Это не смех. Это какая-то провокация, у всякого терпения имеются границы. Мои вот-вот лопнут. - Пошли в туалет, покурим, - зову я Алиску. Чинно и благородно мы выбираемся в проход между креслами! Думаю: если Алиска сейчас упадёт на длинный аэрофлотовский половичок - я за себя не ручаюсь. Потом - хоть потоп. Хоть - женюсь. Может быть.
Алиска не упала. Она дошла, и я втиснулся за ней в стоячий летающий туалет. И мы даже один раз долго и страстно поцеловались. Наверное, всё испортил боярышник. Этот проклятый аргентинский бальзам. Алиска вдруг побледнела, обмякла. У неё явно назревал бурный диалог с главным предметом обстановки нашего гнёздышка.
Я позорно попятился.
До конца полёта Алиска просидела в кресле молча, прижавшись лбом к холодному иллюминатору, и потом мы даже не встретились в Москве.

Алиска жила в однокомнатной квартире со своей глухой бабкой. Я как-то к ней зашёл. Будто бы воды попить, или за Бодлером. Бабка сидела на кухне, смотрела в окно, мы с Алиской - в соседней комнате. Если у вас с вашей девушкой уже есть опыт совместной биографии, вы уже не тратите времени на посторонние разговоры. Даже просто на разговоры уже времени не тратите. Оказываясь с Алиской тет-а-тет, я не оставлял мысли перевести наши отношения на качественно новый этап. Тем более что у себя дома айсберг вовсе не казался айсбергом. Передвигалась среди своих книжных полок в коротком байковом халатике тёплая, домашняя, доступная. И, если бы не бабка... Она появлялась всегда неожиданно, всегда некстати. Обычно - именно в тот момент, когда я пытался употребить живой язык прикосновений. Она могла не выходить из своей кухни часами, но, стоило мне приблизиться к Алиске... Я, как ошпаренный, выдёргивал руки из таких мест, что и через месяц при воспоминании делалось невыносимо стыдно. Старуха была глухая, но не слепая. Судя по хохотку, она много ещё чего понимала.
Наверное, это был тот самый рок. И на этот раз - в виде бабки.
Однажды на кухне сидел я. Алиска хлюпалась в ванной. Бабка скрутилась клубочком на диванчике в соседней комнате и, вместо окна, смотрела на телевизор.
Из ванной Алиска вышла не мокрой кошкой. Успела феном высушить длинные свои волосы, сделала укладку, обозначила, усугубила косметикой прелести молодого личика. Знают эти женщины, чем нас, будто бы непредумышленно, ранить. Им - лишь бы мы мучились. А с них самих всё - как с гуся вода.
Алиска вошла на кухню и остановилась, склонив голову, прислонившись к стене. За стеной сидела глухая бабка. Я близко-близко подошёл к девушке, постоял возле несколько секунд. Медленно, за пуговкой пуговку, расстегнул халатик до самого низа. Распахнул его, даже с плеч откинув слегка назад. Поправил пушистые волосы. И отошёл к окну. Сел на табурет. Боже! И за что ты для нас создал женщину?!
Это был самый безопасный секс в моей жизни. Бабка за стеной, на подсознательном уровне, контролировала ситуацию. Но я благодарен ей за это. Мы, мужики, всегда куда-то спешим, торопимся. Как будто, уже раздевши женщину, мы чего-то там не успеем. А нет бы - попридержать коней, взглянуть на этот прекрасный дар, рассмотреть, оценить, попробовать на вкус глазами,
дать мыслям пропитаться обликом вашего будущего наказания.
Потом момент будет упущен. Как после сытного ужина, букет самого дорогого вина сливается в один кислый или сладкий вкус.
Кстати ли - мне вспоминается один случай. Друг Павлик привёз из Молдавии, из села Трифешты, редкостное вино. И заглянул к Павлику то ли кум, то ли сват. Нет ли, - говорит, - у тебя, Павлик, чего-нибудь выпить? И Павлик, желая угодить гостю, налил стакан коллекционного, натурального молдавского вина. То ли кум, то ли сват опрокинул стакан, крякнул. - Ну, как, Вася? - спросил Павлик. - А я, - ответил кум, - смактанул - и всё. Я эти бормотухи пью залапом, стараюсь даже не нюхать...
Вот так и с женщинами. Коллекционное вино мы зачастую выпиваем залпом, как обыкновенную бормотуху.
Я помню Алиску, ту, возле стены, до сих пор. Я смотрел на неё со смешанным чувством желания, удивления, восхищения. Теперь я знаю - дело не в красоте. Не в том, какая грудь у Венеры. Какие бёдра у Данаи. Действительно ли так гипнотически действует на мужчин соотношение груди, талии, бёдер? Отчего обыкновенная девушка становится Венерой на картине художника? Может, оттого, что Бог дал ему Любовь, но, как неодолимое препятствие, поставил холст между ним и женщиной?..
И так ли всё просто - за стеной сидела бабка, и я увидел богиню?
А, между тем, передо мной стоял живой человек. Алиска. И она тоже смотрела на меня. И мне не хочется расшифровывать тот, Алискин, взгляд. Наверное, потому, что вряд ли самому мне будет это приятно. Всегда, чего бы ты ни наделал в жизни, выглядеть хочется лучше, чем ты есть в действительности. Даже в воспоминаниях.
Скрипнули половицы. Бабка пошла в туалет. Алиска запахнулась. Поставила чайник на газ.

Сентябрь тогда наступил, или уже октябрь - не помню. Бабье лето. Паутина на праздной борозде. Жёлтые и зелёные листья ещё одинаково плотно сидели на ветках. Горожане торопились донашивать свои летние туалеты. По вызывающе летнему наряду я узнал в потоке людей будто бы мою Алиску (или - некогда мою Алиску. Нет, прочитает - обидится. Ведь ничего не было. Просто - мою знакомую Алиску). По вызывающе летнему наряду я узнал в потоке людей мою знакомую Алиску. Стал тихонько идти сзади. Юбка славненько просвечивала, так бы шёл и шёл за ней на край света. Подойти, окликнуть - неудобно как-то. Года два не разговаривали, даже не виделись. - Вы не знаете, как пройти на Центральный колхозный рынок имени Забытых Одуванчиков? - решился, как в прорубь прыгнул. О! - что это был за взгляд! Не рублём, правда, одарила, но снисхождения где-то на 90 коп. оказала. Допустила, кажется, к царственной особе. Ничего страшного, идём, о погоде разговариваем. Но - странное ощущение. Как будто нас что-то и связывает, но это что-то - тонкое, как паутинка. Тонкая паутинка бабьего лета.
Шли, как - не замечали. О чём говорили - тоже не имело никакого значения. Но - осторожно всё. С боязнью разорвать, разрушить. Как по тонкому льду среди горячей агонии осеннего лета. Попадался ли на пути базар с переулком Безымянный? Возможно. Потому что в руках у меня оказался огромный арбуз, который в такой необыкновенный день нужно было съесть обязательно красиво.
Через рощу разноцветных тополей мы вышли к речке Илек. Край города. Автотрасса. Поле песка и посередине ручеёк с тёплой водой - Илек. Едва ступили на песок, Алиска сбросила юбку, кофточку. Край города, в двух шагах - автотрасса. И плавочки остались. Не дикий пляж.
Среди лопухов, прямо на песке, острым сучком, я разорвал на куски арбуз, красное, сочное корейское чудо. Это был самый вкусный арбуз в моей жизни. Мы с Алиской окунали лица в хрустящую сахарную мякоть, не прожевав, целовались. Излишки сока текли по Алиске, я их собирал губами - и не было никаких излишков. Я кружил её на руках, я отнёс Алиску к тёплому ручью и там целовал, целовал, целовал. Импортные плавочки совсем растворились в воде, я увлёк Алиску на берег.
Никто не мешал. Ни бабка. Ни мороз. Ни одинокий путник. Я самовыражался, как мог. Даже Алиска мне не мешала. Мне бы остановиться... Забыл, что это мы для них, а не они для нас. Я выпил Алиску залпом...
Шли домой, и солнце уже садилось. Мне всё не терпелось услышать похвалы в свой адрес. Ведь я так старался. Ну, хотя бы самое обычное: "ах, ты совсем меня замучил".
- Ты совсем меня замучил, - тихо сказала Алиска и на ходу прижалась.
Мне хотелось слушать о себе, о замечательном, дальше. Я хотел подробностей. И Алиска сказала - да, ей было со мной хорошо. Когда мы ели арбуз, и когда я кружил её на песке.
Кто их поймёт, этих женщин.
Посреди города, у водоразборной колонки, мы остановились. Алиска ополоснула ноги, обула босоножки. Да, свои стройные, длинные ноги она мыла именно так: высоко обнажив сначала одну. Потом другую. И это было красиво, как среди серой степи тюльпан, как полёт бабочки. Короткий миг, когда возле меня стояла м о я Алиска, и мы были ещё вместе, но это уже не повторилось.
Наши пути больше не пересекались. Но ещё долго меня ловили на ходу на сходствах тёплые летние улицы, аэропорты, безрукие античные статуи. Алиска приходила ко мне в сны, и тогда пробуждение казалось жестокой несправедливостью.
Странно. Ведь жизнь, в принципе, сложилась вполне удачно…
23.11.99г.
Слюдяное - Мещеряковка.

САТИСФАКЦИЯ

В Доме культуры железнодорожников проводили КВН. Меня пригласили в состав жюри. Когда я пришёл исполнять обязанности, то увидел там Наташку Ильичёву. Она ходила по фойе рассеянная, расстроенная. Я узнал её не сразу. Наташка давно уехала из нашего города, ни слуху не было о ней, ни духу. А тут вдруг появилась собственной персоной. Модная, эффектная. Оказывается, заехала из столицы на пару дней и её, как звезду, пригласили в жюри на КВН. Наташка пришла, а ей, в самый последний момент, сказали, что произошла накладка, извините, нет уже у нас в жюри ни одной свободной табуретки. И правильно. Чему тут удивляться. Когда Наташка победила на областном конкурсе красоты, ей нужно было дать главе областной администрации Аслану Спулаевичу, а не корчить из себя девочку-недотрогу. Вот и аукнулось.
Подумаешь, горе - слегка унизили. Но Наташка переживала. Ходила по фойе, кусала губы. Грызла бы ногти, да нельзя. Ногти должны быть в форме. А губам ничего. Даже гимнастика. Массаж. Я подошёл. Сто лет не виделись - всё равно узнала. Как никак - друг детства. Даже сказала, что подождёт, пока я отжюрю, посмотрит на этот чёртов КВН, и после мы поболтаем.
Во время соревнований меня попросили заполнить каким-нибудь текстом паузу. Я взял микрофон, повернулся к тёмному залу. Сказал, что не вижу юмора в том, что участники любят рядиться в женские платья и говорить со сцены девичьими голосами. Такое ощущение, что меньшинство стало большинством. И вообще - ориентация, как и национальность - дело интимное и кричать об этом со сцены дурной тон. Молодежная публика, которая с радостью выла и свистела по поводу любой шутки, летящей со сцены, никакой реакции не обнаружила. Наверное, я ляпнул что-то не то. Может, кого задел. Никогда не знаешь, как твоё слово отзовётся.
Наконец, всё кончилось. Я не остался на чаепитие с высокопоставленными членами жюри. Меня на выходе ждала Наташка. Ждала. Я думал - смоется. Чай мы попили у неё дома. Наташка вышла к чаю в халате, запахнувшись настолько небрежно, что чай проходил в меня кусками. Я с трудом допил чашечку. Наташа… Она, смеясь, убегала от меня, ставя на моём пути то стул, то стол или тумбочка вдруг оказывались между нами. Халат на теле Наташки вёл себя очень свободно: оказывается, под ним и не было-то уже ничего. Кроме Наташки. Поймал. Обнял. Вот они, грудки красивые твои… Затихли у меня в ладонях. Насторожились. Я вдохнул запах твоих волос и чуть не закричал: так сильно я тебя, любимую, вспомнил…
* * *
Мы когда-то дружили с Наташкой. Как и полагается, я был от неё без ума, а она относилась ко мне с прохладцей. Пары людей не могут сосуществовать, если относятся друг к другу одинаково. Наташка, стерва, чувствовала, что неотразимо на меня действует. Посмеивалась, подшучивала. Заставляла исполнять свои всяческие капризы. Мне не всегда это нравилось. Иногда, даже совсем не нравилось, но я слушался. Мы большую часть дневного времени проводили вместе, мне нравилось на неё смотреть, а, приблизившись, вдыхать запах её волос. Но где найти ту грань, за которую не захочет перешагивать ваша любимая, чтобы не сделать вам чересчур больно?
Кажется, что они, любимые, вообще не имеют представления о существовании болевого порога у мужчин.
Наташка изощрялась, не зная удержу. И я не понимал, зачем? За что? Ведь она не бросала меня. И каждый день, снова и снова она приходила ко мне. И вот однажды я не выдержал. Я понял, что дальше не могу этого терпеть. Что, если я сейчас же не найду выхода от переполнявшего меня чувства несправедливости, униженности, оскорблённости, то я просто могу задохнуться. Конкретная причина, вызвавшая у меня все эти негативные эмоции, уже не имела значения. Я чувствовал, что изо дня в день меня к этому подталкивали, разными способами меня пробовали на излом, от меня ожидали взрыва. Уже после, когда я стал совсем взрослым, я понял, что это обычная ситуация, не нужно принимать всё так близко к сердцу. Женщина не успокоится, пока не дождётся взрыва. Ей нужен результат её же напряжённых трудов, она кропотливо капает на мозги и на всякие другие больные места неделями, месяцами. Женщине нужно видеть, как сорвался её мужчина, как он психует, крушит в доме мебель, матерится. На него можно тогда показывать пальцем соседям, как на взбесившегося шимпанзе и всем своим страдальческим видом говорить: «Зверь! Сущий зверь! И я ещё с ним живу!..».
Место было вполне романтическое: травка, молодые клёны. Майская теплынь, солнышко сквозь листья. И, я уже не помню, из-за чего, что явилось последней каплей. Я не просто толкнул, я швырнул Наташку на траву и набросился на неё, да, именно, как зверь. Грохнувшись верхом к ней на грудь, я стал изо всех сил шлёпать её ладонью по голове. Тут ещё из глаз, совершенно не к месту, полились слёзы. Да, я вдруг заплакал навзрыд. И я ещё что-то кричал ей, мучительнице своей, которую я любил больше всего на свете, и которая ещё таким образом заставила меня испытать страдания.
Вообще, настоящие мужчины, когда бьют женщин, не плачут. Молод я тогда был ещё…
Наташка потом встала, отряхнулась, оправила голубое платьице и ушла в своих и в моих слезах. Мы не встречались дней десять. Потом незаметно помирились. Если мужчина бьёт любимую женщину, и она его прощает, то это не оттого, что у них, у женщин, такое доброе, всепрощающее, сердце. Во-первых, она знает, что сама виновата. Во-вторых - ей нужно готовить мужчину к следующему взрыву, а для этого необходим определённый период затишья и совместной жизни.
Если вы уже били женщину, с которой знакомы или дружите, то это указывает на определённую у вас с ней степень близости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58