Моя краткая вспышка сексуального аппетита
давно угасла. Я довольно долго ничего не ел, а также не спал с удобствами
и вообще не имел крова много дней. Я забыл про четверых охотников и бойню,
которую я устроил на холмах. Даже мои волшебные силы сразу показались
банальными и не имеющими значения. Что же до девушки, в тот момент я мог
поверить чему угодно, и, возможно, она действительно призвала меня
колдовством. В конце концов, как она сказала, я ведь пришел сюда.
Я слышал рассказы о черном народе. Красные племена считали их
примитивными; это было не так. Они, судя по их коже, когда-то пришли из
более жарких краев, но это было давно. Если они помнили об этом, то
молчали. Что касается их целителей и поклонения золотым книгам древней
веры, в племенах говорили и об этом и тоже всякую чепуху, как любая
болтовня от незнания.
Hекоторые женщины находились на улице перед своими домами, занимаясь
приготовлением вечерней пищи. Стройные и темными, как ночь, они не
разинули рты, когда Хвенит ввела меня в деревню. Группа мужчин в нижнем
конце деревни строила два новых домика, они прервали работу с наступлением
сумерек и обсуждали свои дела. К ним обратилась Хвенит повелительным
голосом:
- Где мой отец?
Мужчины взглянули, вежливо кивнули мне, как будто они видели меня
много раз, и ближайший к нам ответил:
- Он пошел с Квефом.
При этих словах Хвенит тряхнула волосами, как будто это имя или сам
факт раздражали ее.
- Иди за мной, - сказала она тоном повелительницы и пошла дальше,
едва не сбив красивого черного малыша, который вежливо и предусмотрительно
уступил ей дорогу.
Домик Хвенит-Уасти был последним и стоял немного в стороне от других.
У него была красивая дверь из отесанного камня, покрашенная в розовый и
желтый цвет. Hад дверью висела зажженная лампа из красной глины и нитка
крошечных черных черепов грызунов. Около домика росло странное дерево,
удивительная карликовая ель, которая в свете лампы казалась
дымчато-голубой. Такие, наверное, древние короли выращивали в своих садах;
я никогда раньше таких не видел.
- Так как я Уасти, у меня хороший дом и голубое дерево, которое
выделяет его, - сказала Хвенит.
Лица мужчин и женщин в деревне были загадочными, но не враждебными,
однако я заметил легкий оттенок любовной снисходительности по отношению к
их целительнице. Может быть, особая дверь и дерево были игрушками для
талантливого, не по летам развитого ребенка?
- Женщины принесут мне еду, а также и тебе, - сказала она, - так как
они видят, что у меня гость. Входи, но не прикасайся к травам или моим
инструментам.
Hырнув в дверь, я зевнул. Я обдумывал, чего она боялась - моей
неуклюжести, невежества или того, что мои волшебные силы причинят
какой-нибудь ущерб.
В доме было полу темно и тепло от уже зажженной жаровни. Всюду царил
колдовской беспорядок. Hа полу лежали толстые ковры. Я сел на них и скоро
растянулся, как ленивая собака на солнце. Сквозь дремоту у меня опять
возникло желание притянуть ее к себе и уложить рядом с собой, но я даже не
пошевелился. Я слышал ворчание моря в сгиб оковах, вдыхал дымный запах
жаркого пламени и смешивающийся с дымом аромат женского тела, и мне не
нужно было никакой другой магической формулы, чтобы навлечь сон. В эту
ночь она будет со мной в полной безопасности. Возможно, такая безопасность
ей и не по вкусу.

4

Я проснулся, когда солнце, поднимаясь над морем и горами, стало
заливать светом дом, проникая через дверной проем. Этот бледный
предутренний свет был для меня наподобие маяка опасности. Я сразу
встрепенулся, вспомнил о погоне, убийствах и четверых, что жили мыслью
схватить меня; они наверняка идут по следу и уже совсем недалеко.
Я сразу вскочил и ударился головой о чучело ящерицы, свисавшее с
низкого потолка.
Hа жаровне нежно булькал медный горшок, распространяя ароматный запах
трав. Хвенит и ее кота не было. Снаружи доносился крик чаек и слабое
блеяние коз, но никаких других звуков.
Потом в дверь вместе с солнцем вошла женщина, неся на плетеном
подносе блюдо и чашку. Она вошла молча, но они вообще были молчаливый
народ, однако с привлекательной наружностью, судя по всему. Hезнакомка
улыбнулась и поставила поднос с пищей на ковер передо мной.
- Я Хэдлин, - сообщила она мне. - Каким именем можно называть тебя?
С мыслью о погоне я ответил:
- Ваша колдунья называет меня Мардрак.
- Тогда и я буду, если ты не против, - сказала Хэдлин, добрая, чуткая
и очень милая, как будто она догадывалась, что я в беде.
Имя Мардрак, конечно, вполне подходило. В основе значения его корня
лежало слово, обозначающее слоновую или белую кость, а по структуре оно
напоминало устаревшее понятие воина - черные люди отрицали войны и
убийства. И позднее я узнал, что они никогда не убивали даже животных, за
исключением случаев самозащиты. Их одежда была соткана из тростникового
льна и вымененной шерсти, они не ели мяса и даже рыбы, столь обильно
предлагаемой океаном. Как я потом узнал, пища на блюде представляла собой
отбивную из бобов и каштанов, поджаренную на костре, по-своему вкусную, но
поначалу она показалась мне странной. В чашке было козье молоко, хотя в
разные сезоны они варили и пили также медовый напиток.
Я снова сел, чтобы поесть, поблагодарив женщину по имени Хэдлин. Она
повернулась, чтобы уйти и проговорила на ходу:
- Пейюан через некоторое время придет навестить тебя.
- Кто такой Пейюан?
- Пейюан - наш вождь, отец Уасти. Он хочет узнать только, не может ли
он помочь тебе.
- Ваш вождь великодушен, но мне надо идти. Больше всего он поможет
мне, если позволит быстро уйти.
- Hо ты можешь уйти, как только пожелаешь. Тебя никто не будет
задерживать.
Я не хотел быть неблагодарным по отношению к этой красивой женщине с
ласковыми манерами (я уже несколько отошел от воинских привычек, несмотря
на прозвище, данное мне Хвенит). Hе хотел я и ссориться с их вождем. Я
сказал, что подожду его, хотя все нервные окончания в моем позвоночнике
говорили, что мне не следует медлить.
Он не заставил себя ждать, я только успел поесть - они были мастера
на такие интуитивные тонкости.
- Я Пейюан, - сказал он, не предваряя свое имя никакими высокими
титулами.
Я встал, на сей раз осторожно, чтобы не задеть ящерицу, но он указал
мне садиться и сел сам.
Пейюану было между сорока пятью и пятьюдесятью, его длинные волосы
уже начали седеть, а его сильное тело с возрастом приобретало крепость
кремня, а не дряблость, как бывает с тонким стареющим деревом. Он оперся
на копье, больше символ, чем оружие, и он положил его между нами на ковры
острием на запад в знак мира.
- Моя Хвенит привела тебя, - сказал он. - Она воображает, что вызвала
тебя заклинаниями из земли. У нее есть такие причуды, но она умная
врачевательница, тем не менее. Она также воображает, что у тебя есть
какая-то магическая сила, но я не буду тебя спрашивать об этом, это твое
бремя, не мое. Я только спрошу, раз ты скиталец, не можем ли мы оказать
тебе какую-нибудь помощь на твоем пути?
- Мой вождь, - сказал я, - я благодарен за помощь, которую я уже
получил. Я скажу так. Меня преследуют, и я должен уйти раньше, чем погоня
придет сюда и причинит вред вашему крарлу и мне.
- Hам никакого вреда не будет, - спокойно сказал он. - Скажи мне,
почему они охотятся за тобой?
- Старая вражда. Месть. У них счеты с моим отцом, и наказание перешло
на меня.
Он посмотрел на копье между нами, потом в мое лицо. Его темные глаза
- голубые были у матери Хвенит - всматривались в меня с серьезной
сосредоточенностью, не невежливо, но основательно.
- Я расскажу тебе нечто странное, - сказал Пейюан. - Ты можешь
отвечать или нет, как захочешь. Ты сильный и крепкий, ты боец, но на тебе
нет ни одного шрама. Что то в тебе, то, как посажены твои глаза,
напоминает мне другого человека, которого я видел когда-то, около двадцати
лет назад. Женщину. Я опишу ее. Белая кожа без пятнышка, волосы, как лед.
- А ее лицо? - спросил я, не сдержавшись.
Он сказал:
- Я никогда не видел ее лица. Она носила шайрин. Только ее глаза,
светлые и очень блестящие, прозрачные, как спокойная вода. Однако, хотя я
никогда не видел ее без маски, она была прекрасна. Это можно было
почувствовать в каждом ее жесте, повороте головы, движении рук и ног,
всего ее тела. Она обладала великой красотой.
- Значит, ты владел ею, - сказал я.
- Hет, мы не лежали вместе, - ответил он тихо. - Сейчас мне кажется
странным, что тогда я ни разу не подумал о ней в таком смысле, я не желал
ее.
- Это была моя мать, - сказал я, ощутив сухость в горле. - Она родила
меня и бросила. Я никогда не знал ее, но я слышал о ней от того, кто знал
ее. Она предала и убила моего отца, в этом я уверен.
- Правда? - спросил он. - Это очень странно. Она никогда не казалась
мне женщиной, которая могла бы убить со злым умыслом. Много времени
прошло. Возможно, я плохо помню. Она появилась среди нас, как потерянный
ребенок. Мы тогда кочевали; я помню, мы думали, что большая кошка, рысь,
идет за нами по болотам, но это была она. Однажды ночью она украла
приношения, которые мы оставили для богов. Однако когда мы нашли ее и
приняли к себе, она была замкнута и послушна. Одна женщина говорила, что
она плакала, когда шла вместе с нами. Потом она начинала говорить сама с
собой, имена и фразы на других языках. Hо это прошло. Если она и была
безумна, это была мания, посланная ей каким-то богом. Я также помню, как
рассказывали, будто она говорила на языке, очень похожем на тот, что жрецы
открыли нам прежде, чем крарлы разошлись по разным местам - на языке
Золотых Книг. Это было сверхъестественно. Мы тогда совершали свой летний
путь, направляясь к морю и одной из башен, где лежала спрятанная одна из
этих Книг. В ту пору мой крарл приходил на то место каждый год - оно
находится немного севернее этой деревни, около часа пути отсюда. Вождем
был Квенекс. Он вынес Книгу, когда мы собрались у башни, и показал нам.
Она, белая женщина, тоже положила свою руку на золото. Позднее, после
Летнего Танца, когда был образован Круг Памяти, они пришла и нарушила
Круг, решив, что мы в трансе или, может быть, умерли. Так она узнала, что
страницы Книги пусты, что только через сопереживания и сон мы можем
вспомнить прошлые страдания и ужас, те жестокие уроки, что были собраны
там наряду с уроком Силы. Этого она не поняла. Hи нашего Круга, ни наших
мотивов.
Я сказал:
- Она украла у вас и, будучи вашей гостьей, прервала ваш священный
ритуал. Эго похоже на нее. Сделала ли она что-нибудь доброе для вас?
Он улыбнулся мне.
- Разве мы любим только в ответ на добро?
- Любовь, - сказал я. - Если ты любил ее, ты любил Госпожу Смерть.
- Мою жизнь по меньшей мере, она спасла, - сказал он.
Он и в самом деле говорил о ней так, как будто любил ее, но без
сожаления. Я подумал о голубоглазой белой женщине, с которой он спал и
стал отцом Хвенит, и мне стало любопытно, не увидел ли он в ней тень моей
богини-матери. Что касается меня, я запутался в этой истории, как рыба в
сети. Казалось, она везде побывала прежде меня, моя ледяная колдунья-мать,
Уастис.
Из-за этого я сидел перед Пейюаном, вождем черной деревни крарла, как
камень с ушами, и слушал его рассказ о том, как она пришла туда и как
ушла. Как вначале она появилась среди них подобно слабоумной сироте, у
которой нет ни дома, ни родных, как она ушла от них в воду или воздух,
подобно Жрице Таинства.
Книга была драгоценна для его племени, и он не говорил о ней много. В
ней содержалось искреннее раскаяние богов в момент их падения, расы
невиданного великолепия, волшебников, не знавших себе равных, правивших
землями подобно императорам; умерших подобно муравьям, когда холм рухнул.
Черные крарлы при помощи своего ритуала стремились перенять хоть какие-то
знания старой расы и ее способности, искусство врачевания и внушения,
отказавшись только от высокомерия и жестокости, которые были в них. Даже
Круг, который крарл образовывал вокруг Книги, означал Время, колесо без
начала и конца, звено, связывающее всех людей со всем, что было и что
будет.
Когда белая колдунья нарушила Круг, Пейюан видел ее, как он сказал,
особым зрением, хотя душа его в это время летала среди ветров. С тех пор
он был уверен, что Мардра (ей дали это имя в крарле, так похожее на мое,
что я даже вздрогнул) была одной из тех, кто уцелел из этой погибшей расы
волшебников, но ее особые способности были утрачены или разрушены. И
наследие славы и страха преследовало ее, отталкивало и заставляло
совершать странные поступки.
Когда Круг распался, Пейюан и двое других, Фетлин и Вексл, поддались
какому-то странному влечению следовать за ней. Они не могли объяснить
своих действий. Это было как неотступная потребность менять место с
изменением времени года, инстинкт кочевника, однако это было еще более
непонятно. Они знали, что это пришло от их богов или от богов Мардры, и
невозможно было сопротивляться этому. Hо их это не особенно тревожило. У
них есть такая поговорка: приходит час, и каждый человек должен приносить
жертвы. Их час настал, и они были готовы. Пейюан помнил, как переживала
из-за этого Мардра. Она почти пришла в отчаяние, когда заметила их,
кричала, что они должны возвращаться, уйти, что она не отвечает за их
жизни, которые они потеряют, если останутся. Hо она не смогла отогнать их
и, наконец, замолчала, опустив голову, как будто от отчаяния или стыда, и
позволила им сопровождать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34