Корысть взъелась шакалиным прикусом. Ни петь, ни жрать, ни кумысу хлебать. Поскорей бы ходким наметом в заветные проулки, где сыры в масле катаются, серебро с потолков сыпется, бабы подолами не отмашутся.
Только одна помеха. Корысть отделяют от вожделения слабосильные рядочки добровольных вояк.
С онучными смердами равняли полуденные конники Гильдгардских воев.
Ножками кривенькими сучили. Бороденками трясли, зенками косили. Губы раскатывали, предвкушающе причмокивали. Любостяжание непременной удачи кружило головы, мутило умы неразумных. Нетерпеливо привизгивали.
Но молча насупились волонтеры. Крепче цевья копий стиснули.
Думали: «Да, мы быдло, смрадь онучная. Наше дело лапотное – скот пастить, хлеба растить, детишек лелеять. Нам, с вами, байскими нукерами не тягаться, не мериться, силушкой не ровняться.
Но, накося-выкуси, пройти сквозь ряды наши. Пристали мы под руку Гильды, под знамена витязя Небесного Кролика, и нет нам ни удержу, ни уему.
Все пластом поляжем, кровью изойдем в края Валлгалы, куда заказано нам от роду, нашего паскудного, было. А вам, мразь Бафомету проданная, к стенам светлого града дороги не пропустим.
Коли-руби! Катай-валяй!
Держись, крестьянский сын. Твой род от корня древа Иггдрасиля. Тебе, от земли взращенному, не тяжко обратно в земю-матушку без рыданий возвернуться.
Коли-руби! Секи супостата»!
Произведенный в воеводы, Смурной Пес распоряжался, согласуясь с обстановкой. Приказывал умно.
– Стрелки, во фронт! Первый залп по команде, опосля жарь чаще, метить – пустое. Лупи в орду, кого и зацепит. Отступать, как гаркну. Пикинеры, ослабонь проход, пропущай лучноту, не смыкаться! К шестишеренговому бою товсь!!! Первый ряд с колена! Второй справа от бедра, третий от плеча! Четвертый над головой! Пятый от рамена с лева, шестой шуйцей от ляжки! Товсь!!! Blya, slovyane…
А по ту сторону поля засвистали нагайки, всхрапнули кони, блеснули изогнутые клинки.
– Алла! – Скопом заверещала орда. Пылью, визгом, гулом подков округа исполнилась.
Зло воевода губы скривил, зубами клацнул.
– Стрелы на тетиву! Упрежденье на два крупа! Товсь! Пли! Сыпь ядреней, лапотные!
Сыпанули.
Корчились под копытами вышибленные из седел, потерявшие коней, но не остановить лаву, не застопорить вал гривастый.
Смурной вовсе по собачьи ощерился. – Стрелкам отход! Луки за спину, сабли наголо! Подпирай передних! – Рявкнул, ножны отбросив.
– Ох, душа чует: днесь нажуем конячьих яблок до отпаду. – Новобранец с белесыми ресницами бледнел пухлыми щеками.
– Не робь, дите. Кабанчика на Леля колол? Отож. Усе херь собачья. Байская шкура слабше свинячьей выходит. Не бойсь, втыкай прытко, у грудинку шпыряй. – Напутственно цедил ветеран-сосед.
– Ну, кабанчика, ет мы могем. Ет не впервой. Ет дело знаемо, обвычны мы. – Взбодрился поселянский недоросль.
– Тадысь басурман осилим. – Криво ветеран ухмыльнулся, на ладони поплевал, сручно колье уцепил.
А Пес воевода вовсе не угомонится.
Рычит надсадно: – Пикинеры! Держи плечо! Сомкнуть ряды! Тесней тулись! Теснее, сучье вымя! Первая шеренга на колено ставай! Всем пики к бою! Товсь!!!
Blya!
Забросил Смурной щит за спину, мечную рукоять обоима лапами перехватил. Ногами в землю врос намертво. Задубел торсом. – Держись, лапотные. Пятый и шестой цевья в землю, наклон в пол зенита! Держи-и-ись!
Завыл по звериному: У-у-ур-ра…
Урла комонная настромилась на ноддовскую доблесть.
Крепко держались две сотни, черты не покинули. Хоть кое-где и повезло ордынцам через копейный частокол перемахнуть, врубиться в ряды пехотные, только вои тех удачников споро порешили, бреши стянули. Отбили первый нахрап, а дальше полегче стало. Замах, укол, отмашка. Крошево громоздилось кучей, заслоняло пикинеров от ногайский ятаганов.
А третья сотня, что на левом крыле, дрогнула, поддалась, не сдюжила конского навала. Набрана из всякого сброда, черни завалящей, да обучалась впопыхах. Вот и обернули тылы ноддовцы. Смелые, друг с другом прощались, спиной к спине опирались. Напоследок секлись истово. Не себя берегли – утруждали Норн рвать нити животов ордынских. А как наставала пора с белым светом разлучаться, то отходили в Валлгальские туманы бестрепетно, прилично мужам, с оружьем в хладеющих дланях. Пугливые да робкие бегмя бежали, об отпоре не помышляли, под вековечным древом Иггдрасиля обрывались их судьбы.
Старый воин – мудрый воин. Сребнобородый Сенешаль Короны загодя предугадал слабинку пеших рядов. Зорко за битвой наблюдал, пуще за третьей сотней следил. Вот опасность вовремя и приметил. Повел своих латников в обход боевых порядков. Построил. Не спешил, хоть на его глазах гибли сыны Нодд. Силился думать не о них – о победе. «Погодь, погодь, пора не пристала, пусть басурманы порезвятся напоследок» – сам себя уговаривал.
А ордынцы, на крылах успеха, рвались в прорыв. Словно в воронку, новые и новые отряды в брешь грязной рекой лились. К чему пхаться на лес копий, когда тут, по близи, такая развеселая резанина пошла. Кровь дурманила.
Но, кони, кони то, притомились. И всадники подустали рубить бегущих. И тумены смешались. И незачем по бокам озираться, да и не разобрать по сторонам ничего.
И… В пыли и гаме не заприметили ордынцы коронное воинство, нависшее на их оголенном фланге.
Улучил момент многоопытный Сенешаль, пришла его пора пролить поганую кровь басурманскую. Резко защелкнул личину, подтянул латную рукавицу, тронул поводья. Загарцевал перед строем.
– Воины короля! Знамена вперед! Пики наперевес! Пленных не брать! За Сагана! За Нодд! Круши басурман! Вперед! Blya slovyane!
– За Сагана! За Нодд! Blya slovyane! – Взревели королевские рубаки, дали шпор, послали коней тяжелым галопом на орды байские. Земля задрожала.
Ударил бронированный вал штормовым прибоем. Неотвратимо, неостановочно, необоримо. Скакали латники, по вражьим толпам, словно по чисту полю. Только не чисто поле за их спинами оставалось. Густо покрывали землю остовы лошадок мохнорылых, тела басурманские, все пиками исколотые, мечами изрубленные, подковами истоптанные. Рясно кровь-живица окропила травы, напитала мать– сыру землю, ручьи переполнила.
Смурной Пес удачу не упустил.
– Первая сотня, слушай команду! В пятишеренговый строй готовсь! Первый ряд, встать, от бедра справа бей! Второй справа от плеча, третий над башкой коли! Четвертый слева от рамена, пятый от бедра, шестой пики поднять! Теснее строй! Шагом вперед! Язви их всех! Blya slovyane!
– Blya slovyane!
Двинулась фаланга. Ступали ратники размеренным шагом, набычившись, плечом к плечу. Не сверкали наконечники копий – кровь стекала. Перешагивали фалангисты через поверженных супостатов. Стрелки, ударами коротких клинков, довершали дело. Занятие простое, большой сноровки не требует. Однако, зело полезное.
Утром боец, вечером – падло.
Оба крыла защитников Гильдгарда смыкали гибельное кольцо округ байской толпы.
Ордынцы, миг назад ликовавшие победу, нежданно стиснутые рядами мечей и копий, коней и фаланг, тотчас растеряли безнаказанное нахальство. Мужество победы сменила растерянность страха. Заметались в панике. Друг дружку давили. Выталкивали на ноддовскую разящую сталь.
Звон булата, треск костей. Визг переходящий в хрип.
Трудитесь Норны!
Увлеклась, ох, увлеклась первая сотня. Ополченцы, спехом подученные, стоять насмерть, да наступать смертельно умели. Вот только, тонкость маневра освоить дней не достало. Сплевывая клочья измочаленных легких, напоследок кричал бойцам Смурной Пес, чтоб поберегли тыл, чтоб задние шеренги копья задом обернули. Только не слышали команд бойцы, разгоряченные сечей. Слишком поворотились незащищенным боком. Тем изменщики скореновские воспользоваться не замедлили.
– Уперед! – Проверещал лорд Скорена. Пустил коня неспешной рысью, хоронясь за спинами оголтелых неофитов бафометовских.
Смурной тяжело шагнул. Оскалился. Харкнул сгустками плервы. Размахнулся. Со всей оставшейся мочи врезал.
Единовременно оборвали Норны две нити судеб.
Без передыху под извечным древом Иггдрасиляграсил скубли старухи веретено людских участей.
Сгинуть бы малоопытной сотне, да Грауденхольдец на чеку был. Поражение в родимом замке, неизбывной занозой саднило сердце. Требовало оплаты. Кровавой.
– Панове, до гонору! Великородные лорды, властелины своего края! К оружию! Требую обнажить мечи! Честь взывает! С места, галопом, марш! Смерть и слава! Саган с нами!
– Саган! Смерть и слава!
– Саган!
Сшиблись кланы. Старые обиды нынешней кровью истекли. Застаревшие файды, новые скорби, все смешалось в сутолоке конной валки.
– За Нодд! За Сагана!
– Хвала Бафомету!
– Blya slovyane!
– Локи! Локи!
Нет бешенству уема. Нет края ярости. Ненависти окоем не изыщен. Незнаем предел злобе. Не изведана грань жестокосердия и геройства. Отваги и одури. Славы и бесславия. Геройства и преступления. Кары и расправы.
Как из веку, так до веку. Центурия за центурией грядет во мраке неизменности закона: победитель свят, проигравший – в ад.
Корпите, Норны! Век человечий короток, смерть на миру красна!
Как парная свежатина.
На разделочном столе повара. Навар мясной в котле булькает. Пена вскипает. В помойку ее. В мусорник прошлого бытия.
Вымаранные листы горят на кострах. Уцелевшие переписываются набело. Хвала НАМ! Хвала, низвергшим иродов! Хвала радетелям отечества и веры! Хвала мудрым и любящим! Сгинь, нечистый! Изыди!
Исходили в Валлгальские туманы рожденные в чадной кошаре козопасы и наследники древних родов. Чада отчизны и выблядки измены, гурьбой валились на, вскормившую их всех, землю Нодд. Поверх околевали кобылицы. Моча стекала.
Костоломный смерч кружится по Рагнараре, сметает правых и неправых, грешных со святыми. Упокой!
* * *
Видя какое опустошение наводит командир 1-го Скито-Монашеского, Локи пробился к Ангелу и вступил с ним в единоборство. Приходько, узнав негодяя, так подло с ним обошедшегося, доставившего столько неприятностей с раздвоением полковничьей тело-личности, праведным гневом возгоревшись, сам ринулся навстречу.
Как сухую траву скосил жидкий ряд локовских обережных и, помянув недобрым словом родительницу своего обидчика, обрушился на того со всею силою, помноженной на ненависть и жажду отмщения. Звоном прокатился по полю боя богатырский удар о, вовремя подставленный, черный щит. Зашатался от страшного этого напора Локи, но выстоял, сам мечом жахнул. Закипела невиданная доселе схватка великих воителей, и видя ее войска прекратили сражение, в трепете замерших сердец, наблюдали роковой ритуал единоборства. Каждый верил в торжество своего вождя, жаждал триумфу, но вмешиваться не осмеливался, ибо не достойно смертному вставать между Ангелом и Демоном в час их решительной схватки.
Звенела сталь, гудели брони, кружилась булава, свистел рассекаемый могучими ударами воздух, а два бойца сходились и расходились, делали выпады, отбивали удары и наносили их сами, уклонялись, кружили звериной поступью друг вокруг друга притворно отступали, что бы внезапно, всею мощью ринутся на врага.
Да, горазд в рукопашной темный демон Локи. Упорен, безжалостен. Сердце его киллерское страха не ведало, разум избыточные мыслишки не грузили. Совесть морализмами не отягощалась, душа сомнениями не мучалась. Хитрый клинок рисовал мертвенные узоры и отблески солнца слепили глаза смотрящих.
Но не в пример мощнее и непримиримее оказался полковник Приходько. Вымахал на добрых два пуда мясистее своего соперника, а уж силищей, с измальства не обижен. Превосходил всех сверстников многократно, а в года войдя и вовсе заматерел, богатырской мощью налился. Ясное дело, в бою на палицах не ровнял себя с Бхимой но с ранних курсантских годков, тешился забавой российской, мало знакомой уже западнее Збруч-реки. От души, до седьмого пота захватился гиревым спортом. Вот и теперь крутил дубинищу, стальными обручами окованную, шипами трехгранными увенчанную, как некогда гирями жонглировал. Бил то правой, то левой, то вскидывал над головою и со страшною силою опускал вниз, то вертел над собою, то вдруг закидывал за спину и, оттуда, перехватывал другой рукою и бил. Бил. Бил.
Смертным боем бил.
Теснил супротивника и многажды спасала Черного Локи от верной гибели, от вселюдного поражения, толи удача воровская, толи киллерская выдержка, толи животная реакция южной крови.
Не миг, не два бьются воители, но вот начал слабеть Демон, стал путать приемы, все труднее избегать ему губительной булавы ангельской. Теснил его Приходько, устали не ведающий, разил страшною своею палицею и многим стало ясно, что не устоять Ночи, когда восстает во всей своей сверкающей славе Ярило-Солнце. Понял Локи, что близка его погибель, что не поразить ему Ангела Небесного в честном поединке и предчувствуя неизбежное посрамление, страшась грозной палицы супротивника, пошел на меру крайнюю. Применил колдовское свое оружие, бережно хранимое для главного в своей жизни боя, для встречи с лордом Сигмондом, витязем Небесного Кролика, беглым каторжником Стиллом Иг. Мондуэлом.
После Сигмондова набега, когда добыл витязь киллеровсий арсенал, лично генералом Зиберовичем подобранный, оружейниками секретного департамента выверенный, сохранил Фартовый кольт, да и то, многовато патронов зря извел. Всего три маслины барабане только осталось. Сберегал ствол, что бы встретив Стилла уж наверняка замочить, приказ дяди Бени исполнить, по понятиям поступить. Ох, и не хотелось же ему последний козырь разыгрывать, да ничего другого уже не оставалось, иной надежды не сохранил ему пехотный полковник российский. Потому, отвергнув бессильный против Приходько меч, выхватил из наплечной кобуры револьвер, мгновенно пальнул, в широкую грудь богатырскую целясь.
Громом прогремел выстрел, молнией вырвалось злое пламя из дула тридцать восьмого калибра.
Удар тяжелой пули прервал стремительность решающего броска полковника, но насмерть поразить не смог. Опять тот воздъял свое оружие. Фартовый снова выстрелил. Второй раз прогремело на поле Рагнарарском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22