Арман с тайным наслаждением наблюдал за выражением ее лица, на котором жадность сменилась удовлетворением. Когда Сюзетта только вошла в кафе и стояла в дверях, Арман решил, что должен обладать ею, и теперь он собирался твердо следовать намеченной цели.
— Если вы соблаговолите принять это свидетельство позора, — сказал он, показывая на конверт, — Пьер-Луи навсегда откажется от удовольствия видеть вас. О намерениях заинтересовать власти в этом прискорбном деле следует забыть и никогда более не вспоминать. Приняв то, что я вам передал, вы даете понять Пьеру-Луи, что прощаете его недостойное поведение, но на этом наказание отнюдь не заканчивается — ведь Пьер-Луи навсегда лишается счастья встречаться с вами. Вы согласны со мной?
— Абсолютно, — ответила Сюзетта, улыбаясь милой иносказательной манере, в которой Арман изложил условия, навязанные ею Пьеру-Луи под угрозой сообщить в полицию об изнасиловании вкупе с избиением.
Впрочем, сильное желание обладать Сюзеттой возникло в душе Армана — если душа и есть то место в человеческом организме, где возникают подобные желания, — гораздо раньше, а именно в их первую встречу в «Кафе де ла Пэ». Арман отлично помнил, что он сказал Пьеру-Луи в тот вечер, когда чуть позже они обсуждали, как вернуть Мадлен домой: «Естественно, я не имел чести обнимать ни ту, ни другую даму, но не могу поверить, что твоя подружка так же хороша в любви, как твоя жена». Разумеется, это было неправдой, потому что к тому вечеру Арман не раз обнимал Мадлен. А теперь ему представилась возможность оценить прелести Сюзетты и, оказавшись в равном положении с Пьером-Луи, сопоставить их с достоинствами Мадлен.
Он подозвал официанта, заказал еще напитков и принялся ухаживать за Сюзеттой, пустив в ход все свое неординарное обаяние. Об успехе, которого он добился, можно судить по тому, что менее чем через час ему было позволено проводить даму до улицы Варенн, где она жила. Если бы желание полностью не подчинило себе все его помыслы, Арману непременно пришло бы в голову, что молодая девушка, способная с такой быстротой и легкостью выманить огромную сумму, возможно, имеет виды и на его кошелек и что своим успехом он обязан скорее не собственному несомненному обаянию, а ее тайным намерениям.
Квартира, куда привела его Сюзетта, находилась в чистом и приличном доме с внутренним двориком и располагалась на дорогом втором этаже, а не под самой крышей, как можно было предположить. Но еще более удивился Арман, когда вошел и увидел обстановку и убранство квартиры: если Пьер-Луи позволял девчонке поддерживать такой образ жизни, он должен был истратить на нее небольшое состояние! Плата за безопасность, вложенная в конверт и вначале показавшаяся Арману неоправданно высокой, приобретала вид удачной сделки.
Когда Сюзетта вышла за коньяком, Арман не преминул воспользоваться возможностью рассмотреть картины, висевшие в гостиной. С первого взгляда он принял их за репродукции, но, приглядевшись внимательнее, он обнаружил, что все это оригинальные работы современных, но уже известных художников. Он с интересом отметил про себя тот факт, что на всех полотнах были изображены женщины, включая и лежащую «Обнаженную» прославленного кубиста Хуана Гриса. То была модернистская карикатура на женщину, изображавшая в ядовито-зеленом цвете уродливое существо с громоздкими квадратными формами и багряным мазком в том месте, где у реальных женщин находится небольшой островок темных или светлых завитков.
Арман подумал, что весьма вероятно, художник обладает оригинальным творческим видением и воспринимает окружающую действительность иначе, чем обычные люди, но конечный результат выглядел совершенной нелепостью в глазах человека, который, подобно Арману, питал огромную и непреходящую слабость к чувственным женским округлостям и особенно к гладкой коже. Тем не менее Арман понимал, что картина стоит немалых денег, а это само по себе впечатляло. Более интересным, возможно, по той причине, что на нем была изображена не столь обезображенная фигура, показался Арману рисунок карандашом и чернилами Жоржа Руо, на котором обнаженная проститутка натягивала чулки. У нее было неприятное лицо и непривлекательные грудь и тело, как у всех проституток Руо, что, несомненно, свидетельствовало об отчаянии и гневе художника, но в ней по крайней мере можно было признать женщину, хотя бы и нежеланную.
Истинным шедевром в этой маленькой коллекции — по крайней мере по мнению Армана — была картина Пьера Боннара, висевшая над диваном напротив окна. Это был вид Парижа из незанавешенного окна на верхнем этаже — крыши и улицы в мягком солнечном освещении. У окна спиной к зрителю стояла обнаженная женщина, на ней были лишь красные туфли. Полная спина и крутые бедра указывали на пышность фигуры. Арман знал наверняка, что если бы она обернулась, то его взору открылись бы пухлая круглая грудь и куполообразный живот.
Вне всякого сомнения, интерес Армана был задет позой незнакомки на картине. Ему припомнилась другая женщина у окна, и приятная дрожь пронизала тело. Он вспомнил ту ночь, когда они с Мадлен стояли у окна в гостиной ее сестры и он ласкал стройное, гладкое тело под тонкой ночной рубашкой. В темноте он приподнял прозрачную ткань и, обнажив спину любовницы, прижался к ней животом.
Воспоминание подействовало на Армана столь сильно, что его благородный друг в три приема оказался в состоянии полной боевой готовности. Вернувшаяся в комнату Сюзетта с коньяком в одной руке и двумя рюмками в другой обнаружила, что он не сводит глаз с картины Боннара, и мгновенно догадалась, что означает выражение его лица. Машинально опустив взгляд, она увидела несомненное вздутие под темно-синими брюками.
— О, я вижу, вы знаток современного искусства, — сказала она, улыбаясь несколько насмешливо. — Эта картина всем нравится, но еще никто не приходил от нее в такой восторг.
Как только она приблизилась к нему, Арман обнял ее за талию и поцеловал. Она стояла, неловко вытянув в стороны руки, нагруженные коньяком и рюмками, и хихикала.
— Ну, хорошо, — сказала она, когда поцелуй оборвался. — Коли нужда такая острая, я пойду вам навстречу. Только не подумайте, что я всегда жалею незнакомцев.
Она отвела его в спальню, в отделке которой сочетались два цвета — бледно-желтый и цвет слоновой кости, поставила бутылку и рюмки и, обернувшись, положила руки на плечи Армана. Не говоря ни слова, он расстегнул пуговицы на кремовой атласной блузке тем же самым жестом, каким проделал это мысленно час назад в кафе. Но в его воображении пухлая грудь немедленно выкатилась ему в руки, тогда как здесь, в уютной спальне, она все еще не предстала его взору, скрываясь под розовой крепдешиновой сорочкой. Он дотронулся до мягких округлостей через тонкую сорочку, нащупал соски и, лаская, заставил их стать твердыми и длинными, как две маленькие восхитительные вершины.
Пока Арман был погружен в столь приятное занятие, Сюзетта расстегнула пояс на яркой клетчатой юбке и сбросила ее вниз, к ногам. Тогда Арман обнаружил, что то, что он принял за сорочку, на самом деле было комбинацией из рубашечки и трусиков. Одеяние было скроено точно по фигуре, подчеркивая ее округлость, а на левом боку на розовом шелке была вышита темно-красная роза в натуральную величину. Арман опять изумился, как столь молодая девушка может позволить себе такую дорогую и изысканную одежду. Если Пьер-Луи был единственным источником ее доходов, то она ему стоила немалых денег.
Однако момент был не самым подходящим для грубых материальных соображений о цене одежды и мебели. Сюзетта сбросила модное нижнее белье и нагнулась, чтобы снять чулки, намеренно повернувшись спиной к Арману. Тот не заставил себя долго ждать и немедленно принялся ласкать мягкие и нежные, как атлас, округлости, столь щедро преподнесенные ему. Сюзетта хихикнула, когда его пальцы нашли сочный абрикос между бедер и погладили его. Но прежде, чем Арман смог продолжить исследование ее прелестей, Сюзетта откинула с кровати стеганое покрывало и вытянулась на простыне цвета слоновой кости.
Освобождаясь от одежды, Арман пожирал глазами обнаженную девушку. Она лежала на боку, лицом к нему, подперев голову рукой, согнутой в локте. Глаза сияли от предвкушения удовольствия. Ноги она вытянула и скрестила лодыжки, а цвет негустых завитков в том месте, где сходятся бедра, значительно отличался от каштаново-русого цвета волос на голове, и это каким-то непостижимым образом возбуждало. Сомкнутые бедра напоминали во много раз увеличенную копию губ, спрятанных под завитками.
Подумав, что Сюзетта не из тех, кто нуждается в длительной любовной прелюдии, Арман бросился в постель и сжал нежную грудь. Перед ним была не Мадлен, которую нужно было долго склонять с помощью бесчисленных поцелуев и прикосновений к осторожному слиянию и последующей медленной езде к вершине блаженства. Это также была не Доминика, которая, распалившись от игры своенравных пальцев, жадно набрасывалась на Армана. По крайней мере Арман полагал, что юное восемнадцатилетнее тело, пышущее молодостью и здоровьем, не нуждается в подобных ухищрениях.
В первую же встречу мужской инстинкт подсказал Арману, что Сюзетта — спелый и сочный плод, вроде персика, или абрикоса, или сливы, и этот сладчайший плод следует поглощать целиком. Вскоре выяснилось, что она придерживалась того же мнения: как только он дотронулся до нее, она немедленно перевернулась на спину, ухватилась за твердую, вздымающуюся плоть и потянула к себе, широко раскинув ноги, словно с безграничной щедростью предлагая себя. Арман был столь возбужден ее прикосновением, что впал в полубредовое состояние; он лег на нее и почувствовал под собой теплый голый живот.
Ее рука быстро направила Армана в нежное углубление, влажное и раскрытое, как будто он не менее получаса играл с ним. Руками он мял пухлую грудь, двигаясь вперед и назад с силой и неутомимостью гигантского поршня на скором поезде, несущемся по рельсам. Сюзетта дрожала и стонала от наслаждения. Она откинула голову на атласные подушки, так что маленький подбородок смотрел в потолок, и приоткрыла рот, обнажив острые мелкие зубы.
Она лежала, распластанная горячим желанием на атласной простыне, раскинув ноги во всю ширь, горячий живот вздымался вместе с животом Армана, а пальцы глубоко впивались в кожу на его плечах. Внезапно она резко подняла голову и, вытянув раскрытые губы, прижалась к его губам, лаская их влажным и трепетным языком. В безумии страсти Арману почудилось, что ее живот раскрылся еще шире, и он смог проникнуть в самые глубины ее естества; секунду спустя раздался жалобный крик, потом еще один, крики становились все громче, спина оторвалась от кровати и выгнулась дугой, удерживая на весу тело любовника.
Затем она рухнула на постель, голова беспомощно перекатывалась по подушке из стороны в сторону в то время, как Арман безжалостно продолжал свое дело. Она металась под ним, стонала, а потом вновь вцепилась в его плечи и горячим открытым ртом прильнула к губам любовника в засасывающем поцелуе. Арман оставил грудь Сюзетты и, просунув руки ей за спину, сжал пухлые округлости. В ответ на ласку она стала покачивать бедрами, из груди вырвался бессловесный крик, умолявший о скорейшем освобождении от изматывающего удовольствия, в плену которого она оказалась.
У Армана перехватило дыхание, когда он почувствовал приближение кульминационного момента, тот надвигался с такой бешеной скоростью и обладал такой силой, что ничто не могло его остановить. Арман быстро и глубоко вонзался в теплые глубины Сюзетты, их животы бешено ударялись друг о друга. Он не мог слышать ее возбужденные вопли, потому что в ушах стоял оглушающий рев мощного локомотива, который несся прямо на него по блестящим стальным рельсам, а его огромные поршни работали все быстрее и быстрее, и скорость неумолимо нарастала.
В тот момент, когда он впервые ощутил эту невероятную силу, она достаточно компактно умещалась в его животе. Но, постепенно наращивая скорость, она росла в размерах и вскоре стала больше его, намного больше; затем она стала больше кровати, потом больше целого мира, больше самой вселенной. Когда эта сила поразила его, скорость ее превышала скорость света. Удар полностью разрушил Армана, распылив на миллионы атомов и разбросав их во тьме. Ему показалось, что он слышит собственный крик, но это было невозможно, потому что его самого больше не существовало.
Когда он наконец пришел в себя, Сюзетта лежала расслабленно и неподвижно, их потные животы прилипли друг к другу. Он осторожно отстранился от нее, тогда она открыла ореховые глаза и улыбнулась.
— Это было невероятно, — сказала она, — я потрясена.
Арман налил в маленькие рюмки коньяк, стоявший на прикроватном столике, взбил подушки и удобно устроился на них полулежа. Сюзетта перевернулась на бок и легла лицом к нему, положив для опоры руку ему на живот, но, скорее всего, это был невольный жест собственницы. Ее поза полностью открывала взору Армана пухлую грудь с красными кончиками. Возможно, так получилось случайно, но, вероятнее всего, было сделано намеренно. Стройные ноги, лежавшие одна на другой, были согнуты в коленях так, что пятки касались ягодиц, а абрикосовые завитки между бедрами были едва видны.
Она взяла рюмку, предложенную Арманом, и отхлебнула немного коньяка. Теперь, когда они стали близки, ей, естественно, захотелось узнать о нем побольше: женат ли он, где живет и на что живет, как проводит время и многие другие вещи. Она расспрашивала в столь лестной манере, что Арману доставляло удовольствие отвечать. Когда она узнала все, что хотела, то рассказала немного о себе: что родилась она в Иври-сюр-Сен, что отец работал железнодорожником и бил ее, когда напивался. После смерти матери она ушла из дома и вот уже год живет в Париже.
Однако из ее рассказа невозможно было понять, как ей удается жить в условиях более чем комфортабельных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30