– Розалия стала цепляться за стоявшую рядом мебель. Сергей поспешил подставить ей стул, чтобы она не упала.
– Он не смог побороть своей страсти, он завлек меня, упоил ласками, разжег пожар желания. А потом остыл, понял, что сотворил глупость, что наш брак для него позор и мезальянс, что можно поймать гораздо более выгодную птицу, чем жалкая гувернантка. Но ведь дело сделано? А тут, как нарочно, пожар в церкви, вот бы и злополучной тайной жене угореть или утонуть! И не было её, и можно снова жениться, идти к алтарю с юной и богатой девушкой. Да только вы, глупый, все испортили, вытащили меня из могилы и смешали все планы!
– Нет, не думайте так плохо об Анатолии! – пролепетал Сергей, потрясенный словами Розалии.
– Как же мне жить теперь? Как я могу любить его, если он целовал меня и желал моей смерти? Обнимал и подталкивал к пропасти?
При этих словах Розалия вдруг захрипела и затряслась. Прекрасное лицо её перекосилось, глаза вылезли из орбит, изо рта пошла пена. Она сделала несколько судорожных вздохов и грузно упала на пол. Её тело несколько раз изогнулось в конвульсиях и замерло неподвижно. Сергей, замерев от ужаса, смотрел на девушку, по коже которой стремительно разливалась смертельная бледность.
Все, что последовало потом, смешалось в один долгий и тягучий сон. Мать и горничная бессильно метались около девушки, будучи не в состоянии ей помочь. Сережа, спотыкаясь в темноте от отчаяния, бежал за доктором. Доктор, финн, учившийся в Петербурге, спокойный и неторопливый, выразил некоторое неудовольствие оттого, что его вырвали из постели и чуть ли не бегом поволокли к припадочной. Он осмотрел больную и заявил Желтовским, что дело плохо и что им следует сообщить родне барышни о неизбежном и близком конце. Случай престранный, непонятный, и жизни в этом теле почти нет, она стремительно исчезает. Уходя, доктор сказал, что, ежели что вдруг переменится, послать за ним. Случай, повторил лекарь, для медицины редкий, интересный, непонятный.
Александра Матвеевна уговаривала сына прилечь и отдохнуть. Она вызвалась дежурить около больной. Но Сергей отказался наотрез.
– Нет, мамочка. Позволь мне остаться с ней. Уж если ей и суждено уйти теперь, так пусть я буду рядом с ней, пусть ей не будет страшно от одиночества!
– Сережа, может, ты мне все-таки объяснишь, что все это значит? Что кроется за всеми этими разговорами, твоими визитами к Анатолию?
– Позже, мама, не сейчас. К тому же, это не моя тайна. Не настаивай!
– Я не понимаю, что за странные недомолвки, тайны, интриги в нашем доме! – с некоторым раздражением произнесла Александра Матвеевна и тотчас же прикусила язык, поняв, что сказала лишнее.
– Это семейная традиция, сочинять истории и скрывать тайны. Не так ли, маман? Впрочем, и об этом тоже потом.
Когда Александра Матвеевна ушла, Сергей опустился на колени перед кроватью Розалии и взял её за безжизненную руку. Слабый свет лампы освещал бледное лицо девушки, заострившийся нос, темные сбившиеся волосы. Но даже эти явственные признаки надвигающегося небытия не умаляли её красоты. Наоборот, в её чертах проступило нечто неведомое, неземное, магическое. Сергей прикоснулся губами к каждому пальчику. Так мать на морозе отогревает заледеневшие ручонки ребенка, отдавая им тепло своего дыхания. Вот и он надеялся передать ей часть своей жизни, своего тепла. Он вглядывался в лицо Розалии, и у него перехватило дух от мысли, что скоро оно исчезнет во мраке могилы и он никогда, никогда не испытает счастья поцелуя этих губ. Он мотнул головой, отгоняя навязчивое желание. Странно, губы были еще живы. Розовые, полные. Он наклонился, голова закружилась, все поплыло перед глазами. Не так он мечтал лобзать её, не на смертном одре, а в жарких и страстных объятиях. Поцелуй был долгий, бесконечно долгий. Если бы он мог отдать в этот миг, в этом поцелуе Розалии свою жизнь, он сделал бы это с великой радостью.
Потом он упал рядом. Нет, не произошло чуда воскрешения, как в сказке о мертвой царевне. Сережа застонал, заскулил от нарастающего отчаяния.
– Роза, моя Роза, мой прекрасный цветок! Не уходи! Пусть ты принадлежала другому, это для меня не значит ничего! Я люблю тебя, я люблю, люблю! Ты моя жизнь! Не умирай, не покидай меня! Господи! Верни её! Яви свое чудо, яви свою милость! Она так молода, так красива! Господи! Оставь её мне! Как я люблю тебя, моя Розалия!
Сережа стенал, стоя на коленях у кровати. Подушка пропиталась его слезами. Он мял простыни, рвал на себе волосы, метался как раненое животное.
Греми теперь гром, он бы не услышал. Один звук только значил для него – дыхание любимой, её голос. Он не видел и не слышал того, что происходило за порогом комнаты. Александра Матвеевна, закрыв рот руками, чтобы не закричать, молча припала лбом к дверному косяку, не в силах видеть отчаяние и мучения сына.
Уже давно наступила ночь, свет луны едва пробивался сквозь плотную темень. Над домом бесшумно и мягко парила узорчатая тень. Сова плавно кружила над крышей, потом над неосвещенной дорожкой к калитке. Казалось, она раздумывает. Вот она полетела прочь, ан нет, вернулась. И снова давай порхать. Круги её полета становились все меньше и меньше. Наконец она устроилась в глубине ветвей напротив окон и замерла, уставившись на дом огромными немигающими глазами.
Глава пятнадцатая
Рассвет еще только набирал силу, как у дома Желтовских появилась двуколка Боровицких. Горничная тронула за плечо измученного ночным бдением Сережу, которого под утро сморил сон. Он вскочил как ужаленный, полагая, что час Розалии пробил. Но одного взгляда на тело несчастной было достаточно, чтобы понять, что все осталось по-прежнему. Это и давало призрачную надежду, и продлевало адовы мучения. Заспанная горничная позвала его на улицу, где дожидался человек от Боровицких. Он доставил от Полины Карповны письмо для Александры Матвеевны, пакет и коробку для госпожи Киреевой. Сережа мгновение поколебался, но потом вскрыл пакет на имя гувернантки. В холодно-вежливой форме ей отказывали от места, с приложением невыплаченного жалованья. Вероятно, в коробке находились вещи гувернантки.
– Подожди меня, голубчик, – стараясь сохранять спокойствие, попросил юноша. – С тобой поеду к твоим хозяевам.
Сережа аккуратно отнес посылку в дом и вернулся с самым решительным видом. Когда он прибыл к Боровицким, там еще все спали.
– А что, гости еще тут? – поинтересовался Сережа у возницы.
– Отъехали вчерась. Почитай, всю ночь гуляли. В гостиницу направились. Я их туда и отвозил. А с утра вот к вам, барыня так приказали. Чтоб с самого утра!
На шум коляски вышел лакей.
– Ступай скажи молодому барину, что я к нему! – не терпящим возражения тоном приказал Сережа.
Недоумевающий лакей двинулся в комнаты. И что за спешка такая спозаранок? И что не спится молодым господам? Сергей же не стал дожидаться и почти бегом устремился вслед. Анатолий спросонья замотал головой и замычал, когда в спальню ворвался нежданный посетитель.
– Желтовский! Черт бы тебя побрал! В такую рань! Да что такое приключилось? Ты весь белый и трясешься!
Анатолий потянулся и стал неспешно вылезать из широкой кровати, натягивая на себя одежду. Его неторопливые, ленивые, спокойные, полные неги и грации движения привели Сергея в ярость.
– Спрашиваешь, что приключилось? Так я тебе отвечу! Пока ты тут почиваешь да резвишься с гостями, Розалия умирает!
– Вот как! – Анатолий тотчас же вскочил. Его движения приобрели стремительность и уверенность, а глаза расширились, точно у хищника, почуявшего добычу. Перехватив этот взор, Сережа застонал:
– Бог мой! Она была права! Права! Ты хотел избавиться от неё, она превратилась в обузу для тебя. Ты замыслил новый брак, более выгодный во всех отношениях. Несчастный случай, как удобно! И впрямь, концы в воду. К тому же и документы сгорели, священник погиб. Ты рассчитал, что я как твой друг буду молчать. Но это неправильный расчет. Я не буду молчать, я заставлю тебя отвечать за свою подлость!
– Ты рехнулся, Желтовский! Ты несешь чушь! Я, понятное дело, в твоих и её глазах подлец. Но не до такой же степени! Пойми же и ты меня, я в ловушке, но я найду выход. Пусть она немного подождет, все уляжется, все наладится.
– Где ей ждать твоего решения, на том свете? Когда ты признаешь публично ваш брак и перестанешь её унижать? Сегодня, сию минуту?
– Но ведь ты говоришь, что она совсем плоха… – Анатолий замолк на полуслове, так страшен стал взгляд Сергея.
– Не надейся, что её смерть спасет тебя от расплаты! Я ведь еще жив, и я отомщу за её позор!
– Ах да, разумеется! Ведь ты у нас сын героя, пламенного борца за свободу человечества! Знаем, знаем о подвигах вашего покойного папеньки! Достойные похвалы и подражания! – зло засмеялся Анатолий и Сережа понял, что его семейная драма стала местной сплетней.
– Господи! Ты гадок и невыносим! Я ненавижу тебя! Ты мне не друг и не брат! Я убью тебя! – не своим, каким-то чужим, высоким голосом прокричал Сергей.
– Отлично! – Анатолий просто подскочил на месте от возбуждения и ярости. – Какой прекрасный выход! Все разом и решится! Идем со мной, ты, воплощенное благородство!
Анатолий устремился в кабинет отца. Там в небольшом изящном бюро под ключом хранились пистолеты. По иронии судьбы, Ефрем Нестерович именно на этих пистолетах обучал обоих молодых людей владеть оружием. Боровицкий, рыча, начал ломать ящик, искорежил его, изуродовал, вскрыл и выхватил оружие.
– Нам не надо секундантов, нам никого не надо! Так ведь, Сережа? Нас сама судьба разведет. Пуля накажет виновного и восстановит справедливость. Смерть же положит конец мучениям совести! Выбирай!
Сергей, не глядя, схватил пистолет, и они выскочили из дома. Как угорелые, они пробежали по лесу около версты. Ни коряги, ни ветви, ни кусты – ничто не останавливало юных безумцев. Оказавшись на отдаленной полянке, они разошлись в разные стороны. Их разделяло шагов тридцать. Оба неплохо стреляли, и каждый в этот миг понимал, что сейчас неминуемо произойдет убийство. Некоторое время они стояли молча, тяжело дышали и смотрели друг на друга. Вокруг нежилась в утренней росе природа, пахло свежей зеленью и какими-то цветами. В кустах заливался соловей. Сколько лет детской дружбы, совместные шалости, прогулки, поездки, задушевные беседы! Все исчезло. Пред взором каждого стояла она, Розалия.
– По счету три, – громко и отчетливо произнес Анатолий.
Но на этом воинственный дух его иссяк. Когда он поднимал пистолет, его рука предательски задрожала. Сережа, белый, но почти спокойный, тоже поднял руку. Что ж, Розалия умирает, так и ему жить незачем. Только очень маменьку жалко, до слез. Нет, нельзя позволить себе пролиться слезам слабости. Он не трус…
Грянул выстрел. Сильный жар охватил его руку и бок. Толчок и ужасная боль. Сергей охнул и упал замертво на зеленую траву, на холодную утреннюю росу.
Соловей испуганно смолк, а когда рассеялся дым и все стихло, снова завел свою веселую трель.
Александра Матвеевна неподвижно сидела около ненавистной гувернантки. Именно ненавистной. Она поймала себя на мысли, что с нынешнего утра её чувства к несчастной совершенно переменились. И куда подевался либерализм взглядов, широта представлений о жизненных устоях, которыми она так гордилась? Против воли она становилась второй Полиной Карповной, косной и ханжеской. Боже милостивый, и это только подумать, Сережа, её Сережа, краса и гордость, единственная надежда, отчаянно влюблен в эту интриганку, ничтожную гувернантку, хищницу, охотницу до выгодных женихов! И какова! Нацелилась сразу и на молодого Боровицкого, и на её сыночка! Ох, как была права кузина, над которой она насмехалась, и как слепа и глупа была она сама, Александра! Прочь пустые разговоры о равенстве, справедливости, женских правах и подобной чепухе! Пусть это относится к кому угодно, но только не касается её семьи. Сереженька должен стать блестящим адвокатом, состоятельным человеком и жениться на самой достойной из невест! Уж никак не на безродной гувернантке!
Желтовская удрученно вздохнула и подняла голову. Розалия, не мигая, смотрела ей прямо в лицо. Вероятно, на нем отразились все мысли Желтовской. Александра Матвеевна вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить радость от того, что больная очнулась.
– Слава богу! А мы уж отчаялись, думали, что вы покинули нас навеки!
Она поспешила поправить на девушке сползшее одеяло.
– Что со мной было? – слабым голосом спросила гувернантка.
– Нечто странное, наподобие припадка. Вы были совершенно без сознания. И почти не дышали. Позвали доктора, так и он не смог ничего понять.
– Ужасно! – с тихим отчаянием произнесла Розалия, – такое уже было со мной несколько раз. Как страшно, словно меня покидает душа, мне кажется, что я улетаю и не могу вернуться в свое тело!
Александра Матвеевна с недоверием слушала девушку и перекрестилась.
– Теперь уже все прошло, все позади. Принести вам крепкого чаю? – Желтовская искала повод поскорее покинуть больную и поднялась со стула.
– А где Сережа?
Александра Матвеевна нахмурилась.
– Я не знаю. Только горничная сказала мне, что он с утра уже умчался к Боровицким.
– Вот как? А это что там в углу? – Розалия указала на коробку, привезенную человеком Боровицких.
Желтовская нехотя передала девушке письмо от Полины Карповны. Розалия прочитала и осталась совершенно спокойной, к удивлению Александры Матвеевны, ожидавшей снова слез обиды и безысходности.
– Что ж, это уже ничего не значит. Ровным счетом ничего, – бесцветным голосом сказала Розалия.
– Розалия Марковна, дорогая, простите меня за вопрос, но что, однако, произошло меж вами, Анатолием, и при чем тут мой сын? – решилась наконец спросить Желтовская, полагая, что теперь, когда она столько ухаживала за девушкой, она имеет право знать истину. Тем более что это касается Сергея.
– Я понимаю, что стоит за вашим вопросом. Не тревожьтесь, я не причиню вам беспокойства или неудобств, – Розалия слабо улыбнулась, но улыбка эта получилась вымученной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27