https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_vanny/
В этом тоже удивительная специфика античной космологии, которая бесконечно отлична и от духовного понимания неба в средние века, и от бесконечно пространственного понимания его в Новое время. Чувственно-материальный космос является для античности самым настоящим абсолютом, так как ничего другого, кроме космоса, не существует и ничем другим этот космос не управляется, как только самим же собою. Его никто и никогда не создавал, так как иначе пришлось бы признавать какое-то бытие еще до космоса, и притом бытие деятельное, творческое. Но поскольку, кроме чувственно-материального космоса, вообще нет ничего, он зависит только от самого себя, имеет свою причину только в самом же себе и его движение определяется только им же самим. Чувственно-материальный космос для античности есть ее последний абсолют. Душа и ум, о которых мы говорили выше, являются душой именно этого, то есть чувственно-материального, космоса и умом именно этого же космоса. Но если так, то для философии возникает здесь еще одна проблема.
§4. ПЕРВОЕДИНСТВО
Вещь, как ясно само собой, есть не только нечто неподвижное, но и нечто становящееся. Но поскольку становление всегда есть та или иная степень становящегося, а также и любая комбинация этих степеней, то это значит, что вещи действуют не только целесообразно, но и хаотически. Поэтому и душа, и ум, хотя бы и понимать их объективно-космически, устрояют космос целесообразно, но допускают также и любую нецелесообразность, включая любое хаотическое расслоение. Тогда ясно, что одной целесообразности мало для космической души и для космического ума.
1. Единство разумного и неразумного . Другими словами, возникает необходимость признавать еще и такое начало, которое совмещало бы в себе и все целесообразное, и все нецелесообразное. Это не значит, что нужно выходить за пределы космической души и космического ума. Но это значит, что в самом же космосе необходимо было признавать особого рода начало, которое объединяло бы собою и все целесообразное, что творится душой и умом, и все нецелесообразное, что не творится душой и умом и тем не менее обязательно существует в том же самом космосе. Отсюда возникает поразительная склонность античного мышления признавать еще и такое начало, которое выше самого мышления и которое вмещает в себя также и все внемыслительное. Это начало в античности называлось «единым» или «одним». Оно трактовалось выше души и ума, а в конце античности даже и выше самого космоса. Но оно только и существовало в самом же космосе.
2. Судьба , а) Это единое интересно для истории философии еще и в том смысле, что это было не чем иным, как философской концепцией судьбы . Выше мы уже видели, что если признается только одна вещественность, то как бы мы ни трактовали ее в ее последнем пределе, она обязательно требует для себя своего объяснения. Поскольку, однако, кроме вещественно-телесного раба, кроме вещественно-телесного рабовладельца и кроме вещественно-телесного их объединения, ничего другого не существует, то вся эта стихия вещественности в конце концов остается все же необъясненной. На стадии космоса эта вещественность дошла и до души, и до ума. Но душа и ум, взятые в чистом виде, являются принципами вещественной целесообразности. А как объяснять всю нецелесообразность, также царящую в реальной вещественной действительности? Она-то и остается необъясненной. А так как, повторяем, кроме вещественно-телесной области, ничего не признается, то это значит, что последовательное рабовладельческое мышление необходимым образом приходит здесь к понятию судьбы. Космос имеет душу и ум. Но он ни за что не отвечает, поскольку таковым он существует вечность. Признавать что-нибудь отвечающим за все зло – это не значит признавать за ним только душу и ум. Это значило бы признавать за ним еще и личность. Но никакой личности античный космос не знает; его единое, о котором мы сейчас говорим, тоже не личность, а скорее какая-то стихия. Следовательно, в античности приходилось отказываться от конечного объяснения зла, то есть признавать для его объяснения судьбу.
б) Итак, чувственно-материальный космос, если он трактуется как абсолют, требует признания для себя такого своего первоединства, которое является принципом и всего в нем целесообразного, и всего в нем нецелесообразного. Судьба и есть внеличностный принцип объяснения всего целесообразного и всего нецелесообразного, возникающего в чувственно-материальном космосе в условиях признания его в качестве последнего абсолюта. Такое совпадение всего целесообразного и нецелесообразного, всего умственного и душевного, а также всего умственно-душевного и телесного античные философы называли единым , все превосходящим первоединством и решительно все охватывающим и везде наличным первоединством .
§5. ИТОГ
1. Общая формула итога. Основная античная проблематика имеет своим содержанием чувственно-материальный космос как абсолют, то есть как целесообразно управляемый душой и умом, а если включить и все космически нецелесообразное, то управляемый и первоединым, то есть судьбой. Во всей этой античной философской проблематике исходная рабовладельческая вещественно-телесная интуиция проявляет себя и во всем крупном, и во всех мелочах. Очень важно отметить, что античные философы не очень любят рассуждать о судьбе, поскольку общенародное представление о судьбе фиксирует ее как нечто чересчур внешнее и надчеловеческое. Античные философы хотели, чтобы все нецелесообразное и все нечеловеческое функционировало в одной плоскости со всем целесообразным и со всем человеческим, почему и судьба трактовалась не как предмет безотчетной человеческой веры, но тоже как чисто человеческая концепция, как чисто космическая сила. А тогда такую вне-личностную и внечеловеческую силу становилось необходимым трактовать в одной плоскости со всей человеческой и космической целесообразностью, со всей человеческой и космической упорядоченностью. А это и значило трактовать такой принцип, трактовать судьбу как философскую категорию, то есть трактовать ее как высшее первоединство, или как разумный и внеразумный принцип одновременно.
Таким образом, взятая в наиболее общем виде, античная проблематика сводилась на диалектику идеи и материи, разрабатываемую в виде чувственно-материального космоса, движимого космической душой, управляемого тоже космическим умом и создаваемого сверхдушевным и сверхумственным первоединством .
Такова чисто философская, то есть теоретическая, основа античной философии.
2. Историческое значение специфики этого итога. Специфика формулированного нами итога очень важна в том отношении, что только при ее помощи и можно противопоставлять античность последующим культурам. Во всех этих культурах очень много античного, и во многих отношениях античность оказалась каким-то вечным образцом. Тем не менее, если античная философия является для нас чем-то определенным, чем-то самостоятельным, чем-то несводимым ни на какие другие культуры, необходимо во всяком случае четко формулировать аничную специфику и отчетливо противопоставлять ее всяким другим, неантичным методам мышления.
В самом деле, например, средневековая философия тоже признает и существование чувственно-материального космоса и тоже дает его неоплатоническую обработку. И тем не менее существует один момент, который раз и навсегда противопоставляет античную и средневековую философию, какие бы совпадения здесь ни наблюдались. Именно, последним и окончательным абсолютом для античной философии является чувственно-материальный космос, поскольку исходная интуиция всего рабовладения гласила только о телесных вещах и, самое большее, о возведении всех чувственно-материальных вещей на предельную ступень тоже чувственно-материального космоса. Совсем другое дело – средневековое мышление, в котором основной интуицией была не интуиция чувственного тела, а интуиция личности. Поэтому абсолютом здесь оказался не чувственно-материальный космос, но личность, которая выше всякого космоса и которая является даже его творцом и создателем. И какие бы совпадения мы ни находили между средневековым монотеизмом и античным пантеизмом, то и другое никогда и ни в каком смысле не могут отождествляться, откуда и непроходимая пропасть между античным и средневековым мышлением.
Точно так же очень многое и в Новое время совпадало с античностью, и новоевропейские мыслители всегда многому учились в античности, и часто учились весьма охотно, даже и с восторгом. И опять-таки: вся новоевропейская философия тоже исходит из личности, но только не абсолютной, а относительной, человеческой. Это была не абсолютная личность средневековья, но абсолютизированная человеческая личность, для которой чувственно-материальный космос уже меньше всего имел самостоятельное значение, а большей частью имел значение предмета научно-художественных построений.
Наконец, и в век зарождающегося социализма основной интуицией является вовсе не интуиция чувственно-материальной вещи, но интуиция свободно-деятельного и творчески-трудового коллектива.
Итак, формулированную нами специфику античной философии никак нельзя забывать уже по одному тому, что без этого невозможно будет устанавливать специфику и всех послеантичных культур. Если бы античная культура не имела своей специфики, то устанавливать эту специфику для позднейших культур оказалось бы весьма затруднительно и даже едва ли возможно.
Наконец, предлагаемая нами специфика античной философии вовсе не есть что-нибудь для нее унизительное. Ведь К. Маркс справедливо говорит о том, что греки были нормальными детьми и что взрослый человек всегда будет с любовью вспоминать свое детство, если оно было нормальным. Поэтому если для ребенка мир сначала ограничивается одной комнатой, или одним домом, или одной улицей, то нет ничего удивительного и неестественного в том, что для древнего грека мир ограничивался только видимым, слышимым и вообще чувственно воспринимаемым небом. И не было ничего противоестественного в том, что космос вообще трактовался в античности как пространственно ограниченное физическое тело. Это было вполне естественно, и установленная нами специфика античной философии была явлением не только естественным, но на свой манер даже глубоким и красивым.
III. ИСТОРИЧЕСКИ-ПРОБЛЕМНАЯ ОСНОВА
§1. НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ ИСТОРИЗМА
Поскольку всякая история состоит из разных периодов развития, всегда был соблазн чересчур изолировать один исторический период от другого, чересчур их противопоставлять один другому, вплоть до точной фиксации хронологических границ с чересчур раздельным указанием начал и концов такого развития, без всякого учета непрерывности перехода одного периода к другому. То, что каждый исторический период есть нечто самостоятельное, и то, что его необходимо точнейшим образом противопоставить предыдущему и последующему периодам развития, это совершенно ясно и это вполне необходимо, поскольку без этого вообще нельзя будет установить ни одного исторического периода, а следовательно, установить и самого развития, самой истории.
Тем не менее история отнюдь не есть только логика отдельных понятий. Все отдельные логические понятия назревают в истории постепенно и иной раз даже едва заметно. Каждая логическая категория представлена в истории бесчисленным количеством едва заметных оттенков, и для каждого вполне раздельного и прерывного скачка необходимы десятки, если не сотни, лет непрерывного и на первый взгляд едва заметного, едва раздельного развития.
Кроме того, если мы что-нибудь установили как именно античную философию, а она просуществовала больше целого тысячелетия, то ясно, что, как бы отдельные периоды ее развития ни отличались один от другого, они в то же самое время, хотя и незаметно, содержат в себе каждый раз всю эту античную философию целиком. Другими словами, каждый период исторического развития обязательно содержит в себе всю античную философию целиком, и можно говорить только о преобладании какого-нибудь отдельного ее момента в данный период ее истории, да и эти преобладающие моменты фактически всегда существуют в виде едва заметного и вполне непрерывного развития.
Поэтому всякое установление отдельных периодов философского развития носит относительный и приблизительный характер, так что историк философии ни в каком даже самом мелком историческом моменте не может забывать и того целого, чем является античная философия в своем максимально общем виде.
Основная периодизация античной философии, как это видно на основании всего предыдущего, конечно, связана в первую очередь с общекультурным развитием античности, но это последнее в свою очередь связано с античной общественно-исторической формацией, то есть с рабовладением.
Отсюда возникает и соответствующая конкретная периодизация истории античной философии.
§2. ОСНОВНЫЕ ПЕРИОДЫ
1. Мифология . Как мы видели выше, мифология предшествует античной философии, и ее социально-историческая необходимость у нас уже обоснована. Сейчас, в преддверии самой философии, мы должны сказать, что мифология тоже есть определенное мировоззрение, и в этом смысле она тоже содержит в себе нечто философское. Но все эти философские элементы на стадии мифологии даны в слитном и нерасчлененном виде. Такую философию нужно назвать дорефлективной философией. То, что после абсолютного господства мифологии объявит себя уже не как мифология, но как философия, по необходимости будет заключаться только в том, чтобы расчленить отдельные мировоззренческие моменты, которые в самой мифологии даны нерасчлененно и вполне слитно.
2. Классика . Чтобы понять, каковы эти основные философские моменты мифологического мировоззрения, надо учитывать то, что рабовладение началось именно как разделение умственного и физического труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
§4. ПЕРВОЕДИНСТВО
Вещь, как ясно само собой, есть не только нечто неподвижное, но и нечто становящееся. Но поскольку становление всегда есть та или иная степень становящегося, а также и любая комбинация этих степеней, то это значит, что вещи действуют не только целесообразно, но и хаотически. Поэтому и душа, и ум, хотя бы и понимать их объективно-космически, устрояют космос целесообразно, но допускают также и любую нецелесообразность, включая любое хаотическое расслоение. Тогда ясно, что одной целесообразности мало для космической души и для космического ума.
1. Единство разумного и неразумного . Другими словами, возникает необходимость признавать еще и такое начало, которое совмещало бы в себе и все целесообразное, и все нецелесообразное. Это не значит, что нужно выходить за пределы космической души и космического ума. Но это значит, что в самом же космосе необходимо было признавать особого рода начало, которое объединяло бы собою и все целесообразное, что творится душой и умом, и все нецелесообразное, что не творится душой и умом и тем не менее обязательно существует в том же самом космосе. Отсюда возникает поразительная склонность античного мышления признавать еще и такое начало, которое выше самого мышления и которое вмещает в себя также и все внемыслительное. Это начало в античности называлось «единым» или «одним». Оно трактовалось выше души и ума, а в конце античности даже и выше самого космоса. Но оно только и существовало в самом же космосе.
2. Судьба , а) Это единое интересно для истории философии еще и в том смысле, что это было не чем иным, как философской концепцией судьбы . Выше мы уже видели, что если признается только одна вещественность, то как бы мы ни трактовали ее в ее последнем пределе, она обязательно требует для себя своего объяснения. Поскольку, однако, кроме вещественно-телесного раба, кроме вещественно-телесного рабовладельца и кроме вещественно-телесного их объединения, ничего другого не существует, то вся эта стихия вещественности в конце концов остается все же необъясненной. На стадии космоса эта вещественность дошла и до души, и до ума. Но душа и ум, взятые в чистом виде, являются принципами вещественной целесообразности. А как объяснять всю нецелесообразность, также царящую в реальной вещественной действительности? Она-то и остается необъясненной. А так как, повторяем, кроме вещественно-телесной области, ничего не признается, то это значит, что последовательное рабовладельческое мышление необходимым образом приходит здесь к понятию судьбы. Космос имеет душу и ум. Но он ни за что не отвечает, поскольку таковым он существует вечность. Признавать что-нибудь отвечающим за все зло – это не значит признавать за ним только душу и ум. Это значило бы признавать за ним еще и личность. Но никакой личности античный космос не знает; его единое, о котором мы сейчас говорим, тоже не личность, а скорее какая-то стихия. Следовательно, в античности приходилось отказываться от конечного объяснения зла, то есть признавать для его объяснения судьбу.
б) Итак, чувственно-материальный космос, если он трактуется как абсолют, требует признания для себя такого своего первоединства, которое является принципом и всего в нем целесообразного, и всего в нем нецелесообразного. Судьба и есть внеличностный принцип объяснения всего целесообразного и всего нецелесообразного, возникающего в чувственно-материальном космосе в условиях признания его в качестве последнего абсолюта. Такое совпадение всего целесообразного и нецелесообразного, всего умственного и душевного, а также всего умственно-душевного и телесного античные философы называли единым , все превосходящим первоединством и решительно все охватывающим и везде наличным первоединством .
§5. ИТОГ
1. Общая формула итога. Основная античная проблематика имеет своим содержанием чувственно-материальный космос как абсолют, то есть как целесообразно управляемый душой и умом, а если включить и все космически нецелесообразное, то управляемый и первоединым, то есть судьбой. Во всей этой античной философской проблематике исходная рабовладельческая вещественно-телесная интуиция проявляет себя и во всем крупном, и во всех мелочах. Очень важно отметить, что античные философы не очень любят рассуждать о судьбе, поскольку общенародное представление о судьбе фиксирует ее как нечто чересчур внешнее и надчеловеческое. Античные философы хотели, чтобы все нецелесообразное и все нечеловеческое функционировало в одной плоскости со всем целесообразным и со всем человеческим, почему и судьба трактовалась не как предмет безотчетной человеческой веры, но тоже как чисто человеческая концепция, как чисто космическая сила. А тогда такую вне-личностную и внечеловеческую силу становилось необходимым трактовать в одной плоскости со всей человеческой и космической целесообразностью, со всей человеческой и космической упорядоченностью. А это и значило трактовать такой принцип, трактовать судьбу как философскую категорию, то есть трактовать ее как высшее первоединство, или как разумный и внеразумный принцип одновременно.
Таким образом, взятая в наиболее общем виде, античная проблематика сводилась на диалектику идеи и материи, разрабатываемую в виде чувственно-материального космоса, движимого космической душой, управляемого тоже космическим умом и создаваемого сверхдушевным и сверхумственным первоединством .
Такова чисто философская, то есть теоретическая, основа античной философии.
2. Историческое значение специфики этого итога. Специфика формулированного нами итога очень важна в том отношении, что только при ее помощи и можно противопоставлять античность последующим культурам. Во всех этих культурах очень много античного, и во многих отношениях античность оказалась каким-то вечным образцом. Тем не менее, если античная философия является для нас чем-то определенным, чем-то самостоятельным, чем-то несводимым ни на какие другие культуры, необходимо во всяком случае четко формулировать аничную специфику и отчетливо противопоставлять ее всяким другим, неантичным методам мышления.
В самом деле, например, средневековая философия тоже признает и существование чувственно-материального космоса и тоже дает его неоплатоническую обработку. И тем не менее существует один момент, который раз и навсегда противопоставляет античную и средневековую философию, какие бы совпадения здесь ни наблюдались. Именно, последним и окончательным абсолютом для античной философии является чувственно-материальный космос, поскольку исходная интуиция всего рабовладения гласила только о телесных вещах и, самое большее, о возведении всех чувственно-материальных вещей на предельную ступень тоже чувственно-материального космоса. Совсем другое дело – средневековое мышление, в котором основной интуицией была не интуиция чувственного тела, а интуиция личности. Поэтому абсолютом здесь оказался не чувственно-материальный космос, но личность, которая выше всякого космоса и которая является даже его творцом и создателем. И какие бы совпадения мы ни находили между средневековым монотеизмом и античным пантеизмом, то и другое никогда и ни в каком смысле не могут отождествляться, откуда и непроходимая пропасть между античным и средневековым мышлением.
Точно так же очень многое и в Новое время совпадало с античностью, и новоевропейские мыслители всегда многому учились в античности, и часто учились весьма охотно, даже и с восторгом. И опять-таки: вся новоевропейская философия тоже исходит из личности, но только не абсолютной, а относительной, человеческой. Это была не абсолютная личность средневековья, но абсолютизированная человеческая личность, для которой чувственно-материальный космос уже меньше всего имел самостоятельное значение, а большей частью имел значение предмета научно-художественных построений.
Наконец, и в век зарождающегося социализма основной интуицией является вовсе не интуиция чувственно-материальной вещи, но интуиция свободно-деятельного и творчески-трудового коллектива.
Итак, формулированную нами специфику античной философии никак нельзя забывать уже по одному тому, что без этого невозможно будет устанавливать специфику и всех послеантичных культур. Если бы античная культура не имела своей специфики, то устанавливать эту специфику для позднейших культур оказалось бы весьма затруднительно и даже едва ли возможно.
Наконец, предлагаемая нами специфика античной философии вовсе не есть что-нибудь для нее унизительное. Ведь К. Маркс справедливо говорит о том, что греки были нормальными детьми и что взрослый человек всегда будет с любовью вспоминать свое детство, если оно было нормальным. Поэтому если для ребенка мир сначала ограничивается одной комнатой, или одним домом, или одной улицей, то нет ничего удивительного и неестественного в том, что для древнего грека мир ограничивался только видимым, слышимым и вообще чувственно воспринимаемым небом. И не было ничего противоестественного в том, что космос вообще трактовался в античности как пространственно ограниченное физическое тело. Это было вполне естественно, и установленная нами специфика античной философии была явлением не только естественным, но на свой манер даже глубоким и красивым.
III. ИСТОРИЧЕСКИ-ПРОБЛЕМНАЯ ОСНОВА
§1. НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ ИСТОРИЗМА
Поскольку всякая история состоит из разных периодов развития, всегда был соблазн чересчур изолировать один исторический период от другого, чересчур их противопоставлять один другому, вплоть до точной фиксации хронологических границ с чересчур раздельным указанием начал и концов такого развития, без всякого учета непрерывности перехода одного периода к другому. То, что каждый исторический период есть нечто самостоятельное, и то, что его необходимо точнейшим образом противопоставить предыдущему и последующему периодам развития, это совершенно ясно и это вполне необходимо, поскольку без этого вообще нельзя будет установить ни одного исторического периода, а следовательно, установить и самого развития, самой истории.
Тем не менее история отнюдь не есть только логика отдельных понятий. Все отдельные логические понятия назревают в истории постепенно и иной раз даже едва заметно. Каждая логическая категория представлена в истории бесчисленным количеством едва заметных оттенков, и для каждого вполне раздельного и прерывного скачка необходимы десятки, если не сотни, лет непрерывного и на первый взгляд едва заметного, едва раздельного развития.
Кроме того, если мы что-нибудь установили как именно античную философию, а она просуществовала больше целого тысячелетия, то ясно, что, как бы отдельные периоды ее развития ни отличались один от другого, они в то же самое время, хотя и незаметно, содержат в себе каждый раз всю эту античную философию целиком. Другими словами, каждый период исторического развития обязательно содержит в себе всю античную философию целиком, и можно говорить только о преобладании какого-нибудь отдельного ее момента в данный период ее истории, да и эти преобладающие моменты фактически всегда существуют в виде едва заметного и вполне непрерывного развития.
Поэтому всякое установление отдельных периодов философского развития носит относительный и приблизительный характер, так что историк философии ни в каком даже самом мелком историческом моменте не может забывать и того целого, чем является античная философия в своем максимально общем виде.
Основная периодизация античной философии, как это видно на основании всего предыдущего, конечно, связана в первую очередь с общекультурным развитием античности, но это последнее в свою очередь связано с античной общественно-исторической формацией, то есть с рабовладением.
Отсюда возникает и соответствующая конкретная периодизация истории античной философии.
§2. ОСНОВНЫЕ ПЕРИОДЫ
1. Мифология . Как мы видели выше, мифология предшествует античной философии, и ее социально-историческая необходимость у нас уже обоснована. Сейчас, в преддверии самой философии, мы должны сказать, что мифология тоже есть определенное мировоззрение, и в этом смысле она тоже содержит в себе нечто философское. Но все эти философские элементы на стадии мифологии даны в слитном и нерасчлененном виде. Такую философию нужно назвать дорефлективной философией. То, что после абсолютного господства мифологии объявит себя уже не как мифология, но как философия, по необходимости будет заключаться только в том, чтобы расчленить отдельные мировоззренческие моменты, которые в самой мифологии даны нерасчлененно и вполне слитно.
2. Классика . Чтобы понять, каковы эти основные философские моменты мифологического мировоззрения, надо учитывать то, что рабовладение началось именно как разделение умственного и физического труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19