Гринписовцы… Ну, они защищают экологию – болота всякие, рыбок, треклятых пятнистых сов. Для них это важнее прогресса. Важнее экономики. Важнее национальной безопасности. Для этих типов дикая вонючая природа с жучками-паучками дороже родной мамы. Они с любым деревцем готовы обниматься.
Томас думал, что Фоли спросит, какой цели служит экономика, ради которой люди должны жить в уродливой, отравленной среде – он уже сталкивался с подобными аргументами и не очень-то знал, как их опровергать, – однако бывший летчик просто пожал плечами и сказал:
– В деревьях есть много всякого. Я встречал и такие, с которыми вполне бы обнялся – как с женщиной.
Ответ был неожиданным, но Пэтт тут же нашелся:
– Кстати о женщинах… У тебя там есть жена?
– Где это там?
«Тьфу ты!» Но Томас решил не сдаваться.
– В Лаосе.
– Поймать меня хотите, полковник?
«Ну, черт тебя подери!»
– Просто интересуюсь, есть ли у тебя баба.
Второй раз за день губы Дерна расплылись в подобие улыбки.
– Законной супруги нет, – признался он. – А вы, полковник, женаты?
– Я? Я-то женат.
– Я во Фриско ни разу не видел вашей жены поблизости от наших апартаментов. Вы ей не разрешаете ходить к вам на работу?
Это кто ж кого взялся расспрашивать? Томас, повинуясь непреодолимому желанию, которое выше всяких протоколов, решился ответить:
– Она сейчас в Луизиане. За моей сестрой ухаживает.
– Ваша сестра больна?
– Рак поджелудочной. – Эти два слова чиркнули ему по нёбу, словно у него тоже там был имплантат.
– Какой кошмар! Мучается, наверное, бедняжка.
– Ужасно, – вздохнул полковник. – И никакая дрянь, которой ее пичкают, не помогает.
Впервые за все время Дерн посмотрел полковнику в глаза. Глаза были темные, как пивные бутылки, и влажные, как барная стойка.
– Говорят, такую боль может облегчить только героин.
– Я об этом слышал. Но героина от них не дождешься. Это запрещено.
– В Штатах запрещено.
– В других странах тоже.
– Верно. Но есть в мире клиники, где этим лечат.
– Что за клиники? – насупился Томас. Сомнение и подозрительность подавили нотки живой заинтересованности в его голосе.
– Клиники, где лечат больных. Отличные клиники с профессиональными медиками. Сам я, правда, в них не бывал, только помогал… – Дерн запнулся, и полковник это заметил. – Говорят, там относятся к больным с состраданием. Всюду свежие цветы, играет приятная музыка, желающие могут получить духовные наставления.
Пациента не доводят до состояния ступора, вводят наркотиков ровно столько, сколько нужно, чтобы облегчить фазу перехода. Сделать процесс умирания приятным и безболезненным – насколько это возможно.
Томас долго молчал. Это Дерна устраивало. Он и так сказал слишком много. И он снова вернулся к Библии – к фразе о полевых лилиях, которые не пытаются жонглировать булочками или лезть вверх по корпоративной лестнице. Прошло минут десять, не меньше, прежде чем Томас спросил вполголоса:
– А ты мне можешь сказать, где находятся лучшие клиники?
– Я не справочное бюро, – фыркнул Дерн.
– Но ты знаешь?
– Может, и знаю. Надо подумать.
– О чем именно?
Дерн захлопнул Библию, откинул лоснящуюся лысую голову назад и закрыл глаза. И после долгой паузы заявил:
– Даже и не помышляйте.
– Нельзя запретить себе…
– Все можно! – отрезал Дерн. – Я не могу вам доверять. Я знаю, какую вы дали клятву. Я как-то раз и сам ее дал. Вы поклялись отстаивать и защищать любые ошибочные, неправомочные, своекорыстные, хитроумные, гнусные и безнравственные толкования Конституции, которые шайка жадных и лживых дельцов использует… Всё, забудем об этом. Вы поклялись исполнять свой долг, Томас, а для таких, как вы, долг важнее мучений ни в чем не повинных людей; и даже ваша совесть, если она у вас осталась, вам не помеха. Рано или поздно страх и честолюбие перекроют узкий канал, открывшийся в вашем сознании; вы услышите глас долга, услышите зов Пентагона, услышите, как вас призывают сила и слава, власть и закон, а также сам Янки-Дудл. Вы… Слушайте, вы хоть и черный и для боевого офицера вполне вменяемый парень, но все равно вы винтик в огромной машине патриархального прогресса, и птицы у вас на погонах хищные. И вам, полковник, все равно придется плясать под дудку тех, кто вас нанял, так что да будут боги, в том числе и боги деревьев, милостивы к вашей несчастной сестре.
Хотя Дерн произнес свою страстную речь, не повышая голоса, это его, человека сдержанного, утомило, и он, устало вздохнув, вновь открыл Библию – словно добровольно отправился в знакомую наизусть палату психлечебницы. Полковник Томас, не глядя на него, встал и направился на свое прежнее место.
* * *
Мадам Пхом (молодая мадам Пхом, внучка старого канатоходца) и Лиза Ко выросли вместе. Будучи лучшими подругами, при встрече они всегда обнимались-целовались, и эпизод с Бардо Боппи-Бип, после которого Лиза взглянула на подобные нежности по-новому, лишь слегка повлиял на ее реакцию.
– Пхомми, дорогая! Что ты здесь делаешь?
– Да вот зашла проверить оборудование, на котором мы будем в этом сезоне работать. А ты-то здесь как очутилась, любовь моя? И почему так странно разговариваешь?
– У меня зуб болит. Наверное, нерв воспалился. Завтра пойду к зубному. Но уже в Бангкоке.
– И правильно. Тайские дантисты куда лучше. Ой, как бы мне хотелось отправиться с тобой в Бангкок. Вот бы погуляли! Но мне надо через пару дней возвращаться в Фань-Нань-Нань.
Как только мадам Пхом сообщила о своих планах, в том отсеке Лизиного мозга, где в кромешной тьме играли в пинг-понг братья-близнецы по фамилии Дилемма, зажглась лампочка. И она тут же поняла, каким будет ее следующий шаг.
– Пхомми, ты мне очень поможешь, если отвезешь в Фань-Нань-Нань мое письмо. Точнее, два письма. Сделаешь?
Мадам Пхом с радостью согласилась, и Лиза, извинившись, отправилась искать ручку с бумагой и уединенное местечко.
– Не торопись, – сказала ей подруга. (На самом деле она сказала это по-лаосски, употребив несколько иное выражение.) – Я должна проверить, что там натворил художник по свету. Мне иногда кажется, что администрация нарочно хочет нас, гимнастов, ослепить, чтобы подарить кровожадной толпе острые ощущения.
Лиза устроилась в кабинете инспектора манежа и так долго сидела, прижав указательный палец левой руки к своему кривоватому носу, что он даже обрел на некоторое время симметричность. За время, пока Лиза писала две короткие эпистолы, голливудский адвокат успел бы составить первый вариант брачного контракта. Но письма хоть и были короткими, тем не менее, когда Лиза наконец управилась (заклеивая конверты, она их лизала, и припухлость на нёбе ей мешала), над ними стояла такая густая атмосфера окончательности, что ее можно было вилкой подцепить.
В Когнито нету известии – уже хорошо,
Адресов и с картой не сыскать.
Начальница почты, дама пик,
Почтальонов отправила в жмурки играть.

* * *
Хотя полковник Томас и получил от надежных источников информацию, что гостиница «Зеленый паук» – место, где ненужных вопросов не задают, заметив, что портье узнал Дерна Фоли, он мрачно нахмурился. И следующие тридцать шесть часов, пока ждал, когда же неуловимый посредник ответит на его звонок, хмурился все чаще и все мрачнее.
У Томаса и сержанта Кентербери были смежные комнаты. Дерна поместили с Кентербери, приковав наручниками к водопроводной трубе. Дверь между комнатами была открыта, и Дерн с сержантом наблюдали, как Томас ходит взад-вперед, взад-вперед, словно тигр в клетке. Он не то чтобы был встревожен, скорее расстроен и о чем-то непрерывно размышлял.
Когда наконец зазвонил, прервав астматический свист кондиционеров, телефон, все трое подскочили. Однако это оказался не посредник, а американский бизнесмен, иногда подрабатывавший информатором, тот самый, кто, не зная подробностей, отрекомендовал своему старинному приятелю Томасу посредника как человека знающего, осторожного и опытного.
– Извини, Пэтт. Ничего не выходит. Едва он узнал, кто твой напарник, сразу дал задний ход.
– Хочешь сказать, он нашего святошу Мэйфлауэра не уважает? Отличный знак. Мне этот тип уже нравится. Ты меня с ним все-таки свяжи. Я за три минуты его на этот счет успокою. Просто договорись о встрече.
– Не могу. Он уехал. Отправился с одной из своих жен куда-то на юг.
– С одной из? А сколько их у парнишки?
– По-моему, две.
– Всего-то? Какая жалость. Тайские дамочки чудо как хороши. А я и не знал, что у них тут полигамия.
– Никакой полигамии. Одна жена европейка, другая – американка.
– Шутишь!
– Я так слышал. Причем они и не мормоны. Странные нынче времена, Пэтт. Двадцать первый век. Хрен знает что творится. Ты, видать, давно из своего кабинета не выходил.
– Тут ты прав, дружище. Стопроцентно прав. И у меня зреет намерение пойти прогуляться по Бангкоку, понять, что здесь к чему. А ты, прошу тебя, отыщи мне двоеженца. Отыщи, прижми к стенке, объясни ему, что я – камень в желчном пузыре Мэйфлауэра, и если он поддастся, звякни мне на спутниковый. Спасибо, друг.
Через час полковник, сержант и пропавший без вести – все трое в одинаковых брюках хаки и синих футболках – направлялись к Патпонгу. Наручники (на которые в «Зеленом пауке» никак не прореагировали) были сняты, и Томас с Кентербери шли, крепко держа Дерна под руки, хотя вел их он. В толпе идти троим в ряд было трудно, поэтому то и дело один из стражей оказывался либо впереди, либо позади пленника и другого стража. Так они и вошли в Патпонг.
И вдруг их оглоушил страшный рев – это со всех сторон выли эскадрильи музыкальных автоматов. Тяжелый тропический воздух источал ласковые улыбки и призывные речи. Отовсюду неслись дурманящие запахи: благовония, кокосовые коктейли, шипящее масло, жгучие специи, сладковатый запашок марихуаны и нежные девичьи ароматы – у кого духов, у кого природные. У американцев кровь забурлила, как газированная, – перед ними предстала дикая и таинственная красота, почти такая же древняя, как сама природа. Они словно листали оживший мужской журнал, изданный в Гоморре племянницами-нимфоманками Вавилонской блудницы. Страницы были жирными и дымящимися, и у «читателей» пересохло во рту.
Они держали путь в ближайший бар, и тут дорогу им преградил старичок в засаленном костюме. Несмотря на весьма сомнительный вид, старичок держался с таким достоинством, что просто отпихнуть его было невозможно. Полковник Томас шел впереди, поэтому старичок обратился к нему.
– Эй, мистер, – воскликнул он. – Хотите смотреть, как девушка трахается с тануки?
– Чего? – Томас ушам своим не верил.
Профессор вежливо повторил:
– Хотите смотреть, как девушка трахается с тануки?
Томас расхохотался.
– Слыхал, а? – обернулся он к Кентербери.
Но Кентербери не слыхал, поскольку отвлекся на двух обалденных малолетних шлюшек, одетых как воспитанницы католического приюта. Томас обернулся к Фоли. Но Фоли тоже не слыхал, поскольку Фоли рядом уже не было.
Фоли был метрах в ста от них, Фоли бежал со всех ног, несся сквозь толпу, подрезая, расталкивая, сбивая с ног прохожих, бежал великолепно, как лучший защитник университетской сборной, которым он некогда так мечтал стать. Сержант Кентербери, грязно выругавшись, кинулся за ним в погоню, однако Дерн бежал в самую гущу пат-понговского хаоса, в неразбериху лабиринта, знакомого ему, но не его преследователям, бежал вдохновенно, и Томас понимал, что сержанту, хоть он и моложе Дерна лет на двадцать, ни за что его не догнать. «Ушел, – подумал Томас. – Без вести пропавший пропал вторично».
Томас обернулся к Профессору. Тот стоял рядом – невозмутимый и непроницаемый.
– Хотите смотреть…
Полковник улыбнулся.
– Отведите меня туда, – сказал он – И назовите цену.
* * *
Вернувшись в Фань-Нань-Нань, мадам Пхом не застала там Дики Голдуайра. Дики с утра отправился в селение хмонг за рубинами, дабы поправить расстроившиеся финансы, и, хотя дело уже шло к вечеру, еще не вернулся. Поскольку ей еще нужно было сходить в виллу «Инкогнито» и обратно, а в темноте по проволоке не пройдешь, она положила письмо Лизы Ко поверх вещей Дики, которые он свалил в кучу посреди хижины, будто собрался в далекий путь. Мадам Пхом это удивило, но едва она поставила ногу на канат, как тут же выкинула из головы все мысли о Дики и Лизе и направила каждый эрг своей энергии на проволоку.
– Ходить не страхуясь – высшее наслаждение, – частенько напоминал ей папаша Пхом. – Ходить не сосредоточившись – самоубийство.
Соответственно она практически не обращала внимания на посторонние вещи – в том числе и на пролетевшую мимо кукушку, в клюве у которой было нечто, напоминавшее золотой волосок.
Слуга по имени Лан впустил ее на виллу, но дал знак молчать, поскольку Марс Альберт Стаблфилд читал лекцию. Лан шепнул мадам Пхом, что ей повезло – выступление только началось и она почти ничего не пропустила. Ответить гимнастка не успела – Лан уже пробрался в гостиную и присел на корточки возле хозяина.
Стаблфилд заметил мадам Пхом, кивнул ей, смочил горло холодным шампанским и начал снова:
– Как я уже говорил, многие из вас наверняка заметили длительное отсутствие мсье Фоли. Среди нас есть по крайней мере две молодые женщины, которые уже почувствовали недостаток внимания. – Стаблфилд улыбнулся, но указывать на упомянутых женщин не было необходимости – у обеих был достаточно злой, обиженный, взвинченный и раздраженный вид, и он продолжил: – Однако большинство из вас ни впрямую, ни косвенно не упоминали о том, что моего и вашего друга нет уже несколько недель. Обитателям виллы свойственна сдержанность – врожденная или благоприобретенная, – да и отсутствует Фоли не столь долго, чтобы встревожиться, однако я убежден: выяснись, что это продлится еще неизвестно сколько, ваше поведение не изменилось бы. И только благодаря тому, что вы, будучи жителями Азии, признаете и принимаете непостоянство материального мира, за который мы, люди Запада, цепляемся зубами и ногтями. Вот так-то…
На Стаблфилде был его любимый лиловый шелковый костюм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28