Если школьная жизнь была реальностью, то Семитронье Ц больше, чем реаль
ность. Подлинная реальность, скрытый мир, придающий смысл повседневному
существованию. Наверное, она думала так, говорит сам себе Горский и смотр
ит в окно на танец снежинок. Во всяком случае, только это я могу себе предс
тавить.
Все началось весной. Зазвонил телефон, Мила спросонья взяла трубку, услы
шала мужской голос Ц Солнце восходит над Стаунстоуном, Ц и тут же гудки
, словно кто-то ошибся номером. Наверное, она подумала: я все еще сплю. Недоу
мевающе посмотрела на трубку. Конечно, сплю. Как же иначе? И только днем, уж
е на третьей паре, она вспомнила голос Ц и узнала его. Дингард, один из кор
олей Семитронья. Это был он.
Потом были и другие сигналы. Телефонные звонки, рисунки на лестничной кл
етке, контуры облаков в окне. Мила никому не могла об этом рассказать. Коне
чно, ей было одиноко. Она с тоской вспоминала времена, когда они были вмест
е Ц Мила и Алена, Имельда и Элеонор. Но Алена предала ее Ц нет, не только ее
, все Семитронье! Ц она была изгнана, лишена имени. Элеонор все еще жила в с
воем замке, но за последний год Мила и Алена не заговорили друг с другом ни
разу.
Да, с самого начала Мила знала: Семитронье не вымысел, не детская сказка. Э
то правда Ц иная правда, сокрытая от всех, кроме нее и Алены. А теперь, посл
е Алениной измены Ц от всех, кроме нее, Милы. Где-то в иных пространствах, в
иных временах ждет воссоздания замок с семью башнями, возвышаются семь
огромных необтесанных камней, на которых грубо вырезаны символы планет;
дышит, ворочается, вздрагивает иной мир, подлинная реальность. Мила одна
знала туда дорогу Ц и вот теперь, словно в благодарность за многолетнее
терпение, двери приоткрылись, вздох Семитронья прошелестел над весенне
й Москвой.
Госэкзамены Мила сдала словно в тумане; казалось, кто-то чуть слышно подс
казывает ей ответы, воскрешая в памяти слова, не услышанные на лекциях. Та
йные сигналы проступали меловыми каракулями на институтских досках, те
нями на полу аудиторий, дуновением ветра сквозь распахнутое окно. Иногда
Ц голосом в телефонной трубке.
Они не разговаривали Ц просто иногда, по утрам, когда родители уже уходи
ли и Мила просыпалась, Дингард напоминал о себе Ц фразой, несколькими сл
овами, именами, которых никто не знал, только Мила. Она вешала трубку Ц эт
о все еще сон? Ц и шла умываться, сомнамбулически переставляя босые ноги
по липкому паркету. Временами какой-то смутный образ мелькал на краю сет
чатки, словно мираж в пустыне Ц но она не могла ухватить его. Дингард не о
ставлял следов Ц даже надписи на следующее утро исчезали со стен. Тольк
о память хранила слова телефонных приветствий.
И тогда Мила стала просить о встрече. Редко ей удавалось сказать больше о
дной фразы Ц гудки прерывали ее, Ц но день за днем она молила Дингарда п
рийти, воплотиться, дать прикоснуться к нему, посланцу Семитронья, выход
цу из иного мира.
В начале августа родители взяли в пятницу отгул и уехали на дачу. Мила отк
азалась Ц хотела побыть одна, вызвать Дингарда, приманить его, притянут
ь к себе, вцепившись в тонкие астральные нити телефонных разговоров. Три
дня одиночества. Никто не помешает сидеть в кресле почти не двигаясь, пит
ь крепко заваренный чай из бабушкиной чашки, покрывать завитушками чист
ый лист бумаги, ждать звонка, мечтать о встрече.
Было ли это правильное решение? Горский боялся ответа на этот вопрос, но з
нал: мольбы Милы были услышаны. В первый же день она получила письмо.
Она сделала все, как просил Дингард. Вечером в субботу потушила свет в ква
ртире, зашторила окна, прикрыла Ц но не заперла Ц дверь, разделась и легл
а в постель, положив письмо у изголовья. Дингард просил завязать глаза ше
лковым шарфом, но Мила нашла только вязаный мохеровый, в котором ходила е
ще в детский сад. Плотным кольцом он обхватывал голову, ворсинки щекотал
и нос, Мила вспоминала, как бабушка одевала ее каждое утро, эти мысли показ
ались ей неуместными. Думай только о нем, приказала она себе, думай, не поз
воляй ни одной мысли тебя отвлекать. Бабушка, мама, папа, Алена Ц выброси
это из головы.
Мила лежала неподвижно, в кромешной тьме, голова перетянута шарфом, глаз
а зажмурены. На изнанке век вырастали башни Семитронья, птицы летали в би
рюзовом небе, ажурные мосты поднимались над рвами, люди спешили по витым
тонким лестницам… Когда он придет, спрашивала себя Мила. Наверное, в полн
очь? Он не писал когда, но, наверное, в полночь. Пробьют бабушкины часы, заск
рипит дверь, она услышит его шаги, скрип половиц в коридоре… что он скажет
ей?
Дингард не произнес ни слова. Часы еще не пробили, но дверь хлопнула, кто-т
о торопливо прошел по коридору, Мила услышала шорох одежды, совсем рядом,
тут, в спальне. Она почувствовала запах, терпкий запах мужского тела, а пот
ом отлетела простыня, она прикрылась ладонями, но тут же, устыдившись, отд
ернула руки. Под мохеровым шарфом она зажмурилась еще крепче и увидела, к
ак приподнимается занавесь, свисающая с балдахина над ложем, как развязы
ваются семь узлов на красном шнуре. Дингард стоял в ногах кровати, а она, о
бнаженная, лежала перед ним. Золотая корона сияла на его челе, от яркого бл
еска слезились глаза, и там, в Семитронье, она тоже зажмурилась и в кромешн
ой мгле ощутила, как мужские руки скользят по телу, касаясь шеи, плеч, груд
и, бедер…
Граница между мирами рухнула. Что это? Бой часов или раскат грома? Кто она?
Как ее зовут? Тело Имельды трепетало, руки Милы обнимали Дингарда, тяжест
ь мужского тела наваливалась на нее, язык властно вторгался в рот, предчу
вствием другого проникновения, о котором равно страшно было подумать в о
боих мирах.
Мила не любила слова «секс»; Имельде оно было незнакомо. Тело Имельды был
о не телом, но точкой, где сходились звездные лучи, астральным сгустком, об
лаком утреннего тумана. Поцелуи и касания, объятия и содрогания не сущес
твовали для нее: для того, что происходило, не было слов в ее языке. Если это
и был любовный акт, то акт вселенской любви, величайшее космическое собы
тие, воссоздание разрушенного, обращение времени вспять. С каждым мучите
льным выдохом, с каждым движением, с каждой вспышкой боли, Мила чувствова
ла: замок восстает из руин. Подобно тому, как обычная женщина зачинает реб
енка, Имельда зачинала свой мир. Не банальное зачатие, слияние двух клето
к, нет, первый акт космической мистерии, для завершения которой все семер
о королей и королев должны были слиться воедино. Когда Имельда примет в с
вое лоно оставшихся властителей Ц только тогда замок воспрянет из разв
алин, башни взовьются к небу, семь камней станут фундаментом нового врем
ени.
Прерывистое мужское дыхание, резкий женский вскрик. Горскому не расслыш
ать, что в нем. Боль, надежда, безумие? Вряд ли Ц наслаждение. Мохеровый шар
ф развязался, сполз на лоб, мужчина зарычал, содрогнулся, рухнул, размыкая
объятия, Ц Мила ничего не замечала. Закрытыми глазами она смотрела в син
ее небо Семитронья, видела ажурные башни, слышала крики птиц и шум волн. Не
знакомые руки обнимали ее, и чужое дыхание постепенно успокаивалось. Ноч
ной гость уснул, а она все еще пребывала там, где нет ни сна, ни бодрствован
ия.
Она не видела лучей рассвета, не чувствовала, как мужская плоть снова вхо
дит в нее, а просто ощущала, как волна за волной проходит сквозь тело. Слыш
ала ли она бой часов? Напоминало ли ей прикосновение шарфа о бабушке, утре
нних сборах, детском саде? Помнила ли она об Алене, о матери, об отце? Или то,
что ей мечталось накануне, сбылось: она исчезла? Исчезло тело, такое нескл
адное, исчезли надоедливые мысли, ненужные воспоминания, спутанные воло
сы, ежемесячная боль, собственный запах, тоска, меланхолия, страх?
Милы не было больше, осталась только Имельда, повелительница Семитронья
, великая королева. В спальне под балдахином, на огромной кровати, в короле
вских покоях она услышала голос из ночного мрака, и голос этот прошептал:

Ц Открой глаза.
Она не поняла, затем Ц послушалась. Дневной свет ослепил даже сквозь зан
авески. В немыслимом, болезненном сиянии растворились балдахин и резные
башенки кровати, распался королевский дворец. Прямо над ней нависало иск
аженное судорогой мужское лицо. Слюна запеклась в уголке рта, зрачки зак
атились под веки, стон с шумом вырывался через стиснутые зубы. Еще один то
лчок Ц и объятия ослабли. Она лежала на смятых, залитых кровью простынях.
Незнакомый мужчина поцеловал ее в шею.
Имельда вскочила. Память какого-то другого, совсем позабытого мира на се
кунду вернулась к ней. Она узнала мужчину и прошептала, задыхаясь от ужас
а и омерзения:
Ц Ты?
Наверное, я похож на Милу, думает Горский. Я тоже, прикрыв глаза, стараюсь в
ызвать из небытия то, чего, возможно, не существовало вовсе. Фантазия, мечт
а, фата-моргана. Что еще нам остается? Тело немощно, дух стиснут, словно в кл
етке. Что нам поможет? Вещества Ц открыть врата восприятия, двери темниц
ы? Медитация? Просто мечты? Бессмысленный вымысел, без конца и без начала,
тоненькие нити, солнечная паутина, шум мотора…
Олег мрачно жмет на газ, переключает передачу. Если бы я был настоящий фил
ью-ди-санта, думает он, я бы еще вчера отказался.
Он собирался уехать в воскресенье днем, поставить «Менструальные годы»
«Current 93», не спеша доехать до Москвы. Пейзажи проносились бы за окнами подерж
анных «жигулей» под псевдофольклорные напевы английских кроулианцев.
Олег бы прислушивался к машине, старался бы сродниться с ней, слиться вое
дино. Учись у сосны Ц будь сосной; учись у «жигулей» Ц будь «жигулями». Н
е важно, в конце концов, на чем тренировать дзэнские навыки Ц и городском
у жителю «жигули» ближе сосны… тем более, что и сосны в Подмосковье иные, ч
ем в Японии.
Алистер Кроули, Антихрист, великий маг… Do What Thou Wilt… в Телему Олега не пустили б
ы на порог. Как не переводи Ц делай что хочешь, следуй своей воле Ц кроул
ианец из Олега никудышный. Что сказал бы зверь 666, если бы соседка, Зара Алек
сандровна, попросила подбросить ее с мужем до Москвы завтра утречком пор
аньше? Вероятно, рассмеялся бы Ц а Олег даже не смог сказать «нет». Все-та
ки соседи, друзья родителей… Олег почему-то вспомнил, как Зара Александр
овна сидела у них на кухне, когда он пришел из школы, в куртке без единой пу
говицы Ц их вырвали с мясом на большой перемене. Двое мальчишек держали
его, а Генка Смородинов одну за другой отрывал, приговаривая при этом «ни
че, мама-папа новые пришьют». Отец как всегда начал мальчик должен быть си
льным, почему ты им не врезал! Попробуй врежь, когда тебя держат двое, а еще
человек пять улюлюкают вокруг! Зара Александровна сказала: Ладно, Гриша,
что ты кипятишься, дай мне курточку, я сама пришью. Мать приходила с работы
поздно, ей было не до пуговиц.
Олег даже не смог сказать «нет», все-таки соседи, друзья родителей, вот и п
уговицы пришила, говорил он себе, но все равно знал: не смог сказать «нет»,
потому что Ц боялся. Боялся суетливости, тоски в глазах, ответов невпопа
д, неуместного смеха, помощи, о которой не просил. Вот так же отец, наверное,
смотрел на Зару, когда она кинулась пуговицы пришивать.
Мы варенья заготовили, не хочется на автобусе, сказала Зара вчера. Завтра
утречком пораньше, чтобы не ехать по жаре. Может, если бы Олег знал, что «по
раньше» Ц это в семь утра, у него хватило бы воли сказать «нет» Ц но вчер
а он ответил «да, конечно», а сегодня, ни свет ни заря, уже поздно было отказ
ываться. Загружая в багажник сумки и картонную коробку с банками варенья
, Олег еще подумал, что вряд ли Мила обрадуется появлению родителей ранни
м воскресным утром, но промолчал. В конце концов, он последний раз видел Ми
лу два года назад, на дне рождения Алены Селезневой. Он еще удивился тогда
, что она тут делает. Она подарила не то книжку, не то картинку, Ц точно, кар
тинку! Ц и ушла почти сразу, а может, Олег просто забыл: в тот вечер Вадим п
ривез из Питера грибов, и они сразу приступили, да так резво, что самой Але
не, кажется, ничего и не досталось.
Подмосковное шоссе, воскресное утро, машин почти нет. Вместо Дэвида Тибе
та Ц навязчивые вопросы Зары Александровны: а снова в институт ты не соб
ираешься? а на что живешь? надеюсь, ты не в коммерцию пошел? Отцу бы не понра
вилось. Нет, Зара Александровна, не в коммерцию. А что это у тебя здесь кури
ная лапка висит? Это, Зара Александровна, шутка. Ну, для прикола, как говори
тся.
В самом деле Ц что еще тут скажешь? Не объяснять же про аби адидж и акуки.

Воскресное утро, весь день впереди. Может, и к лучшему, что приеду так рано,
думал Олег. Вечером завалюсь к Горскому, днем заеду к дилеру, травы возьму
или даже шишек. Папа всегда говорил: в гости с пустыми руками приходить не
прилично.
Остановил машину у самого подъезда, донес до лифта сумки, потыкал пальце
в в кнопку. Тишина.
Ц Опять лифт поломался! Ц возмутилась Зара Александровна.
Ц Может, варенье в другой раз завезу? Ц предложил Олег.
Ц Да-да, конечно, Ц поспешил согласиться Станислав Петрович, но Зара Ал
ександровна тут же добавила:
Ц Но ведь сумки ты нам поможешь донести?
Олег кивнул и, взяв самую тяжелую из трех сумок, начал подниматься. Старик
и остались у подъезда, сторожить вещи. Что бы сказал Кроули, думал Олег, ес
ли бы его послали тащить сумку на шестой этаж? Наверное, уничтожил бы обид
чика на месте. Да, никудышный из меня кроулианец.
На площадке пятого этажа Олег столкнулся с каким-то парнем. Ничего приме
чательного: джинсы, кроссовки, обычная куртка… разве что мокрое от пота л
ицо и прилипшие ко лбу волосы. Олег поднялся на этаж выше и увидел Ц Зарин
а дверь не заперта, только прикрыта. На всякий случай позвонил, потом воше
л и крикнул, ставя сумку на пол:
Ц Ау! Мила! Ты дома?
Они толком не были знакомы.
1 2 3 4 5