Но я тоже до последнего времени был правительственным
служащим. Я выхватил пистолет, стреляющий наркотическими стрелками, и
выпустил шесть штук, целясь в ноги. Мужчина пошатнулся и упал на колени. Он
попытался было выдернуть стрелки, но понял, что уже поздно; содержащийся в
них наркотик -- в основном пентотал натрия -- действовал слишком быстро,
чтобы от него можно было так просто избавиться. Этот мужчина был сильным
человеком, и он изо всех сил сопротивлялся действию наркотика, но на самом
деле уже выбыл из игры. Я выстрелил снова, но он успел, прежде чем потерять
сознание, подать сигнал тревоги -- слабый, но достаточно отчетливый. Он эхом
разнесся в аляскинской ночи.
Я распахнул переднюю дверцу и схватил Его за локоть, чтобы запихнуть в
кабину. Стрелки градом ударили по крыше машины, просвистев в каком-нибудь
дюйме от моего лица, и, срикошетив, брызнули в разные стороны, словно лучики
света. Стрелявший целился мне в шею, но промахнулся, взял чуть влево. Я
резко обернулся, высматривая стрелка.
Дзинь, дзинь, дзинь... По крыше машины простучала новая очередь, на
этот раз совсем рядом с нами.
-- Справа, -- сказал Он, нагнувшись ко мне. -- Вон за той сине-желтой
двухместной машиной, -- Он вытащил свой пистолет, "добытый" в том же
магазине спорттоваров, где мы закупали арктическое снаряжение. Он стащил его
и несколько обойм в придачу, пока я морочил продавцу голову нашей крупной
покупкой. -- Тебе ясно, которую я имею в виду?
-- Ясно.
-- Возможно, я смогу...
-- Жди здесь, -- приказал я, потом лег и по-пластунски пополз вдоль
стены, стараясь держаться за припаркованными машинами. Я пробирался к такси,
на которое Он указал, по плотному слою снега и, пока полз, успел здорово
замерзнуть. Временами, поблизости от теплых моторов, снег был подтаявшим. Я
чувствовал нелепость ситуации -- вел себя, словно персонаж дешевого боевика,
-- но, кроме этого, я боялся, и страх заглушал смущение, которое я испытывал
бы в противном случае. Страх может творить чудеса.
Он стоял позади и вел заградительный огонь, отвлекая внимание на Себя.
Противник тоже стрелял по Нему, и это помогло мне определить его точное
местонахождение. Я двигался осторожно, стараясь не шуметь. Но все-таки мои
ботинки скребли по снегу, а в проталинах и по тротуару, и этот звук
отчетливо был слышен в холодном воздухе.
Я обошел стрелка, почти постоянно держась при этом за машинами, не
считая небольших промежутков между ними. Оказавшись на ряд дальше, я
выбрался на открытое пространство и зашел противнику в тыл. Я прополз вдоль
длинного лимузина, пока не почувствовал, что нахожусь прямо у стрелка за
спиной. Осторожно приподняв голову -- наркострелка вполне могла пробить
тонкие лицевые ткани, проткнуть глаз и войти в мозг, -- я огляделся. Нашей
целью был аэропортовский охранник в форме правительственного служащего. Я не
мог точно сказать, то ли он узнал нас, то ли открыл огонь просто потому, что
увидел, как я подстрелил того парня. Так или иначе, но мне нужно было
остановить его. Я встал и прицелился ему в задницу.
Должно быть, охранник все-таки услышал какой-то шум, потому что в
последний момент обернулся, едва не поскользнувшись при этом.
Я всадил в него десяток стрелок, и он упал. Несколько секунд он изо
всех сил пытался подняться и выстрелить. Но потом уронил голову на руки и
остался неподвижно лежать, слабо дыша.
На мгновение мне показалось, что теперь все будет в порядке.
Но...
Видимо, охранник, наблюдающий за камерами внешнего обзора, заподозрил
что-то неладное. Это было чистейшей воды невезение, ведь он спокойно мог
смотреть на любой другой экран -- вокруг вокзала были натыканы десятки камер
-- и узнать что-либо тогда, когда мы будем уже далеко. Над головами у нас
вспыхнул свет, настолько яркий, что можно было бы снимать кино. Кстати, суд
охотно принял бы в качестве доказательства фильм, заснятый опечатанной
камерой. Я мгновенно нырнул за машину и теперь лежал там, тяжело дыша и
пытаясь сообразить, что делать дальше. Через несколько минут охранник
пришлет кого-нибудь проверить, что произошло, и этот кто-то наверняка будет
при оружии. Нам нужно управиться с ними, если мы хотим уйти отсюда
свободными людьми. Но нам не могло везти бесконечно, как везло всю эту
неделю нашего бегства. Так стоит ли продолжать это безумие? Может, лучше
сдаться? Я все Ему объясню, скажу: "Ну ты же знаешь -- удача переменчива. Не
мог же ты ожидать, что нам будет везти всегда". А Он улыбнется, тем дело и
кончится. Тем и кончится? Черта с два! Мне не хотелось, чтобы солдаты
Всемирного Правительства отконвоировали меня в суд -- у меня не было ни
малейших шансов выиграть это судебное разбирательство. Однако я не был
бойцом. Я совершил ошибку, выступив против профессионалов. Даже несколько
ошибок, а здесь и одной было бы слишком много. Значит, скоро все закончится,
и возможно -- навсегда...
-- Джекоб! -- громким шепотом позвал меня Он.
Я отполз за машины, вышел из поля зрения двух висевших на стене
видеокамер и поспешил обратно к Нему. Он сидел в нашем такси, пригнувшись к
сиденью. Охранник вполне мог не знать, кто именно послужил причиной
беспорядков, но незнакомец в просторном пальто, едва придя в себя, поднимет
великий шум по поводу доктора Джекоба Кеннельмана и его ужасного андроида.
"Проклятое невезение!" -- выругался я про себя. Если мы сумеем
преодолеть открытое пространство незамеченными, то окажемся в безопасности
-- по крайней мере на несколько месяцев, а за это время Он успеет стать
полностью развитым живым существом. К утру Кантвелл будет кишеть солдатами и
полицейскими. Да, я мог убить элегантного незнакомца, лежащего сейчас на
ступенях, -- приставить дуло пистолета к глазному яблоку и всадить
наркострелку ему в мозг. Но я похищал Его и предоставлял Ему возможность
закончить свое развитие не ради этого. Я сделал это ради того, чтобы спасти
множество жизней. То, что Он сможет в будущем, -- еще не повод истреблять
людей сейчас, пусть даже немногих. Мы забрались в наше такси и уже собрались
удрать, когда мне пришла в голову одна мысль.
-- Подожди минутку, -- сказал я, выскальзывая из машины.
-- Куда ты, Джекоб?
Мне было некогда отвечать. Полиция уже спешила сюда и могла с минуты на
минуту свалиться нам на голову. Я быстро подбежал к ближайшему такси,
распахнул дверцу, засунул в щель счетчика купюру в пять кредиток и наугад
выстучал на приборной доске пункт назначения. То же самое я проделал еще с
двумя машинами. Когда они с фырчанием завелись и покинули стоянку, я бегом
вернулся к нашему такси, прыгнул внутрь, захлопнул дверцу, не дожидаясь,
пока это за меня сделает автомат, и набрал пункт назначения -- Национальный
парк "Мак-Кинли". Пока мы выезжали со стоянки, я сидел, затаив дыхание.
Снег бился о лобовое стекло. По обе стороны от нашего каплевидного
экипажа мрачно завывал ветер. Мне вспомнилось детство, проведенное в Огайо:
у окон громоздятся сугробы; я сижу в кровати и смотрю на улицу; а снег все
идет и идет, и кажется, что это никогда не кончится. Но у меня не было
времени предаваться воспоминаниям. Мы вырвались -- по крайней мере на
некоторое время, -- и нам очень много предстоит сделать, если только мы
хотим по-прежнему наслаждаться свободой.
По дороге мы переоделись, облачившись в утепленные костюмы, перчатки,
защитные очки, ботинки и снегоступы. Все остальное мы сложили в рюкзаки.
-- Как твоя рука? -- спросил я у Него.
-- Все зажило, -- ответил он, широко улыбнувшись. -- Как я и говорил.
В его тоне не было ни малейшего намека на хвастовство. Просто голос
счастливого ребенка, научившегося чему-то новому.
-- Все зажило... -- машинально повторил я.
Похоже, последняя неделя, наполненная дыханием смерти, подействовала,
как наждак, и зачистила мои органы восприятия. До сих пор жизнь была
примитивным развлекательным фильмом, который я смотрел, сидя в мягком
кресле. Конечно, каждый врач знаком со смертью и понимает эту госпожу. Но он
знает и понимает ее в ином контексте. Во время этой долгой погони я
познакомился с ней совсем с другой стороны. Врачи воспринимают смерть в ее
клиническом значении, как феномен природы, как что-то такое, с чем можно
сражаться с помощью науки. Но когда смерть собирается предъявить права на
тебя, а ты сражаешься одним лишь обманом и хитростью, все выглядит совсем
иначе.
Автоматическое такси остановилось перед воротами Национального парка.
Гора Мак-Кинли -- два сгустка темноты в ночи, два островерхих башнеподобных
колосса, склоны которых заросли сосновым лесом.
-- Въезд такси на территорию Национального парка после восьми вечера
запрещен. Пожалуйста, учтите это.
Машина говорила низким, чуть хрипловатым женским голосом -- причем
женщина была довольно молода, лет тридцати. Казалось неуместным, что этот
металлический, но все же женственный голос исходит из небольшого динамика на
приборной доске. Я никогда не мог работать с машинами, разговаривающими
голосом женщины, которую мне захотелось бы соблазнить. Я родился и вырос до
того, как вошел в употребление Келберт Брайн. Я предпочитаю молчаливые
автомобили и компьютеры. Вероятно, я старомоден.
Я засунул в счетчик еще четыре кредитки: две -- чтобы с лихвой оплатить
наше путешествие, и еще две -- за новый заказ.
-- Двигайтесь наугад в течение получаса, потом возвращайтесь на стоянку
в аэропорту.
-- Наугад? -- переспросила машина.
Я опять забыл, что, несмотря на умение разговаривать, современные
машины все же слишком глупы, чтобы поддерживать настоящий разговор. Они
знали, что у них могут попросить и что они могут предложить, и за пределы
этого не выходили. Тут мне пришло в голову, что большинство женщин,
обладающих такими соблазнительными голосами, в вопросах кругозора мало
отличаются от машин. Я потянулся к приборной доске, набрал произвольную
серию номеров, а в конце -- код аэропорта; он был написан на справочной
табличке, закрепленной рядом с консолью.
-- Вот твой маршрут, -- сказал я. -- Выполняй.
Дверцы машины распахнулись, и мы шагнули в ночь, прихватив узел с
одеждой. Машина закрыла двери, несколько мгновений пожужжала, как колибри,
потом изящно развернулась и устремилась в обратный путь. Вскоре янтарный
свет ее фар погас, и мы остались в темноте.
-- Что теперь? -- спросил Он, подойдя ко мне и поправив заплечный
мешок.
-- Теперь надо спрятать старую одежду. -- Я подошел к канаве и закинул
свой тючок прямиком в дренажную трубу, с глаз долой. Он последовал моему
примеру, а поскольку руки у Него были длиннее, то и узел улетел дальше. -- А
теперь нам нужно перебраться через ограду и попасть в парк.
-- Подожди, -- сказал Он и быстро подошел к воротам. У ворот Он
остановился, немного постоял там, потом снял перчатки и приложил руки к
висячему замку. Некоторое время Он внимательно рассматривал замок, словно
стараясь запечатлеть его образ в своем мозгу. Наконец Он что-то проворчал и
набрал полные легкие воздуха. У меня на глазах кончик Его пальца удлинился,
сделался тонким и нырнул в замочную скважину. Прошла минута. Ветер колотил
нас, словно сотня резиновых кувалд. В замке что-то щелкнуло. Потом щелкнуло
еще раз, погромче. Это был самый приятный звук, который мне когда-либо
приходилось слышать. Он означал, что теперь не придется взбираться на
восьмифутовую стену под ветром, дующим со скоростью тридцать миль в час, и
при этом тащить на себе двадцать пять фунтов груза. Возможно, я излишне
робок и боюсь приключений, но я предпочитаю ходить по ровной поверхности. Он
отвел руку, придал пальцу прежнюю форму, надел перчатки и эффектным жестом
распахнул ворота. Очевидно, в свободное от работы в лаборатории время Он не
то насмотрелся, не то начитался детективов.
-- Ловко, -- сказал я, похлопав Его по плечу. -- Тебе стоит подумать о
карьере в шоу-бизнесе. Найди себе хорошего менеджера и можешь выступать
перед публикой, показывать волшебные фокусы.
Мы вошли и закрыли за собой ворота. Не считая двух цепочек следов на
свежевыпавшем снегу, не было никаких признаков того, что кто-то вторгся на
территорию Национального парка, а следы заметет через несколько минут.
Теперь, когда между нами и аэропортом оказались эти непрочные ворота, я
почувствовал облегчение, хотя и необоснованное.
-- Мы немного пройдем по дороге, -- сказал я. -- Вряд ли здесь кто-то
окажется ночью, да еще в такую погоду.
И мы пошли. Чтобы противостоять жгучему холоду и жуткому, проникающему
во все щели ветру, мы надели защитные очки и маски. Дорогу расчищали после
последнего бурана, но сейчас ее стремительно заносило вновь. По обеим
сторонам слоями лежали снежные насыпи, оставленные снегоуборочной машиной.
Если такая погода продержится неделю, то дорогу завалит намертво, и
освободит ее только весеннее таяние снегов. Мы прошли около полумили, когда
Он стянул маску и попросил:
-- Расскажи мне об этих местах.
Я неохотно снял свою и поежился от холода. От стылого воздуха мои губы
почти мгновенно обветрились и начали трескаться. Я буквально почувствовал,
как моя кожа сходит слоями под холодными пальцами ветра. Я вздрогнул и
выдохнул облачко пара. В Арктике, если верить множеству прочитанных мною
книг, выдыхаемый воздух буквально на лету замерзает -- то есть замерзают
содержащиеся в нем водяные пары. При таком адском холоде и сухом воздухе
можно отморозить легкие. Чтобы избегнуть этого, человеку приходится дышать
неглубоко. Сейчас, когда мы тащились по этой дороге, вдали от ледяных
просторов настоящей Арктики, я думал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20