А если есть ме-жду вами с Ана-толием лю-бовь, так и всякое про-ститься может. Про-стите и вы моего ду-рака и ша-лопая.
Таисия уже не слушала старика. С трудом расцепила пальцы, побелевшие от напряжения, пока сжимала спинку кровати.
– Что ж, я пойду. Мне надо о многом подумать. Подумать и посоветоваться со своими родителями, как мне теперь поступить. Я должна думать о судьбе моих детей. Кто они теперь, как их звать, если они, как выяснилось, рождены в незаконном браке? Прощайте, Ефрем Нестерович. Поправляйтесь. Жаль, что нынешний случай в ванной не произошел с вами десять лет назад!
Голос оскорбленной женщины звучал зло и звонко. Она двинулась из комнаты, Полина Карповна и Зина бросились вслед за ней. Но, прежде чем выйти, Зина обернулась и на пороге прошипела матери:
– Вы знали? Вы все это время знали? И позволили Тольке венчаться?
Полина Карповна не ответила и беспомощно развела руками.
– Вы самые страшные грехи готовы были принять ради него, все ему прощали! – с отчаянием произнесла дочь.
– Зато Господь и покарал нас, – сокрушенно вздохнула Боровицкая. – Не поминай дурно покойного брата и знай, что мать ради детей готова на что угодно. Я и для тебя любой грех совершу, лишь бы ты была счастлива!
Но Зина уже не слушала мать. Она стремглав подбежала к невестке и схватила её за руку.
– Тосенька, родная, ведь мы не знали. Ничегошеньки не знали. Не ведали. Мы… – она не успела продолжить свои причитания, но Таисия её оборвала.
– Оставь, Зина. Что толку теперь об этом рассуждать? Теперь все совершенно ясно, почему эта несчастная убила Анатолия. Бог знает, как она пыталась до этого времени доказать свои права. И как он ловко, однако, изображал верного и преданного мужа, нежного семьянина, будучи двоеженцем! – и Таисия горько рассмеялась, но это был смех сквозь слезы горечи и унижения.
Она и впрямь полагала, что муж был ей верен и так любил, что никто на свете ему более был не нужен. Как горделиво она смотрела на тех несчастных женщин, о чьих мужьях ходили сплетни! Вот теперь и она станет предметом бесконечных сплетен, да еще каких! А бедные дети, что им теперь говорить о покойном отце, чье имя они носят незаконно? И надо же было так, что весь этот ужас, эта неприличная, вульгарная история, достойная дешевого водевиля на провинциальной сцене, приключилась именно с ней, с её детьми, и после десяти лет безоблачного, как казалось, брака!
Обе Боровицкие стояли рядом, не смея ни утешать, ни даже прикоснуться к невестке. Неожиданно Таисия подняла голову и произнесла решительным голосом:
– Её никто не должен узнать. Зина, ты ошиблась. Мужа никто не убивал, он сам умер в ванной с грязью от сердечного приступа, переел накануне. Эту женщину никто никогда не видел, Анатолий её прежде не знал, она не ваша гувернантка.
– Верно, и церковь сгорела. Священник погиб, бумаг-то нет, – пискнула Полина Карповна.
– Нет, не выйдет! – простонала Зина. – Ведь еще есть Желтовский. Он-то её точно узнает! Он в неё тоже был влюблен и даже стрелялся из-за Розалии. Верно, он знал о свадьбе Анатолия! И как я раньше-то не догадалась! – она хлопнула себя по лбу.
Задним умом мы все крепки!
– Если он её признает, это еще ничего не значит. А вот если он заявит, что знал об их тайном браке, значит, и он преступник, если скрыл это обстоятельство. Неужели теперь, будучи известным адвокатом, он возьмет на себя эту вину и поставит под сомнение свою карьеру ради этой какой-то горбуньи? – глаза Таисии засверкали.
Полина Карповна и Зина даже рот открыли от изумления. Они и не предполагали, что их милая, добрая, ласковая Тосенька вдруг вот так заговорит!
– Голубушка, вы только папеньке своему пока не говорите, надо быть, и так обойдется, – жалобно, как провинившаяся гимназистка, попросила Полина Карповна, которая ужас как боялась могущественного свояка, действительного статского советника Гнедина.
Зина даже покраснела от стыда за мать.
– Надо поскорее идти к Желтовскому, да и самим подумать, как нам поступить теперь. Ведь вам, маменька, к следователю идти, теперь ваш черед Розалию опознавать. И мне надо думать, как отказаться от своих показаний, чтобы у нас все одинаково вышло.
В это время больной застонал, и Полина Карповна метнулась обратно в комнату мужа. Зина и Таисия еще несколько мгновений стояли друг против друга, пока Таисия поправляла вуаль на шляпе и надевала перчатки. Зина всегда завидовала невестке, что так славно, так красиво сложилась её семейная жизнь. Ведь Зина все эти десять лет просидела, словно нахохлившаяся ворона, на краю счастливого семейного гнезда брата, растила его детей. И вот теперь осколки этого счастья лежали у них под ногами.
Глава двадцать шестая
Матильда Карловна Бархатова пребывала в недоумении, которое постепенно сменилось легкой тревогой. Она прежде никогда не видела своего любовника в таком состоянии, в таких расстроенных чувствах. Сергей два дня лежал на диване у себя в кабинете, лицом к стене, и ни за что не желал разговаривать с нею. Даже когда он проиграл одно из дел, он не убивался так сильно. Более всего насторожило Бархатову то обстоятельство, что Сергей не пожелал даже поделиться с нею, намекнуть на те обстоятельства, которые так потрясли его. И это при том, что между ними сложились вполне откровенные отношения. Она иногда рассказывала ему о своих поклонниках, о том, как она кружит им головы и мутит разум. Он же делился с ней мыслями о своих делах, рассказывал о подсудимых, о судейских, присяжных. И вот, поди же ты, ни словечка!
Матильда почуяла неладное, и впервые её сердце кольнуло неведомое ранее чувство ревности, опасности. И кто мог так разбередить душу её Сереженьки, такого сдержанного, отстраненного, живущего словно за наглухо закрытой дверью? Кто так сильно постучался, или может, уже вошел?
Она мягкой кошачьей лапкой ласкала своего «сердитого мальчика», ворковала нежные слова, которые, увы, на сей раз оставались без ответа. Пришлось прибегнуть к самому эффективному способу успокоения, который доселе действовал безотказно. Матильда почти силой развернула Сергея лицом к себе, и он уткнулся носом в её высокую пышную грудь. Вдохнув упоительный аромат кожи любовницы, Желтовский помедлил и тихонько отодвинулся:
– Не теперь, после…
Матильда ушла расстроенная и озабоченная. На следующий день она возобновила свои попытки и, наконец, тайна открылась. Точно клещами, слово за слово, она выпытала у Сергея его душевную боль. Но то, что она узнала, только усилило тревогу и непонимание. Горбунья, уродливая горбунья занимает ум Желтовского? Немыслимо! Невероятно! И может ли так статься, что явление прежней возлюбленной Сергея, да еще в таком ужасном виде, изменит все их планы? Неужто она, Бархатова, желанный, лакомый кусочек для половины мужского населения столицы, будет соперничать с бывшей гувернанткой, горбатой и несчастной убийцей? Да это просто смешно!
Бархатова терялась в догадках, а Желтовский все больше погружался в пучину сомнений.
В одну из ночей, истерзанный бессонницей и тревожными видениями, он на какое-то мгновение забылся, как вдруг память невесть откуда вытянула наружу картину. Розалия корчится от невыносимой боли в спине и жалуется, что сильно ударилась, когда стремительный поток Вуоксы тащил её по острым камням. Желтовского бросило в жар, сон мгновенно слетел. Он сел на кровати и вытер пот с лица. Боже милосердный! А ведь все-таки это она, она, несчастная. За десять лет боль согнула её и превратила в горбунью, изуродовала прекрасную ровную спину. И, конечно, она сделала вид, что не узнает его, ведь тем самым она бы вынудила его признать соучастие в преступлении, в сокрытии факта венчания. А это скандал. Конец безупречной адвокатской репутации! Розалия, только она могла так поступить. А он что же, опять подлец? Тогда он позволил матери выставить Розалию вон, не противился её отъезду, не нашел девушку в Петербурге. Да надо было поперек рельсов лечь, не пустить ни за что! Он предал её и предает опять! Нет, завтра же он пойдет к Сердюкову и потребует нового свидания. И тогда уж он найдет нужные слова!
Наутро, когда Желтовский уже собирался покинуть квартиру, неожиданно горничная доложила о прибытии трех незнакомых дам. Войдя в гостиную, Сергей обнаружил там всех дам Боровицких. Три фигуры в черных траурных платьях и вуалях производили тягостное впечатление.
– Дамы, я еще раз приношу вам свои соболезнования. Но полагаю, вы не за тем пришли ко мне в столь ранний час?
– Сударь, – решительно произнесла Таисия Семеновна. – Дело, которое привело нас в ваш дом, деликатное, необычное и не терпит промедления. Вы, вероятно, уже имели честь видеть подозреваемую в убийстве моего мужа?
– Да, третьего дня, – адвокат насторожился.
– Признали ли вы её?
– Что вы имеете в виду? – еще больше удивился Желтовский.
– Я имею в виду, узнали ли вы в этой женщине бывшую гувернантку Розалию Кирееву?
Сергей внимательно разглядывал лица женщин, пытаясь понять, что от него хотят.
– Как на ваш взгляд, это Киреева? – настаивала Таисия Семеновна.
– Но ведь ваша золовка Зинаида Ефремовна признала госпожу Кирееву и обвинила её в убийстве Анатолия Ефремовича?
– Но, согласитесь, чтобы убивать, надо иметь повод. Вам как адвокату это ли не знать?
– Разумеется. Я полагаю, повод был, и вы все, судя по вашему раннему визиту, все об этом тоже знаете, – уклончиво ответил адвокат.
Зина хотела встрять в разговор, но Таисия метнула на неё строгий взор, и девушка промолчала.
– Я не умею, как вы, адвокатские, мести лисьим хвостом и потому скажу вам прямо. Вчера я узнала из уст счастливо обретшего речь свекра, что мой покойный супруг был тайно женат на этой самой гувернантке. И, стало быть, мой брак недействителен, и мои дети могут быть лишены своих прав. А также я почти наверняка уверена, что вы тоже знали об этом обстоятельстве, иначе бы не стали подвергать свою жизнь риску и становиться под пули. Не так ли, господин адвокат?
– Вам не откажешь в проницательности, – Сергей весь напрягся.
– Поэтому я спрашиваю вас прямо, намерены ли вы признать в горбунье Розалию Кирееву, огласить факт её венчания с моим покойным мужем и тем самым поставить под сомнение спокойствие и достойное существование мое и невинных сирот? К тому же, как я полагаю, она, наверное, будет претендовать не только на имя мужа, но и на наследство? – Таисия, произнеся грозную речь, вся покраснела, нервные руки искомкали кружевной платок.
– Сударыня, – медленно, с расстановкой, ответил Желтовский. – Вы были со мной предельно откровенны. И я, поверьте, скорблю вместе с вами. Вы пострадали невинно. Ваша вина только в неведении. Вы полюбили негодяя. В этом же заключалась и вина несчастной Розалии.
– Ах, это немыслимо! – вскричала Полина Карповна, но тотчас же смолкла и согнулась под бременем греха и горя.
– Простите, Полина Карповна, что в вашем присутствии я должен говорить горькую правду о вашем покойном сыне. Но при сложившихся обстоятельствах это неизбежно. Да, повторяю, что Анатолий оказался негодяем и мерзавцем. Он поманил Розалию счастьем, венчаньем, но потом понял, что брак с Таисией Гнединой ему гораздо выгодней, чем с безродной гувернанткой. И тогда он попытался избавиться от неё, инсценировал падение девушки в водопад. На её счастье, или беду, уж я и не знаю, я спас её. И я же пытался образумить Анатолия, заставить его признать брак. Он отказался, мы стрелялись. После того я дал слово Розалии, что без её согласия никому не расскажу о её браке с Боровицким. Да, я нарушил закон. Но я, тем не менее, не считаю себя виноватым. Это его грех.
Пока он говорил, Полина Карповна мотала головой и всхлипывала, закрывая лицо руками. Она не в силах была слышать правду о своем любимце. Зина же сидела, сцепив пальцы, и зло сверлила Желтовского глазами.
– Стало быть, вы намерены её признать и огласить правду? – Таисия вся подалась вперед.
– Для этого надо по меньшей мере понять, она это или нет, – резко ответил адвокат.
– Тогда, прежде чем вы примете решение, подумайте, сударь, не только о судьбе ни в чем не повинных сирот, но и о своей собственной. Что станут говорить об адвокате, который сам нарушает законы божеские и человеческие? Что станет с вашей безупречной репутацией?
С этими словами черные фигуры, как стая ворон, разом поднялись со своих мест и удалились прочь. Желтовский рухнул в кресло и схватился за голову.
Глава двадцать седьмая
Полина Карповна вся дрожала от страха и волнения. Она с трудом совладала с собой, и Зине приходилось постоянно держать мать за руку и уговаривать её быть спокойней. Сердюков принял их в своем обшарпанном кабинете.
– Сударыня, – обратился он как можно мягче к Боровицкой. – Не волнуйтесь так, прошу вас. Я буду рядом. А вот вам, Зинаида Ефремовна, придется некоторое время побыть в другой комнате.
– Нет, я не могу оставить маман одну в таком состоянии, – бурно запротестовала Зина.
– Прошу вас, не упорствуйте, вы только усложняете дело. Полина Карповна сама должна понять, кто перед нею, без вашей подсказки. И не волнуйтесь, я буду рядом, и если госпоже Боровицкой понадобиться помощь, она тотчас же будет оказана.
Зина с величайшем раздражением покинула кабинет следователя. Боровицкая напряглась и сжалась в комок. Она верила Зине безоговорочно и почти не сомневалась, что увидит свою бывшую гувернантку. Ей снова придется лгать. Что ж, теперь ради внуков. Видимо, такова её участь. Гореть ей в адском пламени!
Привели убийцу. Боровицкая поглядела на вошедшую и не смогла сдержать облегченного вздоха. Ну какая же это Розалия! И чего это нашло на Зину, на солнце, что ли, перегрелась, как она могла в этой скрюченной женщине узреть прелестную, стройную гувернантку?
– Так-с, стало быть, не узнаете? – переспросил следователь.
– Нет, конечно, нет, не узнаю. Я не знаю этой женщины, я вижу её в первый раз, – Полина Карповна даже рассмеялась.
Подозреваемая подняла голову и вдруг произнесла низким глубоким голосом:
– А как здоровье Ефрема Нестеровича?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27