Значит, последний? Хватит гадать и придумывать глупости. Сегодня же надо купить билет до Парижа.
Эта мысль принесла ей облегчение.
– Ты сам спроектировал этот дом? – поинтересовалась она.
– Все сам. Придумал, построил… Тебе нравится?
– Замечательно!
Дом был очень уютным. Габриэла обратила внимание на мебель в бежевых и коричневых тонах. Обстановка комнат дышала покоем и солидностью – обилие дерева и кожи, приглушенный свет, со вкусом подобранные растения.
– Вы жили здесь с Бони?
– Нет, я построил этот дом после ее смерти. – Ник на мгновение задумался, потом продолжил: – Сил не было оставаться там, где все напоминало о ней, да и хотелось заняться чем-нибудь. – Он поцеловал Габриэлу в кончик носа. – Ты так и не ответила на мой вопрос, почему ты согласилась на близость со мной.
– Хотела получить удовольствие сама и доставить его тебе. Это был приятный момент, но теперь он исчерпан. – Она отвернулась. – Мне еще надо съездить в дом Пита на побережье, я обещала Клер. – Подбородок у нее задрожал, она прерывисто вздохнула. – Отец думает, что я ночевала там этой ночью. Я ведь так и рассчитывала… пока ты не изменил мои планы.
– Хочешь я поеду с тобой?
– О нет, спасибо, – сразу отказалась Габриэла. – Там мне предстоит столько дел, боюсь, у меня это займет целый день. Кроме того, Ист-Хэмптон недалеко отсюда, так что я доберусь сама.
Она села в кровати и только теперь обратила внимание на то, что ее одежда в беспорядке разбросана по полу.
– Может, ты управишься за день, а вечером мы встретимся? – спросил Ник.
Габриэла заколебалась:
– Спасибо, нет.
– Давай я заеду вечером за тобой? – настаивал Ник, натягивая джинсы.
– Ну, пожалуйста, – взмолилась она. – Не надо… – Она хотела добавить, что, если он будет так настойчив, она, конечно, согласится, но лучше этого не делать. По крайней мере, сегодня.
– Я сейчас сварю кофе – Ник больше не стал повторять своего приглашения. – Ты примешь душ?
– Да, спасибо. Ты только не беспокойся. Я сама найду все, что нужно.
Она уже шагнула на нижнюю ступеньку широкой лестницы, когда Ник подошел сзади, повернул к себе, взял ее руки в свои:
– Теперь поздно, Габриэла Карлуччи.
– Что поздно? – не поняла она.
– Это уже не помогает, – пояснил он и мягко поцеловал ее в шею. – Защищаться тем, что подобное якобы случается с тобой каждый день.
Габриэла немного отстранилась:
– Я живу в Париже.
– Ты что, собираешься прожить там всю жизнь?
Она ответила очень серьезно:
– Французы не любят пускать к себе чужестранцев навсегда.
– Ну, конечно. – Ник вновь притянул ее к себе. – Я так и думал!
6

Противостояние
Однако в то утро Габриэла так и не добралась до Сэг-Харбора, где располагался на побережье дом Пита Моллоя. Возможно, потому, что она не очень-то стремилась туда, хотя предупредила отца, что может остаться ночевать в загородном доме. Выходит, она уже заранее, бессознательно, готовила себе алиби в ожидании обеда с Ником Тресса, даже еще не зная, чем закончится их первое свидание.
Возвращаясь во Фрипорт, в родительский дом, Габриэла думала о том, что унизила себя, отдавшись после нескольких дней знакомства понравившемуся мужчине. В парижской жизни это был бы маленький, приятный или смешной эпизод, но здесь, на родине, все обрастало какими-то сложностями, которые ей хотелось выбросить на ветер, и поэтому она гнала машину с максимальной скоростью. Габриэла была довольна тем, как провела эту ночь, гордилась своим телом и тем, что оно возбуждало желание в Нике Тресса. Он был одним человеком в темном костюме на похоронах Пита, другим – в заляпанной краской спецовке на кухне в доме родителей, третьим – в вечернем костюме в зале ресторана и, наконец, обнаженный, сильный, жаждущий ее и такой нежный в постели с нею.
Габриэла думала о том, какой праздник может подарить женщина мужчине, отдаваясь ему. Как должен быть доволен Ник Тресса. Она все сильнее нажимала на педаль газа, наслаждаясь скоростью и ветром, трепавшим ее волосы, гордилась собой как женщиной и на эти несколько счастливых мгновений забыла о том, сколько трудноразрешимых проблем окружает ее.
Но чем ближе она подъезжала к Фрипорту, тем сильнее реальность опускала ее с заоблачных высот на землю. Как же она могла так раскиснуть? Как могла поверить, что у нее в жизни возможно что-то иное, кроме возвращения в Париж, где, как заведенная, она вновь начнет отщелкивать километры пленки. Один раз она уже совершила подобную ошибку – тогда она тоже ради мужчины забыла обо всем. Ради Пита.
Признание
Габриэла выросла с верой, что замужество является кульминацией всех девичьих фантазий, в которых романтическая связь между двумя до той поры чужими людьми переходит в любовь, дружеские отношения – в состояние беспредельной близости. Брак – это такой союз с мужчиной, когда она может доверить ему свои самые заветные мысли, любой секрет.
Габриэла была переполнена подобными фантазиями и в ту ночь, которую провела с Питом Моллоем в гостинице «Эмили Шоуз Паунд Ридж», где она обнажила свою душу.
В течение обеда она то и дело поглядывала на свою руку, любуясь обручальным кольцом, которое Пит только что подарил ей.
– Мы пока будем держать это в секрете, – очень серьезно сказала она. – Пусть моя семья ничего не знает.
– Как хочешь, – ответил он. – Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, – шепнула Габриэла, ошеломленная его признанием и подарком. – Я хочу сказать тебе такое, что еще никто не знает, даже у меня дома.
Никто ее тогда не остановил, не пришли на память полезные советы, печатающиеся в женских журналах, которые предупреждали об опасности подобных признаний после интимной близости. Никакой откровенности, к которой тянет женщин после минут блаженства.
А ведь у Габриэлы было время подумать, она должна была почувствовать ответственность за свои слова, когда они отправились по лестнице в свой номер, где их опять ждала постель, а ее в этот момент переполняли воспоминания. Она считала, что должна быть предельно честной с будущим мужем и не иметь от него тайн. Поэтому решила рассказать Питу о своем первом любовном приключении.
Она тогда и не думала об осторожности, ее стремления были чисты. Какой другой ответ можно было ожидать на ее искреннее признание, как не возвышенные слова о том, что это все пустяки и такая история не омрачит их любовь. Будь она тогда поопытнее, она могла бы заранее предвидеть реакцию Пита на ее слова о том, что она потеряла девственность с Кевином Догерти, забеременела и ей пришлось, родив ребенка, отказаться от него.
– Ты любила его? – спросил Пит, задав неожиданный для нее вопрос, а не один из тех многочисленных, на которые у Габриэлы был готов ответ.
– Я была совсем молодой и, возможно, более любопытной, чем следовало.
– Тебе с ним было так же хорошо, как со мной? – ревниво спросил Пит.
– Лучше, чем у нас, быть не может, – произнесла она машинально, словно дежурную фразу.
Габриэла была обескуражена – она ожидала от него другой реакции на свою сокровенную тайну, но Пит перевел разговор на ту новую жизнь, которая раскрывалась перед ними, что случившееся в прошлом следует забыть. Чувство признательности к нему улетучилось, и в первые мгновения она никак не могла справиться с растерянностью. Потом он задавал достаточно бесцеремонные вопросы, вроде того, что знал ли Кевин о ребенке? Заметив ее смущение, он не настаивал на ответах. И уж, конечно, Пит не заговорил о самом главном. Не предложил ей поехать и взглянуть на девочку, а тем более удочерить ее.
Нет, он даже не упомянул о такой возможности.
Габриэла до сих пор не могла вспоминать о том вечере без содрогания. Какая же она была наивная дурочка! Разве можно было, даже в девятнадцать лет, вести себя так вызывающе глупо. Пит тогда ловко обвел ее вокруг пальца. Равнодушно выслушал признание в грехе, сделал вид, что его это не интересует, но спустя некоторое время он измучил ее вопросами. Все-то ему надо было знать. Она до сих пор слышит его вкрадчивый голос: «Послушай, Габриэла, причина, по которой я хочу быть посвященным во все подробности, проста. Нужно сейчас выяснить все до конца и больше никогда не вспоминать об этом. Иначе ты никогда не сможешь избавиться от этих воспоминаний, всегда будешь терзать себя».
Он тогда все выпытал у Габриэлы – дату, место рождения, имя, – одним словом, все-все!
– Ты должен поклясться, – взмолилась она, когда уже нечего было от него скрывать. Ее пальцы со сверкающим в кольце бриллиантом покоились в его руке. – Что наши дети никогда ничего не узнают об этом.
Он улыбнулся:
– Никогда! Это только наш секрет. До самой смерти…
Только когда она уже добралась до Фрипорта, ее словно осенило – Пит все рассказал Дине! Это единственное возможное объяснение тому внезапному разрыву между ними. Вот откуда та неукротимая ярость, обращенная на нее. Как же она раньше не догадалась, что это Пит отравил душу Дины ненавистью. Вот и ответ на то, что случилось с ее девочкой. Как Дина теперь будет жить с этим? Он потерял жену, но решил любой ценой удержать дочь и выложил Дине все о ребенке, оставленном Габриэлой в молодости, рассказал о денежных затруднениях, которые ожидают Дину, останься она с матерью. Он, по-видимому, и причину развода выставил в выгодном для себя свете – во всем, мол, виновата мать. Да и какая она мать, если бросила родного ребенка. Почему бы ей не бросить и другого?
Проезжая мимо закрытого кинотеатра и заброшенных магазинов на Мейн-стрит, где в разбитых витринах часто встречались таблички «Закрыто» и «Продается», Габриэла осознала, что в случившемся есть доля справедливости. Она не сомневалась, что ее тайна будет когда-нибудь раскрыта и ей придется оплатить совершенный в юности грех. Чудо, что отец и дядя ничего не узнали об этом. Она отправилась на горный курорт в Поконо, где устроилась на работу горничной. По счастливой случайности она смогла до самого последнего момента скрывать свое положение. Когда пришел срок, она отправилась в ближайший родильный дом для незамужних матерей.
Габриэла так резко свернула за угол, что завизжали шины. Въехав в жилую зону, сбросила скорость, свернула на Нью-Йорк-авеню, затем на Нью-Джерси, которая вела к ее дому. Белый оштукатуренный дом Карлуччи стоял на улице третьим по счету, но, уже миновав первое здание, она заметила отца, нетерпеливо расхаживавшего по тротуару.
Высунув голову в окно, она издали крикнула:
– Папочка, привет!
Обернувшись, он заметил машину и бросился навстречу:
– Где ты была, черт тебя побери?
Габриэла свернула во двор и направила машину прямо к гаражу.
– В доме Пита, – сказала она.
Меньше всего ей в тот момент хотелось объясняться и выслушивать упреки и нравоучения. Кроме того, отцу совершенно незачем знать, где она была на самом деле.
– Телефон был отключен, – объяснила она.
– Поставь машину подальше. – Отец показал в дальний угол гаража.
Она повиновалась, гадая, что так взволновало его сегодняшним утром.
Сильвио подошел к машине с ее стороны, подождал, пока Габриэла отстегнет ремень безопасности.
– Что случилось? – спросила Габриэла. – Ты сейчас похож на тигра в клетке.
Он не ответил, подождал, пока дочь вышла из машины, к удивлению, обнял Габриэлу за плечи и дрожащим от слез голосом произнес:
– С девочкой несчастье.
Она отшатнулась, испуганно глянула на отца в надежде, что это ошибка и, может быть, она что-то не так поняла.
– Что случилось? – тихо, теряя голос, повторила она.
– Клер позвонила и сказала, что Дина поехала с каким-то парнем в Коннектикут и машина перевернулась.
Габриэла услышала рыдания и не сразу поняла, что плачет она сама, пока отец крепко не прижал ее к себе.
– Она жива! Слава Богу, она жива.
– В каком она состоянии? – сдерживая слезы, едва нашла в себе силы спросить Габриэла.
– Клер сказала, что она сильно разбилась.
– Где это случилось? – спросила Габриэла.
– Я все записал, кажется, недалеко от колледжа – там есть такое местечко Фолс Виллидж. – Он опять взял ее за руку. – Габриэла, подожди. Я звонил Нику, хотел узнать, как вы провели прошлый вечер. – Он сделал паузу, ожидая ее реакции, но, не дождавшись ответа, закончил: – Я вовсе не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь…
Габриэла обхватила отца, прижалась к нему, заверяя его сквозь слезы, что это сейчас не имеет никакого значения. Никакого! Только Дина!
В ее памяти всплыло лицо матери после удара, их ночные бдения у ее постели. Следом возникло лицо Дины – да, Габриэла была готова платить за свои грехи, но не такой же ценой!
– Габриэла, – печально сказал отец, – я не могу поехать с тобой. Виолетта отпросилась на уик-энд, и мне придется сидеть с мамой.
– Хорошо. Не беспокойся…
– Но я приеду сразу, как только Виолетта вернется после выходных. А может, даже и раньше… Как ты собираешься добраться туда?
– Лучше всего на машине. Или попытаюсь узнать расписание местных поездов.
– Возьми машину, – посоветовал отец. – Без нее в этом захолустье не обойдешься… – Он сделал паузу. – Габриэла, когда я звонил Нику, то объяснил ему, почему тебя разыскиваю. Он предложил приехать и отвезти тебя к Дине.
– В этом нет необходимости. Лучше я поеду одна. – В этом Габриэла была тверда. Она не стала выговаривать отцу, просто взглянула на него с укором. – Я хочу побыть с мамой. Хоть минутку… Скажу ей несколько слов и поеду.
Как обычно, когда дочь настаивала на разговоре с матерью, Сильвио попытался остановить ее:
– Зачем это? Сама расстроишься и ее расстроишь. Поговори со мной, я тоже умею слушать и говорить.
Габриэла не послушала его, прошла в дом, заглянула в одну комнату, в другую… Нашла мать в столовой. Одри сидела в инвалидном кресле лицом к широкому окну, за которым виднелась лужайка, примыкавшая к внутренней стороне дома.
– Привет, мамочка. – Габриэла обняла ее.
Веки открытых глаз матери затрепетали, на щеках проступил едва заметный румянец. Габриэла опустилась на колени и уже более спокойным голосом сказала:
– Я хочу тебе столько рассказать, но сейчас у меня нет времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34