Улица была тихой и пустынной, лишь редкие прохожие спешили по своим делам, да в отдалении слышался грохот конки на Нихон-баси.
Где-то в соседних комнатах все еще плакала Айко.
– Ай-сан, Саа-тян уснула, приготовь ей, пожалуйста, постель.
Йоко сама удивилась мягкости своего тона. Айко совсем не походила характером на старшую сестру, и при одном лишь ее виде настроение у Йоко портилось. Айко была по-кошачьи мягкой, послушной и скрытной, и это особенно не любила в ней Йоко. Но сегодня, против обыкновения, Йоко говорила с нею очень ласково. Все еще всхлипывая, Айко, как всегда послушно, принялась готовить постель. Время от времени Йоко прислушивалась к легким шагам сестры и чуть слышному шелесту одеял. Потом обвела взглядом гостиную. Только сейчас она заметила остатки пищи на столе и разбросанные в беспорядке подушки, на которых сидели гости. Там, где раньше стоял книжный шкаф отца, на стене выделялся темный квадрат. Рядом по-прежнему висел европейский календарь, с которого давно уже никто не срывал листков.
– Сестрица, постель готова, – чуть слышно произнесла Айко.
– Спасибо, – так же ласково поблагодарила Йоко и встала с Садаё на руках. Голова у нее закружилась, и снова из носа пошла кровь, капая на платьице Садаё.
9
Грязно-серые тучи, будто освещенные изнутри мрачным таинственным светом, сплошной пеленою затянули небо. Вода в Токийском заливе стала густо-зеленой, и по ней с легким шумом перекатывались невысокие волны. Наступило двадцать пятое сентября. Ветер, дувший накануне с такой силой, стих, и сразу стало душно, как летом. Улицы Йокогамы напоминали изнуренного долгой болезнью рабочего, который, тяжело дыша, бредет под моросящим дождем.
Постукивая носком ботинка по палубе, заложив руки за пояс и упорно не поднимая глаз, Кото, словно размышляя вслух, говорил Йоко, что передать Кимура. Йоко слушала его с притворным вниманием, а сама в это время с пристрастием критика разглядывала доктора Тагава и его жену, окруженных толпой провожающих и едва успевавших отвечать на приветствия. «У профессора глаза какие-то сонные, – думала Йоко, – а у жены костлявые плечи». Довольно широкая верхняя палуба была заполнена родственниками и знакомыми Тагава, празднично оживленными и шумными. Госпожа Исокава, вместо того чтобы находиться подле Йоко, не отходила ни на шаг от госпожи Тагава и с видом услужливой доброй родственницы расточала приветствия и благодарности чуть ли не половине провожающих. Она ни разу не взглянула в сторону Йоко, будто забыла о ней. Тетка Йоко поручила своего слабоумного ребенка, похожего на паука, маленькой няньке, а сама держала саквояж и сверток Йоко, которые, казалось, вот-вот выпадут у нее из рук, и, разинув рот, смотрела на блестящую толпу, обступившую чету Тагава. Старая кормилица Йоко, бледная от страха, стояла у дверей салона и украдкой поглядывала на Йоко. Она то и дело прижимала к покрасневшим глазам сложенный вчетверо огромный платок и всем своим видом будто хотела сказать: «Знаю я эти пароходы, хоть и большой, а все равно пароход». Остальные пассажиры, словно подавленные величием супругов Тагава, скромно стояли поодаль.
Госпожа Исокава знала, что Йоко поедет на одном пароходе с супругами Тагава, и обещала познакомить ее с ними. Тагава был хорошо известен в юридическом мире, но как политический деятель ничего собой не представлял. И если имя его было широко известно, то лишь благодаря слухам, ходившим о его супруге. Йоко тонко разбиралась в людях и очень настороженно относилась к тем, в ком подозревала своих будущих врагов. Присмотревшись к госпоже Тагава, Йоко составила себе представление о ней как о женщине столь же самоуверенной, капризной и тщеславной, сколь бесцеремонной. Трусливая хвастунья! Она, как видно, ни во что не ставила своего мужа, относилась к нему свысока, хотя во всем от него зависела. Йоко взглянула на ее костлявые плечи и невольно усмехнулась, именно такой она себе и представляла госпожу Тагава.
– Сейчас трудно обо всем переговорить, но передайте ему хотя бы это, – вдруг очнувшись, уловила Йоко последние слова Кото. Она пропустила мимо ушей почти все, что он говорил, но смотрела на него с таким видом, будто слушала очень внимательно.
– Непременно… Но вы все же напишите ему потом подробное письмо. А то, не дай Бог, я что-нибудь не так скажу…
Кото невольно улыбнулся. Это «не дай Бог, я что-нибудь не так скажу» напоминало ему другие, похожие на очаровательный лепет ребенка, слова, которые иногда слетали с губ Йоко.
– Ну, что вы… Если даже что-нибудь и не так передадите, большой беды не будет… А письмо я уже написал и положил вам под подушку в каюте. Спрячьте его потом куда-нибудь. Еще я хотел сказать… – Кото замялся. – В общем, не забудьте – там, под подушкой.
В этот момент послышалось громкое: «Ура доктору Тагава!» Недовольные тем, что помешали их разговору, Йоко и Кото посмотрели вниз. Детина в черном хаори с пятью огромными фамильными гербами и широких штанах в красную и белую полоску, не то учитель танцев с мечами, не то учитель фехтования (это был Тодороки, всегда появлявшийся там, где собиралось хоть несколько человек), топал толстыми деревянными гэта по деревянному настилу набережной и орал истошным голосом. Его крик дружно подхватили какие-то политиканствующие молодчики, очень напоминавшие наемных громил, и студенты частных политических курсов. Пассажиры-иностранцы сгрудились у поручней, с любопытством наблюдая эту сценку. Супруги Тагава, улыбаясь, подошли к борту, чтобы ответить на приветствия. Заметив это, Йоко привычным жестом поправила прическу, чуть-чуть повернула голову и пристально посмотрела на Тагава. Поглощенный тем, что происходит на пристани, Тагава вдруг оглянулся, будто кто-то толкнул его, и посмотрел на Йоко.
Госпожа Тагава тоже машинально оглянулась, а Йоко, удостоверившись, что в заискивающем взгляде господина Тагава то вспыхивают, то гаснут плотоядные огоньки, в первый раз встретилась глазами с его супругой. Все лицо госпожи Тагава, от узкого лба до тяжелого подбородка, выражало высокомерие и подозрительность. А Йоко смотрела на нее учтиво и дружелюбно, как смотрят на человека, которого до сих пор знали только по имени, но глубоко уважали и которого наконец-то посчастливилось увидеть. Затем тут же, не смущаясь присутствием госпожи Тагава, она кокетливо взглянула на ее мужа.
– Ура супруге доктора Тагава! Ура! Ура! – раздались на набережной приветственные возгласы, еще более громкие, чем в адрес самого Тагава. Люди размахивали зонтами, шляпами. Госпоже Тагава пришлось отвести глаза от Йоко. Она помахала платком с кружевной каймой и улыбнулась толпе самой любезной улыбкой. Стоявший рядом с Тагава молодой господин в отличном сюртуке с красным цветком в петлице, улыбаясь, точно все эти приветствия относились к нему, высоко поднял шляпу и крикнул: «Ура!»
Суета на палубе усиливалась. Служащие и матросы озабоченно сновали между пассажирами и провожающими. С палубы первого класса было видно, как провожающие в третьем классе, подгоняемые старшим стюардом, вереницей спускаются по сходням. Навстречу им, поблескивая мокрыми зонтиками, бежали матросы, которые были свободны от вахты и получили разрешение сойти на берег. Их европейская одежда отличалась смешным щегольством: шляпы, пиджаки, брюки, галстуки, ботинки никак не сочетались между собой. Смешиваясь с шумом, теплый, слегка пахнущий машинным маслом пар окутал людей на палубе. Лебедка на носу парохода умолкла, и люди вдруг оглохли от наступившей тишины. Громкие голоса матросов, перекликавшихся между собой, рождали у пассажиров тревожную мысль – уж не случилось ли какой беды.
Последние минуты перед отплытием всегда бывают особенно суматошны. Близкие друзья не могут оторваться друг от друга и от волнения не способны высказать то, что у них на сердце, те же, кто пришел проводить лишь из вежливости, рассеянно глядят по сторонам, захваченные общей суетой, и теряют из виду своих знакомых. Перед Йоко вдруг стали появляться какие-то люди. Пробормотав приличествующие случаю прощальные слова, они торопливо сходили на берег. Несмотря на сутолоку, Йоко заметила, что взгляд Тагава то и дело останавливается на ней, и, коротко отвечая на приветствия, старалась принять наиболее привлекательную позу и придать лицу выражение наивности. Дядя и тетка, с видом могильщиков, благополучно доставивших гроб к могиле, передали Йоко вещи, поспешно и очень сухо простились с ней и, обгоняя всех, стали спускаться по сходням. Йоко мельком взглянула вслед уходящей тетке и поразилась: надев платье старшей сестры – матери Йоко, тетка оказалась как две капли похожей на нее. Это покоробило Йоко. Но она тут же удивилась, что подобные мелочи могут занимать ее сейчас. Однако ей не пришлось долго размышлять об этом. Подошли еще какие-то родственники, проговорили нечто вроде напутствия, поглядели на нее не то с жалостью, не то с завистью и как призраки исчезли не только из глаз, но даже из памяти Йоко. Четыре школьные подруги Йоко – кто с простой прической на европейский лад, какую носят учительницы, кто с аккуратной «марумагэ» – говорили ей что-то, но слова их принадлежали другому миру, теперь совершенно далекому от нее; они пытались даже всплакнуть, но слезы их были всего лишь слезами предательниц, забывших о данном когда-то обете блюсти свою независимость. Но вот исчезли и они, спасая свои кимоно от дождя. Последней к Йоко робко подошла старая кормилица и низко поклонилась. Йоко почувствовала, что ей невмоготу выносить эту церемонию, и оглянулась, ища глазами Кото. Он по-прежнему неподвижно, будто в оцепенении, стоял у поручней и смотрел прямо перед собой.
– Гиити-сан, пароход вот-вот отойдет. Прошу вас, помогите спуститься на берег женщине… это моя нянька… Боюсь, как бы она не поскользнулась…
Слова Йоко встряхнули Кото. Будто обращаясь к самому себе, он заметил:
– Я бы не прочь сейчас поехать в Америку.
– Пожалуйста, проводите ее до набережной… Непременно приезжайте… Ну вот, Гиити-сан, пришла пора прощаться. Мне, право, очень жаль…
Сама не зная почему, Йоко испытывала к этому юноше теплое чувство. Она не сводила с него широко раскрытых глаз. Кото тоже пристально смотрел на Йоко.
– Не знаю, как и благодарить вас. Еще раз прошу, не оставляйте моих сестер. Я не доверяю тем людям… До свиданья.
– До свиданья, – словно эхо, повторил Кото, оторвался от поручней, надвинул на лоб соломенную шляпу и пошел следом за кормилицей.
Йоко подошла к трапу и раскрыла зонтик, чтобы защитить Кото и кормилицу от дождя. Она провожала их взглядом ступенька за ступенькой, а на мокром от дождя зонтике появились и исчезли, подобно видению, лица Айко и Садаё, с которыми она простилась еще в Токио. Йоко так и не повидалась с Садако. Айко и Садаё просились проводить ее, но Йоко выбранила их и запретила даже говорить об этом. Когда Йоко уже сидела в коляске рикши, Айко зачем-то стала расчесывать волосы, но гребень вдруг сломался. Тут Айко не выдержала и расплакалась навзрыд – словно плотина прорвалась. Садаё не сводила с Йоко сердито блестевших глаз, из которых непрерывно катились слезы…
Совсем одна Йоко отправляется в далекий путь. Уныние и жалость к себе охватили ее. Впрочем, это не помешало ей снова оглянуться на Тагава. В это время с господином Тагава и его супругой прощались двое мальчиков в гимназической форме и девочка с коротко подстриженными волосами и простым поясом, завязанным спереди. Гувернантка подняла девочку, и госпожа Тагава поцеловала ее в лоб. Йоко, которая с материнской нежностью думала о Садако, эта сценка уколола, будто насмешка, но она тут же с презрением подумала: «Женщины все же глупеют, когда у них появляются дети». Себе Йоко позволяла проявлять материнские чувства, а госпоже Тагава почему-то в этом отказывала.
Сцена прощания раздражала Йоко, и она перевела взгляд на пристань. Ни кормилицы, ни Кото там уже не было.
Раздались удары гонга. От суматохи все судно ходило ходуном. Мимо Йоко, придерживая шапочки, пробежали матросы. Они тащили трос, и Йоко казалось, что воздух рвется на части от их неистовых усилий. Столпившиеся у трапа провожающие, как по команде, сняли шляпы. Тут госпожа Исокава, как видно, вспомнила про Йоко и, сказав что-то госпоже Тагава, подошла к ней.
– Настало время проститься, но прежде я хочу представить вас госпоже Тагава. Я вам как-то говорила о ней.
Йоко примирилась с необходимостью стать жертвой любезности госпожи Исокава и даже последовала за нею не без любопытства. Ей хотелось посмотреть, как поведет себя при этом господин Тагава.
– Йоко-сан! – вдруг раздалось за ее спиной. Йоко оглянулась. Рядом стоял незнакомый молодой человек. От него разило винным перегаром, лицо было багрово-красным, глаза налиты кровью. Йоко не успела отпрянуть, и рука этого промокшего до нитки пьяного человека вцепилась ей в плечо.
– Помните меня, Йоко-сан? Вы жизнь моя. Вся моя жизнь! – По его еще не знавшим бритвы щекам текли слезы. Опираясь на Йоко, чтобы не упасть, он продолжал – Вы выходите замуж?.. Поздравляю… Поздравляю… Но вас не будет в Японии. Страшно подумать!.. Я…
Голос молодого человека дрогнул. Он тяжело вздохнул, всхлипнул и горько, совсем по-женски, расплакался, уткнувшись лицом в плечо Йоко.
Неожиданное происшествие смутило Йоко. Она решительно не могла припомнить, кто этот человек, где и когда она с ним встречалась. Уйдя от Кибэ, она легко сходилась с мужчинами и так же легко расставалась с ними, не отдавая предпочтения никому. Может быть, этот юноша один из тех, кого она холодно и расчетливо увлекла, а затем бросила? Память ничего ей не подсказала. Надо как-то от него избавиться. Йоко положила саквояж и сверток на палубу и попыталась стряхнуть его руку с плеча, но тщетно. Родственники и подруги, стоя внизу, смотрели на нее с плохо скрываемым злорадством, и эти взгляды причиняли ей почти физическую боль. Слезы незнакомца просачивались сквозь тонкую ткань кимоно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51