Их ребенок пропал, и его так и не обнаружили. Если он вдруг остался в живых, интересно было бы посмотреть, насколько твердо Совет Корамвиса станет придерживаться закона и поддержит ли его притязания на трон Дорфара.
Крин ничего не ответил. На лице у него застыло заученное выражение.
— Надеюсь, вы поняли, что я имею в виду, — произнес Катаос. — Потерять что-либо попусту всегда бывает очень огорчительно.
— Воистину так, мой лорд, но, как вы, несомненно, слышали, никому из нас не под силу спорить со смертью.
Возвращаясь обратно через город, Катаос раздумывал над разговором. Он остался недоволен и к тому же так и не разобрался, лжет ему Крин или нет. В любом случае, похоже, что Катаос вчистую проиграл игру в той ее части, которая была завязана на Ральднора. Каковы бы ни были намерения Крина, в гарнизоне, этом маленьком государстве внутри Корамвиса, ему вряд ли кто-то сможет помешать. Кроме того, он ясно дал понять, что не намерен оказывать помощь в других кварталах. Но все же он не разгласит открытые ему секреты, ибо столько лет держится на своем месте не благодаря дружбе с каким-то высоким лицом, а из-за своей силы и циничной целостности, столь очевидной в нем. Итак, с этим покончено. Катаос, привыкший ждать, снова приготовился к ожиданию. Его тоже отбросило в прошлое, но в его случае это прошлое не было недобрым. Он проиграл этот тур игры, вот и все. Будут и другие.
В тесной комнатке на вершине башни Крин стоял, глядя на бесчувственного человека, которого спас от смерти просто из чувства справедливости. Рядом позвякивал инструментами врач, а служанка убирала за ним. Он был очень компетентным, но неряшливым стариком, придирчиво беспощадным к загрязнению ран, — из порученных его заботам солдат лишь у единиц случались нагноения или воспаления, — но при этом чудовищно неопрятным в быту. Даже сейчас у него на воротнике красовалось пятно от супа.
— Ну, как сегодня дела у вашего пациента?
— Много лучше. Кризис миновал, и спина заживает очень неплохо.
Ни одна живая душа, за исключением этих троих в комнате, не знала, что Ральднор все еще жив. Гарнизон видел, как что-то хоронили в окровавленной простыне, и решил, что это было человеческое тело. Крин был здесь своего рода королем: солдаты, оружейники, повара, конюхи и их жены с детьми жили в этих стенах, как в миниатюрном городе, и он правил ими на свой лад, то есть насаждал дисциплину, приспособленную к человеческим нуждам. Они же платили ему горячей преданностью, так что он захоронил ворох старых тряпок и тушу козла не из опасения предательства, а лишь для того, чтобы защитить своих людей.
Что же до секретов, только что поведанных ему лордом-советником, то ими он не мог поделиться ни с кем — кроме разве что человека, лежащего на узенькой койке, ибо Крину было очевидно, что тот не может этого знать.
Его изувеченная рука весьма обеспокоила Крина, хотя он не мог понять, почему. Когда он наконец вспомнил женщину, которой помог бежать из Корамвиса, и ребенка, которого она увезла с собой, ему и в голову не пришло связать воедино двоих — этого мужчину и того младенца, которого он даже ни разу не видел. До того момента, пока Катаос эм Элисаар не перехитрил самого себя в своих интригах.
Теперь это бремя полностью лежало на Крине. И его тревожило, что скоро оно еще более тяжким грузом ляжет на плечи того, кого он спас. С безошибочной уверенностью он уже оценил внутреннюю хрупкость Ральднора, не имевшую никакого отношения к его физической силе. И этот груз действительно стал бы тяжким бременем для любого человека — знание о бесспорном прошлом и невыносимое разочарование в будущем. Ибо это был король, который не мог надеяться ни на что.
Ральднор очнулся в темноте и увидел встревоженное девичье лицо.
— Лежите тихо, — прошептала она быстро, хотя он даже не шелохнулся. — Вы в Речном гарнизоне, — добавила она, хотя он ни о чем ее не спросил.
Вскоре появился врач. Он что-то бормотал себе под нос, и вид у него был вполне самодовольный. В конце концов Ральднор начал задавать ему вопросы, ибо не помнил ничего после того момента, как выбрался из вод Окриса и спрятался на крыше хижины. Ему снились какие-то смутные крики и огни факелов. Теперь врач объяснил ему, почему.
— Однако вы отлично поправляетесь. Правда, у вас останется славный шрамик, чтобы пускать дамам пыль в глаза.
Самым трудным теперь было переждать власть отвратительной слабости. Поскольку девушка и старый врач, видимо, все знали, он спросил их, не слышно ли чего об Астарис.
— Ой, она же отравилась! — простодушно всплеснула руками девушка.
Врач тут же схватил ее за плечи и затряс, поливая всеми бранными словами, каких набрался от солдат в гарнизоне, и еще кое-какими. Он слышал, как молодой человек бормотал в бреду имя — имя алого кармианского цветка, и подозревал, что здесь замешаны более глубокие чувства, нежели простая похоть. Но Ральднор лишь промолвил:
— Все лучше, чем костер.
В его сознании поселилась странная ноющая боль, оно постоянно кружило в поисках, но он искал не мертвую. В каком-то странном предвидении он ощущал, что она все еще жива, но далека, подобно звезде. Когда они ушли, оставив его одного, он зарыдал, но скорее от вызванной болезнью слабости, чем от отчаяния. Он чувствовал какую-то странную смесь надежды и опустошения, ибо снова оказался в состоянии неопределенности.
Вскоре его стали отправлять на крышу башни, подышать свежим воздухом. Его объявили братом служанки врача, приехавшим повидаться с ней.
Он гадал, когда же увидит своего спасителя, Крина, и недоумевал, что заставило того сохранить ему жизнь. Ничто не дается задаром — он отлично усвоил это правило за время своей жизни среди висов. Поэтому он оказался не готов к визиту Крина.
Широкоплечий мужчина, далеко не молодой, но все еще крепкий умственно и физически, вышел на закате на вымощенную террасу и сдержанно кивнул ему. Ральднор увидел лицо, изборожденное шрамами и морщинами — и совершенно необыкновенные глаза. В них не было ни малейшей нерешительности и глупости, равно как и ни малейшей скрытности.
Ральднор попытался встать, но Крин знаком велел ему сидеть и сам уселся рядом.
— Что ж, ваша честь, очень рад видеть, что мой гость чувствует себя намного лучше.
— Я обязан вам жизнью, мой лорд. К своему огромному стыду, сейчас я ничем не могу отблагодарить вас.
— А вот здесь вы ошибаетесь. Есть несколько тем, на которые я хочу поговорить с вами. Это может занять какое-то время, поэтому наберитесь терпения и выслушайте меня — это будет мне лучшей благодарностью.
Крин налил себе и молодому человеку вина из кувшина, стоящего между ними. Он пытался говорить с ним по-дружески, но обнаружил, что Ральднор беспокоит его — слишком много призраков стояло у него за спиной. Крин внезапно вспомнил, как поникла перед ним с запавшими ненакрашенными глазами его бедная Ломандра, бегущая от злобы Вал-Малы. Затем взгляд его наткнулся на обрубок мизинца, и ему вдруг подумалось: «Отлично зажило. Никогда бы не подумал!»
— Ральднор, — начал он. — Кто была ваша мать?
Молодой человек недоуменно взглянул на него.
— Нет, я не сошел с ума. Я просил вас набраться терпения. Пожалуйста, выслушайте меня. Это будет трудный, но необходимый разговор, уверяю вас.
Ральднор отвел взгляд, и его запавшие больные глаза странно блеснули.
— Она была заравийкой… Вы не могли не слышать разговоров, Дракон-Лорд.
— Пожалуйста, ваша честь, будьте так любезны и обходитесь без моего титула. Вы ведь прокляты точно таким же званием. Да, я слышал о ваших первых днях — мать умерла в родах в Саре, отец скончался немногим позже, потом вас усыновила овдовевшая тетка. Это правда или просто удобное вам изменение фактов? Нет, позвольте, я не собирался вас оскорбить. Могу я предложить иную версию вашей истории? Возможно, вас нашли в Саре, но родились вы не там. Какой-то путник обнаружил вас в младенчестве на Равнинах… рядом с заравийской женщиной. Она была жива или мертва?
— Мертва, — хрипло ответил Ральднор. — Ваши догадки совершенно верны. Охотник нашел меня, завернутого в плащ моей матери.
— Это не просто догадки, Ральднор. Я знал твою… мать. Ее звали Ломандра. Она была придворной дамой и, довольно долгое время, моей возлюбленной, — Крин помолчал, уловив некоторую иронию в только что сказанном. — Но, разумеется, я тебе не отец. Один из твоих родителей, как ты знаешь, был с Равнин.
Горящие глаза перед ним, казалось, вспыхнули еще ярче из темных ям глазниц.
— Вы мой хозяин, лорд. Я могу лишь удивляться вашему чувству юмора. Ни один человек не может считать себя в безопасности, когда его причисляют к народу Равнин.
— Знаю. Но ты же видишь — нас никто не слышит. Позволь мне продолжить, и многое станет ясным. У Ломандры были причины увезти тебя из Корамвиса. Она отправлялась на Равнины, и ей требовалась моя помощь, поскольку ее задача была очень опасной. Я дал ей в провожатые двух своих капитанов. Один из них любил ее; я счел, что это может принести им удачу. Она должна была послать мне весточку, когда окажется в безопасности — мы так договорились. Но я ничего не получил и отправил человека проследить их путь через Зарависс до Равнин. Он нашел обломки колесницы и тело возничего на заравийской границе, а чуть дальше — то, что осталось от еще одного человека, хотя тирр обглодал его почти дочиста. Лишь по чистой случайности ему удалось обнаружить неподалеку неглубокую могилу, маленькую, но достаточную для женщины. Он раскопал ее по моей просьбе, чтобы знать наверняка, и не нашел ребенка. Я не знал, убил ли ее тот, кто унес тебя, или нашел уже мертвой. Что же до тебя, то я решил, что ты попал в руки какому-нибудь работорговцу. Их караваны ходят повсюду. Найти тебя надежды не было. Кроме того, я слишком горевал о ней.
— Вы знали мою мать, — выговорил Ральднор, наклонившись вперед. — А кто был мой отец? Вы это тоже знаете?
Спокойные глаза Крина потемнели. В них плескалась нескрываемая тревога.
— Боги иногда играют с нами странные шутки, Ральднор.
Небо над ними темнело, наливаясь предзакатным сумраком, над рекой носилась стайка птиц, ловя серебристыми крыльями последние отблески невидимого солнца. Ральднор отчетливо слышал, как они рассекают воздух.
— Ральднор, ты когда-нибудь слышал о девушке из степного храма, которую Редон взял в ночь своей смерти? В ту ночь он зачал с ней дитя, хотя ходили слухи, что это ублюдок тогдашнего лорда-советника, Амнора.
— Я слышал о ней. Ашне'е. Женщины вечно болтали, будто видят ее призрак во Дворце Мира.
— Ашне'е-то и была твоей матерью, Ральднор. А Редон, Повелитель Гроз, был твоим отцом. Вал-Мала боялась твоего рождения, потому что это грозило статусу ее сына, а через него — и ее собственному. Она велела Ломандре убить тебя и в доказательство потребовала мизинец с твоей левой руки. Ашне'е отрезала палец у тебя живого. Ломандра увезла тебя на заравийскую границу и погибла, так что ты ничего не знал о том, кто ты такой.
Крин вглядывался в лицо молодого человека, но не мог различить никаких эмоций. Он видел лишь пустоту в глазах, которая скрывала внутренний разлад — настолько неистовый, что он не мог даже выйти наружу, на физическую поверхность.
— По обычаю висов, последний ребенок, зачатый королем перед смертью, становится его наследником. Амрек был зачат раньше тебя. Ты — последний сын Редона. Ты Повелитель Гроз, Ральднор. Но если ты покинешь стены этого гарнизона, твоя собственная Драконья гвардия разорвет тебя на куски.

Книга четвертая
ЖГУЧИЕ СИНИЕ МОРЯ АДА
14
Закат превратил горы в запекшиеся корки пламени.
Затем он догорел, и сумерки медленно разлились по ущельям, словно чернила. Исполинские вершины скрылись во тьме, и ничего не было видно, кроме далеких красных пятен охотничьих костров да вспыхивающих время от времени глаз диких зверей.
Каждый раз, когда в горах наступала ночь, в ее сознании что-то слабо колыхалось. Однако большую часть времени она была мертва. Однажды ей в голову пришла мысль: «Я рабыня». Но вообще-то это почти ничего не значило.
Астарис никогда не задумывалась, не уготовил ли ей Амрек эту участь вместо сожжения на костре. Но на самом деле это была личная инициатива купца.
В серый предрассветный час на базаре появился незнакомец, закутанный в плащ.
— Ты купец Бандар?
— А если даже и я?
— Тогда вот, если ты, — и в его руки перекочевал увесистый мешочек с золотом.
— И за что же мне такое счастье?
— Ты ведь водишь караван через перевал в Таддру — теперь, когда беспорядки улеглись? У меня есть для тебя пассажирка — придворная дама, одна из дам принцессы Астарис. Тоже кармианка.
— К чему мне лишний рот в караване?
Человек поменял позу, его плащ каким-то образом чуть распахнулся, и под ним блеснула серебряная молния — эмблема Амрека. После этого Бандар прекратил пререкания.
Это было очень опасное поручение — пробираться по закоулкам дворца, сначала в одиночестве, потом с этой… придворной дамой . Да уж. Он сразу понял, кто она такая, стоило ему увидеть ее волосы. Сначала он сходил с ума от страха. Но как только они оказались на достаточном расстоянии от Корамвиса, его охватили иные чувства. К тому времени до него уже дошли слухи о ее неверности.
Запершись с принцессой в своем фургоне, Бандар и его жена перекрасили ей волосы в черный цвет. У глупой бабы, скорее всего, не хватило мозгов понять, в чем дело, но чтобы быть уверенным, он велел ей поклясться именем одного из десятка тысяч божков, в которых она верила, что она будет держать язык за зубами. Теперь Бандар точно знал, какое сокровище приплыло ему в руки — его ценность превышала стоимость мешка с золотом. Она безропотно покорилась судьбе, эта Астарис. Того, кто вывел ее из дворца — интересно, неужели это вправду был Амрек? — больше не интересовала ее участь, а она… она, похоже, жила в каком-то безразличном сне. Наверное, потрясение оказалось для нее чересчур сильным. В любом случае, на базаре в Таддре за такую красотку должны отвалить кучу денег. За недостатком воображения он переименовал ее в Силукис, в честь своей матери-искайки, сочтя такое имя огромной честью для этой девки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53