Как мы узнали позднее, местный шериф даже арестовал выручку от продажи билетов, сказав, что если это честный матч, то он отдаст ее Тони, а если нет, вернет деньги зрителям.
Мы с Виппи Берд нисколько не сомневаемся в том, что, если бы Тони организовал этот матч для самого себя, скорее всего, это и был бы такой вот матч с предрешенным исходом, но сейчас Тони продвигал будущего мирового чемпиона, и поэтому не имело никакого смысла обрекать Бастера на поражение в первом же профессиональном бою. Да и сам Бастер никогда бы не согласился на участие в такой игре.
В течение нескольких раундов все выглядело так, словно Бастер просто пытается удержаться на ногах, и его противник в это поверил. Поверил и начал действовать слишком самоуверенно, стал чаще нападать, забывая об обороне, и Бастер внезапно нанес ему двойной удар в живот. Ковбой потерял дыхание и повис на канатах, но, к счастью для него, прозвучал гонг.
Когда начался следующий раунд, финн был разъярен. Он рвался вперед, как бешеный бык, и бестолково махал кулачищами, что как раз и нужно было Бастеру, ибо, как говорил Тони, сердитые люди – плохие бойцы. Ковбой бросился в атаку, но Бастер поразил его правой в челюсть. Так прошло четыре или пять раундов: Бастер попросту изматывал противника. Ковбой пытался зацепить Бастера, а Бастер отвечал сокрушительным ударом. Но всякий раз, как Бастеру удавалось сбить финна с ног, звенел гонг, и в новом раунде все начиналось сызнова.
По выражению лица Бастера было ясно, что он получает удовольствие от этой игры. Он уже уверовал в себя и слегка расслабился, за что был тут же наказан: Ковбой внезапным ударом сбил его с ног, и Бастер шесть секунд провалялся в нокдауне. Когда он поднялся, Тони крикнул ему: «Все, парень, представление закончилось, хватит красоваться, просто кончай с ним – и все». Бастер начал наступать на Ковбоя, но тут раунд кончился, и они разошлись по своим углам.
Тони что-то говорил ему, но Бастер не слушал, он смотрел прямо на Мэй-Анну и улыбался. «Что мне с ним сделать?» – вдруг крикнул он ей. «Положи его здесь!» – закричала она в ответ, рукой показывая ему место у своих ног.
Начался очередной раунд. Бастер вышел на ринг, улыбаясь. Это была его фирменная улыбка, которая словно говорила противнику: попробуй ударь меня, проклятый идиот, и ты прямиком отправишься в ад. Предыдущий успех обнадежил Ковбоя, и он попытался его повторить, а Бастеру только этого и нужно было. Все так же улыбаясь, он ударил с пол-оборота снизу вверх, от поясницы. Удар этот был стремителен и тверд, как кайло горняка, дробящее скальную породу, и не было средства, которое могло бы его остановить, – спастись можно было, только вовремя отклонившись. Именно этот удар впоследствии принес Бастеру мировую славу.
Звук удара несколько раз эхом отразился от стен спортивного зала, бесчувственный финн повалился, и, увлекая за собой веревки ограждения, упал навзничь прямо к ногам Мэй-Анны, и не приходил в чувство минут десять. К этому времени Бастера уже объявили победителем, Тони забрал счета и деньги у шерифа, а Мэй-Анна высвободила ноги из-под поверженного Ковбоя и выбралась наружу.
В тот день люди впервые увидели обладателя самого мощного удара в Монтане, а может быть, и во всем мире. Позже, когда Бастер стал знаменит, почти каждый боксер в Соединенных Штатах старался копировать его коронный удар, а спортивные комментаторы в напряжении ждали этого полуповорота корпуса, вслед за которым неизменно наступала развязка матча. «Смерть-в-перчатке», «Бетонный кулак», «Горе вдовы» – так называли этот удар спортивные журналисты. Но настоящие любители бокса знают, что у него есть только одно настоящее название, которое не забыто до сих пор. В прошлом месяце Виппи Берд нашла в журнале «Тайм» спортивный репортаж о матче, закончившемся нокаутом. Она вырезала эту статью и приклеила ее на стену в «Джиме Хилле», подчеркнув нужное предложение красным фломастером: «Боксер развернулся и провел против своего противника старый добрый «Бастер Миднайт». Его противник был нокаутирован». Вот так. Мы с Виппи Берд считаем, что удар «Бастер Миднайт» останется в истории бокса навсегда.
6
Нас с Виппи Берд без конца спрашивают: как Мэй-Анна пошла работать в бордель? Ждут, что мы сообщим им месяц, день, а еще лучше – час. Но кто держит в памяти подобные вещи? Любопытные, по-видимому, думают, что мы восприняли это как событие глобального значения. Словно над ее головой светился нимб, а мы ходили за ней по пятам и записывали каждый ее шаг: «День такой-то – Мэй-Анна Ковакс стала шлюхой».
Как там все происходило, никого не касается. Мы с Виппи Берд всегда смеемся над теми, особенно над женщинами, кто приходит в «Джим Хилл» разузнать о проститутках былых времен, но сами ни за что не сядут рядом с живой проституткой. Однако же многие из них, сами того не ведая, все-таки оказываются с ними рядом: когда в «Джиме Хилле» случаются благотворительные обеды для престарелых граждан, имеющих заслуги перед обществом, туда приходят и многие ветераны с Аллеи Любви, ибо они ничем не хуже остальных ветеранов.
Можно, конечно, вычислить день, когда она впервые пришла в бордель, но когда ей впервые заплатили за услуги – откуда, черт побери, нам это знать?! Скажу вам только одно – когда это случилось, ни я, ни Виппи Берд не удивились, ведь все к этому шло уже давно.
В те времена наш город был местечком разгульным, и его обитатели тоже отличались распущенностью, все, а не только Бастер с Мэй-Анной. Думаю, и мы с Виппи Берд доставляли сплошные огорчения нашей родне, поскольку проводили все свое время в развеселых компаниях. Полагаю, мы с Виппи Берд были даже распутней, чем Мэй-Анна, но разве скажешь это сейчас по нашему приличному виду, манерам и удостоверениям членов Американской ассоциации пенсионеров, дающим право на скидку в магазине мягкой мебели?
Самой разгульной из «несвятой Троицы» была Виппи Берд. «Кое-что ты уже плохо помнишь, Эффа Коммандер», – говорит она мне, но что было, то было, и ты ведь до сих пор этим гордишься, не правда ли, дорогуша? А я ведь ничего не забыла из того, что ты рассказывала мне про твои дела с Чиком, ни одного твоего рассказа – а сколько их было! – но здесь я не намерена ничего этого пересказывать, так как эта история не твоя, а Мэй-Анны.
По всей стране царил сухой закон, но в Бьютте об этом словно и не слыхали – Бьютт был открыт для всего и всех. Вокруг города, в постройках, лепившихся возле каждой заброшенной шахты, скрывались подпольные винокурни, которые приносили больший доход, чем самая лучшая руда. От них не отставали контрабандисты, преисполненные сознанием важности своей миссии. В общем, торговля запретным спиртным в то время цвела и пахла, причем наиболее оборотистые дельцы сбывали до тысячи галлонов в день.
Контрабандисты разными путями доставляли в Бьютт чистый спирт и продавали его владельцам заведений по цене от трех пятидесяти до пятнадцати долларов за галлон. Владельцы заведений разбавляли спирт водой в пропорции один к двум, добавляли что-нибудь для цвета, и напиток был готов к продаже. На выпивке тогда было тем проще заработать, что цены держались на приличном уровне, и не надо было платить налогов в федеральную казну. Надо заметить, к чести наших торговцев, что они заботились о своем добром имени и не продавали опасной дряни, по крайней мере, я не слышала, чтобы кто-нибудь потерял здоровье из-за самодельного виски. Более того, когда сухой закон отменили, люди еще долго тосковали по старым добрым временам, когда спиртное было вдвое крепче патентованных напитков. И наконец, чистый спирт можно было покупать в розницу бутылками прямо у контрабандистов.
Тони Макнайт специализировался на контрабанде марочного канадского виски: ночью тайно пересекал границу, загружался товаром и окружными дорогами возвращался в Бьютт или Анаконду. Иногда за ним гнались, но, как позже признавался сам Тони, он так никогда и не узнал, были ли то федеральные агенты или другие контрабандисты, жаждущие отнять у него его товар, ведь Тони никто никогда не мог догнать.
Впрочем, Тони не очень распространялся о своих делах: в то время он был членом большой банды и хочешь не хочешь должен был держать язык за зубами, ведь эти люди без колебаний убивали тех, кто им мешал, и тела без следа исчезали на дне заброшенных шахт.
Поэтому, заметила Виппи Берд, неудивительно, что его дружки постоянно давили на него, заставляя Бастера согласиться на поражения по предварительному сговору, но, надо отдать Тони должное, он не поддался и не стал продавать Бастера за горстку монет.
Мэй-Анна рассказывала, что, когда она была уже в Голливуде, она раз встретила там Дешелла Хеммета, который в молодости начинал в качестве агента ФБР и однажды его послали в Бьютт. Там некто предложил ему хорошие деньги за то, чтобы он убрал кое-кого, и мистер Хеммет постарался поскорее унести оттуда ноги, чтобы не влипнуть в еще худшую историю. Мэй-Анна спросила, как звали этого «кое-кого», но мистер Хеммет не смог этого припомнить, но, полагаю, не было большой надобности в том, чтобы называть его имя, – мы и так его хорошо знали, а Мэй-Анна так даже с ним спала.
В каждом квартале Бьютта, в его окрестностях, по большим дорогам, в любом городе и городке Монтаны и просто в чистом поле было огромное количество пабов, салунов и дорожных харчевен, где из-под прилавка всегда продавали спиртное. В любом баре Медервилля, Кентервилля и Нового Дублина любой, и не обязательно даже постоянный, клиент мог открыто заказать «Шон О», если только, конечно, заранее не предъявлял жетона агента федеральной налоговой службы.
Однако многие из этих мест были не на шутку опасны, так что нормальный человек вообще не стал бы туда заходить, не говоря уж о том, чтобы распивать там виски или еще что. В такие места наши мальчики никогда нас с собой не брали, да и сами ходили туда только большой компанией. В одном таком баре в финском квартале Пинк как-то раз увидел человека, валявшегося на полу у стойки, и принял его за пьяного, упавшего с табуретки. Чтобы пробраться к стойке, Пинк осторожно переступил через него, но ему объяснили, что он может не бояться потревожить этого парня – он ведь не пьяный, его просто застрелили час назад, а бармен сейчас слишком занят, чтобы вынести тело. До закрытия оставалось недолго, и труп пока только чуть подвинули и прислонили к стенке. Карманы у покойного уже были вывернуты, а пока Пинк угощался своим пивом, с этого человека сняли еще пиджак и брюки. Разумеется, Пинк не стал там надолго задерживаться.
Мы с Виппи Берд и Чик с Пинком любили ходить в заведение под названием «Коричневая кружка» в квартале Хот-Спрингз. Там была хорошая выпивка и танцевальная площадка с живой музыкой и певцом. В общем, публика валила туда валом, и заведение процветало. Там я впервые в жизни увидела музыкальный автомат – это был аппарат производства фирмы «Вурлицер» с покрытой полированным деревом передней панелью, как у большого радиоприемника, и желтыми и красными лампочками. Мы запускали песню «Маленькая коричневая кружка» так часто, что совсем заездили пластинку. Слыша эту песню, я всякий раз вспоминаю Пинка.
На стоянке перед входом было тесно от машин всех видов. Там были и мощные дорожные экипажи с открытым верхом, туристские машины с занавесками по бокам, крохотные двухместные авто и просто развалюхи непонятной породы. Частенько там красовалась и новенькая «Росомаха» Тони, которую ему со скидкой продал сам Труццолино, главарь их банды, после того как Тони разбил свой «Студебеккер» в одной из деловых поездок. Машина Тони стояла в стороне, не зажатая остальными, – привилегия постоянного поставщика заведения.
Однажды к нашему столику с бутылкой шампанского подошел официант и сказал: «От мистера Тони Макнайта! Не сомневайтесь, вино свежее, только вчера разлили по бутылкам». Через несколько минут к нам вальяжной походкой приблизился и сам Тони, который выглядел точь-в-точь как метрдотель в одном из голливудских ресторанов, куда нас водила Мэй-Анна, когда стала звездой, и покровительственно произнес: «Ну, как у вас дела, ребята, все в порядке?»
– Знаешь, просто нет слов! – сказал Чик. – Настоящее выдержанное шампанское!
– Чего не сделаешь ради старой дружбы, – ответил довольный Тони, даже не поняв, что над ним подтрунивают.
У Пинка тогда тоже был небольшой автомобиль марки «Мармон», если мне не изменяет память, желтого цвета, хотя Виппи Берд говорит, что желтых «Мармонов» вообще не делали. Обычно мы с ним некоторое время танцевали, а потом уезжали в его машине и дорогой все время пили. Виппи Берд утверждает, что по дороге мы с ним занимались не только этим, но это абсолютно никого не касается. В те времена не бывало такого, чтобы молодая девушка оставалась без внимания, и если мы с Виппи Берд выходили куда-нибудь одни, без мальчиков, всегда находился кто-то готовый угостить нас рюмашкой виски или пригласить выпить в соответствующем заведении. Тут следовало быть осторожной: многим из этих типов нужно было просто выпить с девчонкой и, может, прижать разок-другой, а некоторым требовалось и кое-что еще. В «Коричневой кружке» и других заведениях нет-нет да и мелькали девицы с подбитым глазом. Приходилось проявлять осмотрительность, и поэтому мы с Виппи Берд крепко держались друг за друга.
Мэй-Анна тоже иногда выходила с нами, но держала себя совершенно иначе: быстро окидывала мужчину острым оценивающим взглядом, после чего они обычно удалялись вдвоем на всю ночь. Она заявляла, что у нее прорезался талант выжимать из мужчин деньги, что было истинной правдой, но чувство самосохранения у нее при этом срабатывало не всегда. Порой она выглядела так, будто ее действительно били, но она сама ничего нам не рассказывала, а мы ее не расспрашивали.
Я чувствую, что у вас на языке вертится вопрос: где же в это время был Бастер Макнайт и что он вообще думал? Что ж, вопрос правильный.
Бастер был занят, создавая себе имя, создавая Бастера Миднайта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37