесо. Знаешь чем?
– Ты что, и в самом деле так думаешь, Бернард?
– Провалиться мне на этом месте, если вру.
– Я… я тоже в это верю. Но меня почему-то гложет чувство вины. Черт, это все так необычно, у меня прямо голова закружилась.
– Того, кто отвергает чудеса и фантазию, еще при жизни ждет трупное окоченение.
«Развеселая пирушка» в длину была около двенадцати метров, не считая бушприта. Она вмещала четырех пассажиров и могла бы вместить больше, но ее каюта была переделана таким образом, чтобы максимально расширить грузовой отсек без особых изменений внешней конструкции. Это был отличный шлюп из тикового дерева с отделкой из латуни. Его запах вызывал в воображении образ корабля, перевозящего пряные приправы, – впрочем, «Развеселая пирушка» в некотором смысле и была таким судном.
Ли-Шери сидела на корме, у камбуза, за столиком, накрытым стеклом. Под стеклом лежала навигационная карта Гавайского архипелага. Кофейные чашки и бокалы из-под текилы оставили круглые следы на стекле – липкие атоллы посреди усыпанного крошками Тихого океана. Пальцем, не участвующим в сжимании туалетной бумаги, Ли-Шери водила по краям безымянных рифов.
– Знаешь, – наконец промолвила она, – рядом с тобой мне нравится быть принцессой. Большинство мужчин, с которыми я была знакома, заставляли меня стыдиться этого. Они втихомолку давились от смеха при одном упоминании красоты, магических чар и… что там еще олицетворяли принцессы?
– Волшебство, роковые предсказания, лебедей в дворцовом пруду, закуску для драконов…
– Закуска для драконов?
– Ну да, вся эта романтическая дребедень, которая делает жизнь интересней. Людям это нужно не меньше, чем низкие цены на бензин или детское питание без дуста. Твой бывший дружок наверняка даже соски тебе не целовал как следует из боязни, что в них скопились пестициды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34