– Я тут живу, – вздохнул Майзель.
– Что, постоянно?!
– Ну… почти.
– Нет. Нет, нет… Этому завидовать нельзя. Это просто бред. Ты что, правда один?!.
– Обязательно. Один, как перст. Друзья, единомышленники, соратники, сотрудники, секретари, охрана, и курьеры, курьеры, курьеры… Дракон должен быть один. Иначе – какой же это дракон?
– Похоже, ты на самом деле от этого не в большом восторге…
– Ну, дружище, ты просто наступил на мою любимую мозоль.
– Извини, – Андрей испытующе посмотрел на Майзеля. – Может, расскажешь?
– Да нечего рассказывать, – Майзель пожал плечами, сел наискосок от Андрея и нажал какую-то кнопку. Столешница «журнального» столика разъехалась, открыв причудливо подсвеченные бар и холодильник. – Что пить будешь?
– Все равно…
– Тогда коньячку?
– Давай коньячку…
Майзель разлил по широкобедрым бокалам маслянисто-янтарный напиток, достал лимон, сыр, ловко приготовил по «канапе имени Николая Второго» [18] – в просторечии «пыж гвардейский» – себе и Корабельщикову:
– Ну… лэхаим [19] , дружище…
– Лэхаим, – усмехнулся Андрей. – Ну, лэхаим, значит… – Он отхлебнул, посмаковал вкус и послевкусие. – Что это за нектар?
– Что-то из королевских запасов. Я в этом ни черта не смыслю. Вацлав – да. Все ж таки воспитание, сам понимаешь…
– Вы правда такие друзья?
– Мы правда такие друзья, – кивнул Майзель. – Я его тоже спас. А потом мы стали друзьями. То есть сначала стали… но это неважно. Важно, что мы продолжаем ими быть. Когда мы все тут перевернули… Когда он стал королем… Он спросил: что я могу для тебя сделать? Я сказал: останься моим другом и помогай мне. Потому что большей награды для меня не может быть… Так и произошло. И я нахожу это замечательным. Он великий человек. И я столькому от него научился, что это словами и рассказать невозможно. Если б не он, не его воля и разум, ничего этого не было бы, Дюхон. Он – мое самое главное сокровище, мой клад. А, кроме того, – я его люблю просто, на самом деле…
– Как все, что мы создаем своими руками…
– Обязательно, Дюхон. Обязательно. Даже не создал, – достал из ножен… У тебя семейные фото с собой?
– Да…
– Показывай.
Корабельщиков достал из бумажника маленькие фотографии Татьяны и Сонечки и одну побольше, где они были все вместе. Майзель долго рассматривал снимки, и что-то такое делалось с его лицом…
– Сколько Сонечке тут?
– Семь. Это недавняя совсем фотография. Что это такое, Дан?! Что за ерунда, бляха-муха?! Чего ты себе насочинял, вместо нормальной жизни?!
– Ты с ума сошел, Дюхон. Кто ж такое выдержит-то? – Майзель плавно обвел руками вокруг себя. – Таких женщин не бывает на свете, дружище. А для тела у меня все есть. И самого высшего качества. Уж поверь. Могу и тебя угостить…
– Да уж кто б сомневался… Только я не по этому делу. – Андрей отвернулся.
– Я знаю. Я помню… Не дуйся. Давай еще по глоточку…
Они снова легонько чокнулись и выпили. Андрей поставил бокал на столик:
– Это правда, что ты не спишь?
– Ты устал? Извини…
– Нет, нет. Не в этом дело. Но… Ты же не можешь постоянно работать.
– Я много работаю. Постоянно, но не все время. Я и развлекаюсь тоже с большим удовольствием.
– Как? Казино? Ночные клубы?
– Фу. Дружище. От тебя такое услышать…
– А как? Как может развлекаться человек, который достиг всего?
– Всего? Да я еще только начал, Дюхон… А развлекаюсь я изысканно. Если у меня есть настроение, я провожу его с милой девушкой по имени Марта, которая прекрасно знает свое место и отлично выполняет роль. И у меня иногда возникает ощущение, что делает она это вовсе не за деньги…
Он усмехнулся так, что Корабельщиков поежился. И посмотрел на Майзеля:
– Ты определенно здорово изменился. Раньше ты девушками не слишком интересовался…
– Я и сейчас не интересуюсь. Ну, она просто меня моложе, поэтому я ее так назвал… Я стал старше. На целую жизнь, – он сделал еще один глоток. – Ну, не будем о грустном… А если настроение другое, просто иду гулять по городу, который люблю больше всех других городов на свете. В том числе и потому, что самые красивые на свете женщины, кажется, все живут здесь… И если вижу какой-нибудь непорядок в этом городе, я его ликвидирую. Гарун-аль-Рашид, в общем.
– Охраняешь мирный сон пражан?
– Что, так прямо и написано?
– Да. Так прямо и написано. В энциклопедии…
– Сподобился, значит. Ну, пускай. Что выросло, то выросло…
– Можно, я тебя одну вещь спрошу?
– Можно. Ныряй. Тут неглубоко.
– Что по поводу всего этого думает Мельницкий Ребе [20] ?
– Ребе? – Майзель пожал плечами. – Что он может думать? Что я апикойрес [21] , почти что шейгец [22] , мишугинер [23] , шмаровозник [24] и так далее. Понятно, у меня есть люди в его окружении, с которыми контакт налажен, но с самим Ребе… – Он вздохнул, коротко глянул на Андрея. – Ну, это же так просто. Что должен делать хороший еврей? Он должен жениться на идише мэйдэлэ [25] , чтобы делать новых евреев, и учить Тору с утра до вечера. И с вечера до утра… Хотя сам Ребе в молодости задавал такого жару авторитетам… Да и сейчас непохоже, что успокоился окончательно… А я? Я делаю вместо евреев – католиков, стоя при этом по колено в крови…
– А разве это была не твоя идея – притащить сюда Ребе с его хасидами?
– Нет. Это была целиком и полностью идея его величества. Больше тебе скажу – я его отговаривал, как мог… Но он иногда бывает еще упрямее, чем я, – Майзель усмехнулся, и Андрей прочел самую настоящую гордость за короля в этой усмешке.
– И можешь ты мне объяснить, в таком случае, зачем ему это было надо?
– Обязательно. Во-первых, Вацлав в совершенном восторге от мельницких хасидов. Потому что это самая настоящая армия. Армия Всевышнего. Во-вторых, они совершенно не похожи на гурских или браславских [26] , что разгуливают в полосатых халатах, чулочках и шляпках, фасон которых не менялся со времен Сервантеса. Это труженики и бойцы, понимаешь? Я, кстати, до сих пор не очень понимаю, почему их называют хасидами. И Ребе они выбирают, и обычных хасидских закидонов у них не наблюдается. Нормальные ребята, короче говоря. Потом, Вацлав был уверен, – и оказался, кстати, совершенно прав, – что получит серьезный срез симпатизирующих нам людей в Израиле. И определенные рычаги в израильском истеблишменте. Даже при всей их демонстративной нелюбви и к Ребе, и к твоему покорному слуге… Я тебе говорил, король – великий дипломат и политик. Тут я ему просто в подметки не гожусь. Он умеет такие вещи обеспечить, без которых наши дела просто не двинулись бы с места. И есть еще одна причина. Он совершенно непоколебимо убежден, что Израиль должен быть. И быть при этом не только еврейским государством, но и государством всех евреев. И он всегда так думал. Я тут совершенно ни при чем. Это просто послужило поводом для наших первых контактов. И потом из этого получилась дружба. А не наоборот. А потом появился Ребе. И теперь очень многие евреи в мире – и в Америке, и в Израиле – совершенно по-особому относятся к нашей стране…
– И как ему это удалось?
– Что? Уговорить Ребе?
– Ну да…
– Он пообещал ему полную свободу действий и дипломатическую поддержку для работы на всем пространстве бывшего СССР. И дешевле отсюда ездить, чем из Аргентины, правда? В том числе и в Эрец Исроэл [27] . И ресурсы под рукой. Налоги у нас, как я тебе уже говорил, четыре процента с чистой прибыли. Пообещал им законодательно разрешить ритуальный забой скота, обязать всех, кто нанимает на работу евреев, выгонять их отдыхать в субботу… Много чего наобещал. И выполнил, кстати. И собственность вернул. Всю, что до войны мельницким принадлежала. До последнего камушка. Они отлично ладят, между прочим.
– Ладят?!
– Обязательно. Беседуют частенько.
– По-чешски?
– А что, это так удивительно?
– Удивительно. Представь себе.
– Ну… Может быть. В этом есть нечто мистическое, согласен… Но я сам такой.
– Дан… А про посох Моисея… Это правда?
– Андрей, – Майзель покачал головой, усмехнулся. – Какой еще посох Моисея? Ты же большой уже, чтобы верить в эти сказки…
– Мы, христиане, верим в чудеса. Для тебя это новость?
– Чудеса… И в еврейские чудеса вы тоже верите?
– Все чудеса – Божьи, Дан.
– Ну… Может быть… Только я ни в какие чудеса не верю. Потому что сам делаю их каждый день, – он опять усмехнулся, и опять эта усмешка неприятно кольнула Андрея, потому что так недвусмысленно намекала на дистанцию между ними. – Нет, это не посох Моисея, конечно. Насколько я слышал, этот пастуший инструмент якобы несет в себе частичку того самого посоха. И как будто, стоит Мельницкому Ребе взойти на Святую Землю, тотчас выйдет наружу сокрытый Ковчег Завета со Скрижалями, Водой из Камня и Манной небесной. Разумеется, это тоже легенда. Но есть что-то в том, что израильские власти неоднократно заявляли о нежелательности присутствия Ребе в Израиле. Я не очень разбираюсь во всей этой мистической белиберде. Если хочешь, я велю составить для тебя сводку по вопросу…
– Спасибо, – Андрей повел плечом. – В другой раз.
– Да пожалуйста, – Майзель усмехнулся. – Возможно, в Иерусалиме тоже сидят люди, которые верят в эту чепуху…
– А ты?
– Я не верю. Авторитет Ребе и вправду велик. Он много работает со своими людьми и с евреями вообще. Но признавать его единственным авторитетом? Нет, это мне очень странно. Конечно, легенда о посохе Моисея – аргумент из разряда зубодробительных. Но это, повторяю, всего лишь легенда, – Майзель снова сделал глоток. – Ребе сам приехал в Чехию. Если бы он не захотел, его никакие королевские посулы не затащили бы сюда… Но при этом он никак не желает меня понять.
– В чем?
– В том, что я люблю эту землю. Эти люди нравятся мне. Я не смешиваюсь с ними, но люблю их. Он, наверное, не понимает этого и боится, как все люди боятся того, чего не понимают. Хотя именно он-то и должен был бы понять меня, как никто иной… Да я и сам не понимаю, что меня здесь так хватает за живое, – он поставил бокал на столик и откинулся на спинку дивана, заложив ногу на ногу. – Может быть, в самом деле пепел стучит в мое сердце? Или те камни, что, по преданию, лежат в фундаменте Старо-Новой синагоги и привезены сюда из развалин Иерусалимского Храма…
– А, так в это ты веришь… – Андрей тоже отхлебнул немного коньяка.
– В этом нет ничего сверхъестественного, – Майзель пожал плечами. – Это просто. Или почти просто… Я не знаю. Я только знаю, что здесь мне хорошо. Здесь меня понимают и поддерживают во всем. А счастье – это когда тебя понимают. Не больше. Но и не меньше, Дюхон…
– И тут они тем же самым занимаются, чем в Аргентине?
– Именно. Только с еще большим размахом. Мельник ожил, сельские угодья вокруг – опять их вотчина, кошерное мясо по всему миру продают, денежку зашибают и тратят ее с умом и разбором, чтобы в синагогах снова было тесно. Ты же слышал, наверное, что кашрут [28] мельницких признают все без исключения общины… А Ребе с ешивой [29] Вацлав в Прагу затащил… Такие же они, как мы с величеством. То же дело делают. Только на другом фланге, куда нам с королем не с руки лезть. Понимаешь?
– Я думал…
– Ты думал неправильно, дружище, – Майзель снова налил коньяк в бокалы. – Я горжусь вовсе не тем, что все делаю сам. Я сам, кстати, довольно давно уже не лезу в детали. Я страшно горд собой за то, что вытягиваю из самых разных людей их самые сокровенные и гениальные идеи и вдохновляю их на воплощение этих идей. Это самое высшее наслаждение, которое мне доводилось испытывать в жизни до сих пор. Я катализатор. Закваска. Затравка. Бикфордов шнур. И мне это чертовски нравится.
– Рехнуться можно. А недостатки у тебя есть?
– Обязательно, – просиял Майзель. – Я не дипломат. Я танк. Я ненавижу дебилов и хапуг и не могу с ними работать. Особенно таких евреев. Меня просто трясет от таких. Я ненавижу тупую и хамоватую совково-местечковую жидовню, заседающую в «синагогах», где миньян [30] ?то не вдруг собрать удается, требующих, чтобы я забросил все свои дела и немедленно и безо всяких условий предоставил в их полное и безотчетное распоряжение все мои и не только мои ресурсы до последнего геллера [31] . А потом они подумают, что смогут сделать. Только вот это вряд ли. Я с этой публикой не могу не то, что работать – даже в одном пространственно-временном континууме находиться. Думаешь, я не пытался? Пытался. Особенно в самом начале. Знаешь, что из этого вышло? – Майзель наклонился вперед, поближе к Андрею. – Они сказали: о, ты тут! Коль а кавод [32] ! Давай быстро бабки сюда! Нет, подождите, парни, у меня есть план… Какой план, а ид [33] ?! Ты охуел, что ли?! Твой план – говно, давай сюда бабки и смотри, как мы будем их хуячить направо и налево, какой мы гужбан устроим! Хочешь, тебя возьмем в тусняк, так и быть… И когда они поняли, что не получается по-ихнему, они сначала страшно удивились. Это че, типа, за дела?! Потом обиделись. А потом и разозлились, когда увидели, что все, у кого есть хоть капля совести и желания чего-нибудь сделать настоящего, бегут от них ко мне. И начали мне пытаться мешать. А я не стал ждать, пока Ребе соберется сказать свое веское слово, и врезал от души. Ну, а Ребе мне за это врезал… Не совпали мы с ним во мнениях по поводу методов. Что он мне и не преминул сообщить… Ну, я, знаешь, тоже за словом в карман не полез. В общем, поговорили…– Майзель снова вздохнул и печально улыбнулся. – Я убежден – если бы Всевышний хотел, чтобы я жил по заветам Ребе, он бы так все и устроил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14