– Вы надеялись создать дом, семью, иметь все, что не получилось у меня. Неужели вы думали, что с Питом это получится?
– Надеялась, – тихо сказала Адриена, потом спросила: – Вы уже догадываетесь, почему Дина оставила вас?
– Нет, даже ума не приложу, – сказала Габриэла и с некоторым подозрением взглянула на соседку, но решила продолжить разговор на эту тему: – Вы считаете, что мы можем помириться? Я никогда не верила до конца, что она окончательно порвала со мной. Мы были так близки.
– Может быть, даже слишком близки.
– Я не понимаю, как это мать может быть слишком близкой своему собственному ребенку.
– Я говорю о том, что часто близость ребенка к матери может принести вред.
Габриэла даже опешила:
– Если вы думаете, что я мешала ей познать взрослую жизнь, то это не так.
– Дети видят мир в ином свете, чем взрослые, – мягко сказала Адриена. – Особенно когда это мать и дочь. Дина говорила, что чувствовала вашу твердую руку всегда и во всем.
– Но это неправда! – возразила Габриэла. – Я давала ей полную свободу, уважала ее мнение, поощряла ее самостоятельность.
Адриена отрицательно покачала головой.
– Я не об этом. Не о ваших поощрениях и запретах, а о том, что она не могла найти свое место в жизни. – Она помолчала немного, прищурила глаза. – Давайте взглянем в лицо фактам – вы не очень-то похожи на образцовую мать.
Габриэла кивнула, зная, что Адриена внимательно наблюдает за ней.
– Это Дина сказала вам? – спросила она и попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
– Да.
Габриэла настороженно взглянула на собеседницу.
– Что мне оставалось делать? Как я могла узнать, что у нас что-то складывается не так, если она никогда не говорила мне об этом.
– Вы не понимаете, – успокоила ее Адриена, – это не вопрос вины, правильности или ошибочности поступков. Всегда что-нибудь случается между матерями и дочерьми. Когда я работала консультантом, то почти каждый день сталкивалась с похожими конфликтами и поняла, что в подобном противостоянии не бывает ни начала, ни конца.
– Значит, я ничего не могу поделать и мне остается только ждать?
– Послушайте, Габриэла. – Теперь Адриена накрыла ее руку своей. – Я навидалась много чего похуже – детей, которые сбегают из дома и потом за дозу наркотиков продают себя на улицах; совсем молоденьких мальчишек и девчонок, которые кончали с собой или, наоборот, убивали других или умирали от подхваченного где-то СПИДа. Я встречала беременных девчонок, желающих продать своего ребенка за кусок хлеба. По крайней мере, ваша дочь убежала к отцу, я думаю, тут есть над чем задуматься такой счастливой женщине, как вы.
Это уже было что-то совсем новенькое, Габриэла никогда не считала себя особо счастливой.
– Я-то как раз думала, что не плохо бы переиначить мою жизнь, – сказала она с легкой иронией. – Я полагаю, что существуют люди, которые могут пройти по жизни без скандалов, разрывов, без бурных объяснений и слез.
– Да, это верно, только они не всегда такие интересные личности, как вы или ваша дочь, – рассуждала Адриена. – Дина весьма неординарная натура, может, поэтому она и оказалась особенно подверженной влиянию, которое оказывал на нее отец, тоже яркая индивидуальность – этакий одиночка, кулаками прокладывающий себе дорогу в жизни. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – Вам никогда не приходило в голову, что он слишком уж сильное влияние оказывал на Дину?
– Тогда почему она не порвала с ним?
– Потому что он мужчина, потому что он ее отец, потому что его больше нет на свете и она может теперь толковать его поступки так, как ей нравится.
Габриэла долго смотрела в окно, прежде чем опять сосредоточить свое внимание на Адриене.
– Вам легче рассуждать рационально, чем мне, ведь я не видела свою дочь два года. Встретилась на похоронах своего бывшего мужа и получила от нее достаточную порцию ненависти. Мне так больно!
– Мне тоже, – тихо сказала Адриена. – Я ведь тоже любила его…
– Как вы можете сравнивать страсть любовницы с материнской любовью? – воскликнула Габриэла, но тут же пожалела о своих словах.
– Любовь не знает различий. Когда она приходит, ей трудно сопротивляться.
Габриэла кивнула, встретившись взглядом с Адриеной, и согласилась:
– Вы правы.
– Все мои прекрасные планы остались в голове. Мне столько хотелось сделать хорошего, однако я лишь восстановила ее против вас. Она молода, прекрасна, но и несчастна.
– И все-таки вас очень многое связывает с моей дочерью.
– Нас всех объединяет много общего, – сказала Адриена. – Мы все принадлежим к одному клубу – женщин ярких, несчастных и нервных.
– Я должна обидеться за такую характеристику? – засмеялась Габриэла.
– Как хотите. – В глазах Адриены мелькнули лукавые искорки.
Больница. Ночь с воскресенья на понедельник
Только после полудня Габриэле позволили посещение Дины, которая по-прежнему находилась в отделении интенсивной терапии. Габриэла с нетерпением ожидала доктора, который на основе рентгеновского обследования и проведенных тестов должен был сделать окончательные выводы о ее состоянии.
Почти весь день Габриэла провела в приемном покое, время от времени отлучаясь в мотель вздремнуть или позвонить Сильвио и Рокко. В промежутках болтала с Адриеной о всяких пустяках, не теряя присущего ей чувства юмора, которое помогало держаться и не упасть окончательно духом.
Теперь, войдя в палату, Габриэла обнаружила, что одна из кроватей пуста, но это не свидетельствовало о том, что соседка Дины по палате выздоровела и покинула больницу. Она тихо подошла к кровати, на которой лежала ее дочь, и несколько мгновений молча смотрела на свою девочку. Ей очень хотелось разбудить Дину и объяснить дочери, что она верит в то, что у них все образуется, обвинить Пита в его жестокости и в то же время умолять Дину, чтобы она поняла и простила своих родителей за все те глупости, которые они совершили.
Несмотря на все еще заметную припухлость и лиловые, уже отливающие желтизной кровоподтеки, Дина выглядела значительно лучше, она не была уже такой бледной. Наконец Габриэла не выдержала, наклонилась и легонько поцеловала дочь в лоб.
– Привет, моя радость, – прошептала она.
Веки девушки затрепетали и открылись:
– Где Адриена?
– Недалеко, – мягко ответила Габриэла без всякой обиды, радуясь, что девочка задает вопросы, она явно пошла на поправку.
Дина кивнула и спокойно сказала:
– Они вырезали у меня селезенку.
– Я знаю, – ответила Габриэла, лицо ее разгладилось, и выражение его смягчилось. – Доктор сказал, что завтра утром тебя переведут в другое отделение.
Дина тихонько хмыкнула, сдерживаясь, чтобы не нагрубить:
– Знаю.
– И еще ты знаешь, что я очень люблю тебя?
Дина, казалось, была готова к отпору и спросила совсем о другом:
– От кого ты узнала об аварии?
– От человека, который всегда приносит плохие известия. Клер позвонила Сильвио.
– Подходяще. – Дина скорчила гримасу. – Ну, она определенно была очень занята на этой неделе. Столько всего случилось!
Габриэла заколебалась – стоит ли сейчас хоть немного продвинуться вперед в их сближении.
– Мне кажется, я теперь понимаю гораздо больше, – сказала она осторожно.
– Сомневаюсь, – ответила девушка и отвернулась.
– Прости, Дина, если я причинила тебе боль.
– Это так просто.
– Что «просто»? – не поняла Габриэла.
– Извиняться. Это очень просто.
– Я вовсе не собираюсь что-то упрощать. Я просто не знаю, как еще начать.
– Мы и не будем начинать опять все сначала, – предостерегающе сказала Дина. – Не думай, что для меня все в прошлом. Я столько выстрадала из-за тебя.
– Все, что я хочу понять, это может ли общее страдание объединить нас. – Это все, что она могла сказать, и замолчала, чтобы унять сильное сердцебиение.
– Может быть, тебе пора идти? – спросила Дина, явно желая закончить разговор.
Габриэла встала, на прощание нежно коснулась руки дочери, задержала взгляд на ее лице и, тяжело ступая, ссутулившись, словно под непосильной ношей, направилась к выходу.
– Подожди, – позвала ее Дина.
Габриэла помедлила, одной рукой оперлась на стену, ощутив внезапный приступ слабости, потом вернулась к кровати.
Дина приподнялась в постели.
– Ты не уйдешь, оставив меня с чувством вины, – предупредила она, – моей ошибки здесь нет. – Ее глаза сузились. – Для меня это еще тяжелее, чем для кого-то еще, – заявила она и попыталась сесть в кровати, позволив Габриэле помочь ей. – Ваш развод и папины объяснения потрясли меня, ввергли в такую депрессию! – Она выкрикнула: – Знаешь, я не просила рожать меня!
Опять! Каждый раз, когда Габриэла слышала подобные слова, ей хотелось оказаться где-нибудь далеко, как будто расстояние могло стереть их из памяти. А что останавливает ее сейчас? Почему бы ей не повернуться и уйти, чтобы не выслушивать подобное?
Наверное, она обманывает себя, рассчитывая, что дочь принадлежит ей всецело только потому, что Габриэла в течение шестнадцати лет растила ее, заботилась о ней, кормила, учила делать первые шаги.
Дина выросла и ушла от нее. Вероятно, у Габриэлы теплилась надежда, что дочь навсегда останется с нею. Как могла она так заблуждаться? Она ушла от нее, они теперь чужие люди, с этим надо примириться. И нечего тешить себя иллюзией, что ты рожаешь родного тебе человека!
Странно, но эти мысли вдруг принесли покой в исстрадавшуюся душу Габриэлы, и, когда она заговорила, глаза ее были сухи:
– Верно, с тобой не советовались – рожать тебя или нет. Ну и что из этого? На что это дает тебе право?
Дина, казалось, растерялась от ее холодных слов.
– Теперь уже слишком поздно что-то менять, – пробормотала она.
– Да, и ты оказалась здесь.
– Я не имела в виду несчастный случай.
– Тогда что же поздно?
– Что-нибудь делать, – сказала Дина грустно, откинувшись на больничные подушки.
– На это всегда можно найти время.
– Ты придешь завтра? – спросила Дина.
– Конечно. И завтра, и послезавтра, и каждый день, пока ты не выздоровеешь.
Дина неожиданно снова ощетинилась:
– Лучше не надо. Адриена побудет со мной.
– Вот и хорошо, значит, о тебе будут заботиться два человека, – сказала Габриэла, обратив внимание, что лицо дочери приобрело спокойное, умиротворенное выражение.
Встреча
Габриэла стремительно вышла в коридор, не останавливаясь, пересекла его и остановилась у лифта. Художественный редактор в журнале когда-то учил ее, что, сделав снимок, надо стараться как можно скорее покинуть место съемки, не ожидая, пока объект поймет, что его сняли без его ведома, что может стоить фоторепортеру засвеченной пленки, а то и разбитой камеры.
В ожидании лифта Габриэла вышагивала взад-вперед, внимательно разглядывая зеленые плитки пола под ногами. Она спустилась вниз, двери лифта бесшумно открылись, и Габриэла совсем не удивилась, увидев Николаса Тресса, потому что секунду назад мысленно уже представила себе эту встречу. Она просто шагнула в его объятия.
– Я потерял тебя, – шепнул он, его губы легко коснулись ее волос.
Глубоко вздохнув, она отстранилась от него, взяла его руки в свои, взглянула прямо в глаза:
– Это невероятно.
– Что невероятно? – спросил Ник.
Габриэла ничего не ответила, только улыбнулась своим мыслям.
Они пошли – рука в руке – к автомобильной стоянке.
– Как ты здесь очутился? – спросила она.
– Твой отец на моей стороне, – ответил он и радостно улыбнулся. – Каждый раз, когда я звонил ему по телефону, он жаловался, как тяжело ты переносишь случившееся. – Ник прижал ее ближе к себе. – А я вижу, что ты не нуждаешься ни в чьей помощи и прекрасно справляешься сама.
Она молчала, пока он проводил ее до своей машины. Она не возражала, когда он помог ей сесть. На его вопрос, где она остановилась, Габриэла назвала мотель и подсказала, куда ехать. Какая-то новая атмосфера воцарилась вокруг них.
Они добрались до мотеля и поставили машину перед конторой, потом направились по дорожке вдоль ряда аккуратных домиков, построенных вокруг бассейна. Шли медленно, словно бесцельно прогуливались. Прохладный ветерок обдувал щеки Габриэлы, она теснее прижалась к Нику, когда они остановились у двери ее комнаты.
Едва они вошли, как ей пришла в голову мысль, что все это ей знакомо, было с ней давным-давно. Но нервы ее были слишком напряжены, чтобы сейчас предаваться воспоминаниям.
Ник стоял и смотрел на застывшую словно в беспамятстве Габриэлу, положив руку на телевизор, но так и не включив его. Но когда она подняла глаза, в ее взгляде он прочел то, что она хотела сказать словами. Казалось бы, он обыкновенный любовник, временный обладатель ее тела, человек, не претендующий на место в ее сердце. Все как обычно, все так и бывает между мужчинами и женщинами – быстро, бурно, бездушно. Но ей это не подходит. Она – другая! Она должна отрешиться от воспоминаний и рассуждений. Если она забудет о прошлом и бросится в его объятия, это будет совсем не так плохо и нечего предаваться пессимизму.
Направляясь в душ, она, минуя Ника, задела его, явно выдавая свои намерения. Прижавшись к нему всем телом, она взяла его за руки и обвила ими себя, медленно, кругами она водила кончиком языка вокруг его губ. Габриэла почувствовала, что у нее слабеют колени – еще мгновение, и она потеряет сознание в его объятиях. Вот его руки коснулись спины, того места, где должна находиться застежка от бюстгальтера, если бы она его носила. В следующее мгновение она, раскрасневшаяся, прерывисто вздыхающая, выскользнула из его объятий и стремительно бросилась в ванную.
Вскоре она вышла оттуда – совершенно обнаженная, капли воды стекали с волос на лицо.
– Лови меня! – шепнула она, приближаясь к кровати.
Он лежал одетый, сняв только пиджак и ботинки, положив руки за голову. На лице у него застыло незнакомое еще ей выражение.
– Ну-ка иди сюда, – сказал он мрачно. Когда она выполнила это приказание, он крепко обхватил ее и подмял под себя, так что пряжка брючного ремня впилась в ее кожу.
– Почему ты одет? – спросила Габриэла.
Ник поцеловал ее в волосы, обнял за плечи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34