Это – имена Гермия (ученика Сириана и сверстника Прокла), Аммония (сына Гермия и ученика Прокла) и Гиерокла (ученика Плутарха, с ним мы встречались выше). Из-за большого количества учеников, Аммония, пожалуй, можно считать подлинным учредителем александрийцев. Его ученики: Асклепий, Феодот, Олимпиодор Младший – и ученики Олимпиодора: Элий и Давид.
в) Общей чертой александрийского неоплатонизма является прежде всего снижение отношения к платонической традиции, и в частности ослабленное внимание к проблеме Первоединства. Далее, такой основной чертой всей этой школы необходимо считать комментаторство и вообще ученость. Комментировали Платона и Аристотеля, но особенно Аристотеля; в учености же они отличались интересом к детальному анализу комментируемых текстов, а также и к естественным наукам. И третьей основной чертой кроме сниженного платонизма и ученого комментаторства необходимо считать возрастающий интерес к христианству, а это для строгого языческого неоплатонизма было только признаком его шатания и падения.
г) Проникновение христианства в александрийский неоплатонизм, несомненно, расшатывало всю основу и неоплатонизма, и античной философии вообще. У платоников часто получалось так, что до демиурга существует бесформенная материя, а деятельность демиурга состоит только в оформлении этой материи и в приведении ее хаоса к благоустроенному космосу. Вот эту концепцию как раз и не могли принимать христиане.
С точки зрения христиан, было бы большим снижением демиурга считать, что кроме него изначально и предвечно существует еще и нечто другое, хотя бы и бесформенное. С точки зрения христианства подлинный демиург – тот, который создает не только оформленную структуру материи, но и самое материю. Другими словами, демиург творит мир только из ничего.
Но с другой стороны, христианский демиург не может творить мир также из самого себя, так как это было бы языческой эманацией, языческим пантеизмом и непризнанием демиурга как абсолютной личности. Поэтому «ничто» для христианства все же оказывалось необходимой категорией, поскольку это «ничто» и было гарантией диалектической инаковости, в корне исключавшей всякую языческую эманацию.
Имея все это в виду, мы теперь и должны сказать, что проникновение креационизма (творение из ничего) и персонализма (то есть абсолютной личности вместо внеличностного Первоединства) в корне разрушало всю языческую пантеистическую основу. К этому необходимо прибавить еще и то что абсолютно личностный характер христианского первоединства исключал в нем всякую субстанциальную подчиненность одного момента другому, то есть всякую, как теперь говорят, субординацию, поскольку абсолютная личность, какие бы различия она в себе ни содержала, имеет все эти различные моменты сразу, в одно мгновение и на всю вечность и даже раньше самой вечности. Поэтому не будет ошибки, если мы скажем, что александрийский неоплатонизм был шатанием всей языческой философии и кануном ее гибели.
2. То же. Синезий, Немезий, Филопон и Давид («Непобедимый») , а) Во всякой характеристике александрийского неоплатонизма, претендующей на существенность, имя Синезия Птолемаидского (ок. 370 – 413) должно быть названо в первую очередь. Всецело преданный неоплатонизму и даже уединенным философским созерцаниям, он в то же самое время был еще и любителем всей античной поэзии и даже писал стихи.
С другой стороны, Синезий уже убежденный христианин и даже епископ. В эпоху острых тринитарных споров он занял весьма критическую позицию в отношении неоплатонической триады, в которой отрицал всякую субординацию и признавал все три ипостаси как целиком равноправные и координированные.
б) Из Немезия Эмесского (IV – начало V в.) мы привели бы рассуждения о судьбе, провидении, а также и о личности, как абсолютной, так и человеческой. Решение этих проблем проводится в указанном у нас выше христианском смысле идейных тенденций александрийцев.
в) Иоанн Филопон (V – начало VI в.) известен своими трактатами «О вечности мира против Прокла» и «О сотворении мира». Однако считать его в идеологическом отношении полноценным христианином тоже еще пока невозможно. Дело в том, что его большие симпатии к Аристотелю в корне мешали создавать тринитарную концепцию в духе строгой неоплатонической диалектики. Вместо трех ипостасей единого божества у Филопона получилось нечто вроде учения о трех богах (это в исторической науке сейчас называется тритеизмом). Та же самая аристотелевская формальная логика помешала Филопону признавать христианскую диалектику богочеловечества. Вместо того чтобы учить о совпадении в Христе и божества как субстанции, и человека как субстанции, Филопон смог признать в Христе только одну субстанцию, а именно божественную. Это – то, что сейчас в исторической науке называется монофизитской ересью. Поэтому становится очевидным, что в лице Филопона переживал свое падение не только языческий неоплатонизм, но и христианство далеко не получало для себя своей существенной философской формы.
г) Из прочих александрийских неоплатоников упомянем только Давида, и именно армянского философа Давида Анахта, ученика Олимпиодора Младшего, потому что в те времена было несколько авторов с этим именем. Этот Давид обращает на себя наше внимание не только своей высокой философской образованностью, но и виртуозным умением разбираться в тонких философских проблемах. Поскольку в его время многие основные проблемы христианской теологии уже были догматизированы, Давид имел полную возможность, не входя в детали неоплатонической системы, делать из нее разного рода тонкие и вполне самостоятельные выводы. И уже это одно свидетельствует о веке прогрессирующего распадения античного неоплатонизма, несмотря на оригинальность и тонкость всей античной философии эпохи ее падения.
Другую форму этого шатания и распадения мы находим в неоплатонизме латинского Запада, который тоже был переходной эпохой от языческого неоплатонизма к христианской догматической теологии.
3. Неоплатонизм латинского Запада. Основатели . а) Одним из самых ранних представителей латинского неоплатонизма необходимо считать Корнелия Лабеона (III в.), пытавшегося создать диалектику античной мифологии, однако уже во главе с единым богом. Веттий Агорий Претекстат (IV в.), подобно Юлиану, оказался теоретиком солнечного монотеизма. Некоторые считают его даже представителем языческого возрождения, недолго просуществовавшего в IV в. среди старинной римской аристократии.
б) Марий Викторин (IV в.), неоплатонический наставник Августина, переводчик и комментатор Аристотеля и Порфирия, принявший христианство в пожилом возрасте, писал против Ария и манихеев, комментировал послания ап. Павла. Его историческое значение можно находить в том, что он одним из первых стал сближать неоплатоническое, чисто аристотелевское первоединство с христианской личностью единого бога, а также в попытках весьма интенсивного характера рассматривать божество не в его изоляции от мира, но в его вечной подвижности.
в) Августин (354 – 430) по праву считается основателем всей вообще западной философии ввиду своего глубочайшего интереса к проблемам личности. Самый термин «личность» (persona) введен в христианскую теологию именно Августином. С этой точки зрения августиновское божество в своем последнем основании даже выше трех ипостасей и есть не ипостась («подставка» для сущности, когда она проявляет себя в своей энергии). Но зато это проявление непознаваемой сущности трактуется у Августина не только личностно вообще, но даже человечески-личностно. Три ипостаси характеризуются у него как память (memoria), интеллект (intellectus) и воля (voluntas). Кроме того, воля и в человеческой жизни выдвигается у Августина на первый план.
С другой стороны, однако, это увлечение персонализмом и волюнтаризмом доходит у Августина до того, что воля божья у него уже раз и навсегда определяет собою судьбу мира и человека. Поэтому у Августина можно наблюдать яркую тенденцию к фатализму, хотя реальные тексты Августина звучат на эту тему гораздо сложнее.
4. То же. Продолжатели . Эти продолжатели, Халкидий и Макробий, в еще большей степени свидетельствуют о переходной языческо-христианской эпохе, представителями которой они являлись. Здесь все тот же IV век.
а) Халкидий прославился своим переводом платоновского «Тимея» и комментарием этого знаменитого диалога. Переходный характер воззрений Халкидия особенно сказывается в том, что он, будучи уже христианином, покамест еще весьма далек от умения философски разобраться в новой религии. Отчасти это зависело от того, что его воззрения носили еще доплотиновский характер и развивались скорее в контексте предплотиновских, то есть поздних, платоников с большой примесью стоического платонизма. По-христиански он уже глубоко осознал, что материя не может существовать одновременно с демиургом и что демиург не может ни с того ни с сего вдруг начать оформление этой бесформенной материи. Материя предсуществует уже в самом божестве, поскольку, с точки зрения Халкидия, все временное вообще обосновано в вечном. Тем не менее у Халкидия вовсе нет учения о творении мира, откуда и вытекает, что материя и ее тварность обоснованы у него каузативно, то есть в смысле идеальной причинности, но не темпорально. Поэтому материя не только является, как у Аристотеля, гипостазированной потенцией, но и предполагает индивидуальный творческий акт божества, а о самом этом акте ничего не говорится. Точно так же судьбу он (вполне в античном духе) отождествляет с провидением. Но в то время как античные мыслители спокойно и невозмутимо созерцают трагические судьбы мира и человека, Халкидий уже готов признать противоестественность мировых и человеческих катастроф, хотя опять-таки у него совершенно отсутствует христианская идеология первородного греха и необходимости его искупления.
б) Макробий (IV – V вв.) тоже является ярким образцом того латинского неоплатонизма, на котором уже отразилось большое влияние возраставшего в те времена христианства, но отразилось не везде уверенно. В смысле учения о трех ипостасях и об их воплощении в космосе Макробия с полным правом можно считать неоплатоником. Но этот неоплатонизм Макробия производит скорее только формальное впечатление. По существу же ему совершенно чужда спокойная уверенность неоплатонической концепции триады. Гораздо более ярко выражен у него тот солнечный пантеизм, который мы встречаем у Юлиана и у Претекстата. Этот Претекстат в «Сатурналиях» Макробия как раз и произносит горячую речь в защиту солнечного монотеизма, причем речь Претекстата и самого Претекстата Макробий рисует не только в сочувственных, но и в возвышенных тонах. Такой же попыткой связать языческий пантеизм с христианским монотеизмом является и учение Макробия о душе, которая, с одной стороны, имеет такую же судьбу, как и падение душ в «Федре» Платона (по закону судьбы), а с другой стороны, настолько ярко переживается Макробием как самостоятельная личность, что он прямо именует ее богом. В языческой античной философии душа выше всего ставилась у Платона и в неоплатонизме, и в ней находили в те времена божественную природу. Но никто из античных философов не называл человеческую душу богом. И если Макробий ее так называет, то это у него является только бессильной попыткой толковать и выразить человеческую душу как личность.
5. То же. Завершители . Скажем с самого начала: завершительство здесь надо понимать не в смысле расцвета, но в смысле ослабления, падения и даже конца неоплатонизма.
а) К IV в. относится любопытнейшее произведение мало известного нам Марциана Капеллы под названием «О браке Филологии и Меркурия». Филология здесь изображена в виде прекрасной женщины, с которой вступает в брак Меркурий, согласно разрешению на это богов. На свадьбе выступают семь ораторов, которые являются олицетворением семи античных наук, – Тривия в лице Грамматики, Диалектики и Риторики, а также Квадривия в лице Арифметики, Геометрии, Астрономии и Гармонии (под Гармонией здесь понимается музыка, включая гармонию небесных сфер).
Что касается неоплатонизма, то в этом трактате он обнаруживает себя на ступени своего разложения. Отдельные и разбросанные места по поводу трех основных неоплатонических ипостасей в трактате попадаются, но сделать из них общие выводы трудно. У Марциана Капеллы не только нет диалектики мифа (мифология здесь преподносится вообще в юмористических тонах), но даже нет и никакой неоплатонической диалектики. Под диалектикой здесь понимается не что иное, как аристотелевская формальная логика. Кроме того, во всем этом трактате вообще сквозит некоторого рода юмористика, нарушающая общую серьезную картину. А главное, упомянутые семь ораторов, объясняющие существо соответствующих наук, выступают с довольно скучными и абстрактными речами, так что находится даже персонаж, требующий прекращения этих речей.
Но как раз вся эта юмористика и выражает для нас большую историческую значимость данного трактата. Что отношение к языческим богам часто отличается здесь юмористикой, это определенно говорит о том, что времена серьезной мифологии для Марциана Капеллы давно миновали. Тем не менее автор явно хочет показать, что языческая античность очень многого достигла и, в частности, что семь античных наук являются безусловным достижением и Марциан Капелла как бы завещает эти науки наступающему средневековью. Средневековье действительно сохранило эти науки навсегда и старалось их всячески развить.
Таким образом, переходный характер трактата Марциана Капеллы выражен очень ярко, и с культурно-исторической точки зрения трактат этот может считаться выдающимся произведением.
б) Боэций (480 – 525) – замечательная фигура последних лет античности и в отношении своей жизненной судьбы, и в отношении мировоззрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19